Заигралась

" У меня совсем нет даже малой, той самой что ни есть жалкой одной миллионной части терзающих больную душу слов, которые были бы в состоянии описать мою жгучую, разрывающую такое пьяное и изувеченное сердце глухую боль. Да ведь я то и сама уже давно не в "состоянии". Морально ранена, физически пала. И если же умереть от мученического кровотечения чья-то мечта, то я- чёртова ведьма, питающаяся чужими желаниями и истекающая вашей блядской, по истине идиотской мечтой. И это был бы, пожалуй, самый жалкий мой финал, из всех предложенных этим чёрствым и гнилым миром. Ведь всё нутро безумно болит и нарывает, а страдания сводящего с самим собой концы человека в едком тошнотворном одиночестве не оставляют путей для отступления, путей назад. Парализованный мир,где нет места для меня. Одинокой, в единении с больными, буквально раздирающими в окровавленное месево грудину чувствами, и сердцем, набатом отбивающим свои к счастью последние жалкие удары. Я же заслужила, правда? Ведь даже если закрою глаза вряд ли когда-либо стану объектом чьих-то тёплых и нежных воспоминаний. Но даже тут, даже сейчас; здесь, на грани реальности с абстрактным, на пересечении двух пресловутых условных вселенных, начальной и конечной, где-то, совсем-совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, неосязаемо, всё же еле видно замерцал согревающий в тиши спасательный огонёк. Снова и снова наступая на собственное "горло", что уже и само держится из последний сил, ловко маневрируя меж тонких струн самообладания, пренебрегая собственной гордостью, он всё же тянет ко мне такие родные и властные руки, согревая, и вместе с моими же чертями пуская погреться к себе за пазуху. Лелеет, вытягивая из омута проклятых алых рек бесчувствия и вечного забвения. Тихо шепчет и ласково прижимает всё ближе и ближе к себе, с трепетом и особой осторожностью оберегая от целого мира" —Скажи что-нибудь. Жалкая, до скрежета зубов пробирающая мольба, вытесняющая воздух из лёгких, а следом прогоняющая его же из всего помещения кружит голову и сводит с ума. А он лишь молчит. Сидит строго напротив, облокотившись о треснувший кафель ванной комнаты, отчаянно свесив голову вниз и нервно перебирает не раз уже битые и счёсанные в кровь кисти рук. Подавлен и сбит с толку. А ведь когда-то, совсем недавно это был солнечный, яркий парень с широкой счастливой улыбкой, частенько насмехающийся над моей несуразной детской нелепостью и неряшливостью. Для меня он всегда был светом, ослепляющим всё вокруг, а я лишь его отблеском , зажатым и серым, стремящимся всегда оставаться в тени,как бы он не тащил меня ближе к солнцу. —Скажи мне. Прошу. Потерянный в своих мыслях он даже не поднимал глаз. В тишине. В сомнениях. В терзаниях. Он был как обычно спокоен, но лишь внешне. Внутри же бушевал вулкан, рассеивая вокруг себя отчаяние и стах. Всеобъемлющий и поглощающий. Тёмной дымкой заволакивающий остатки самообладания. Казалось бы,ещё немного и он буквально взвоет от душевной боли. —Мне жаль. В холодным взгляде в миг поднявшихся на меня тёмных глаз читалось неистовое беспокойство. Мне никогда не доводилось видеть его таким прежде, и это сбивало с толку. —Крис,послушай. В этом нет твоей вины. —В этом есть моя вина, Эва. —еле слышно прошептал он, внимательно разглядывая черты моего бледного лица, словно впервые. —Я не видел, что тебе плохо. Настолько плохо, что ты была готова убить себя — голос вдруг ещё на тон тише и резкое, такое виноватое —Настолько плохо, что ты умирала душевно, прежде чем убить себя физически. А я не видел, Мун… Не видел. За мной чувство будто необходимо что-то сказать, объясниться. В конце-концов выговориться. И я понимаю, что Шистад именно тот человек, которому я могу и хочу открыться. Быть искренней. Настолько , насколько он всегда был со мной. Запредельно. —Я совру если скажу, что это не правда, но и истина здесь слишком далека, Крис —усмехаюсь, выстраивая в своей голове то, что скажу прямо сейчас, заранее зная, что с той монотонностью и обыденностью как хотелось бы преподнести не получится. Голос обязательно дрогнет, а руки то и дело непроизвольно сожмутся в кулачки , впиваясь изломанными ногтями в ледяные ладони —Ты выдел то, что я позволяла видеть. Тебе, друзьям, матери в конце-концов. Вчера, на прошлой неделе и даже год назад. Абсолютно каждый грёбанный день. Я притворялась 24 часа в сутки, семь дней в неделю и 365 дней в году. Я могла скулить брошенным псом в своей маленькой комнатке,где я абсолютна честна, где я та—кем на самом деле являюсь, но если кто-то невзначай спросит как мои дела, я славно улыбнусь и скажу, что лучше и быть не может, в то время, когда буду чувствовать себя невыносимо гадко, фактически разлагаясь на части. Крис замечает насколько нелегко мне довериться и рассказать, что так долго копилось, и хочет было остановить, пока не начну жалеть о сказанном,но не успевает и спохватиться, как мой тяжёлый вздох прерывает его на полуслове, а паузу разбивает ещё одно, не менее важное откровение. Ведь я не пожалею. —Я настолько погрязла в этом, что порой могу позволить другим задеть или обидеть меня, лишь для того, чтоб никто не влез в мои чувства со своим любопытством. Чтобы не дёргали за оголённые провода моих переживаний. Чтобы из раза в раз не слышать в свой адрес: «Не раздувай из мухи слона. Есть проблемы и посерьёзнее твоих ». Люди никогда не стремятся понять того, что если есть что-то ,что действительно может беспокоить меня, пусть это и сущий пустяк в их глазах, то это действительно важно для меня. Хочется успокоиться и рассмеяться от собственных слов. Но тело сковывает наступающая истерика,а предательские слёзы только душат. Глаза бегают по всей ванной комнате,не задерживая взгляда ровно до тех пор,пока подбородок не оказывается в плену любимых рук. —Тише, тише — невесомо касаясь губами рыжей макушки, Шистад прикрывает глаза, медленно пропуская сквозь пальцы непослушные локоны. —Все играют,Эва. Ты, я и абсолютно каждый прохожий на улице. Такова жизнь.Разница между нами лишь в степени замкнутости. Ты можешь соврать, чтобы обезопасить себя от окружающих и их допросов, соврать, чтобы чувствовать себя в своей среде, соврать, чтобы чувствовать себя комфортно. Но тебе пора остановиться—ты чуть не убила себя. Тишина становится на сотню красок ярче и ощущается острее, когда с его уст слетает: — Ты заигралась,Мун. Пора остановиться. Пора остановиться.