Родная кровь

Ты брата упаси, От бед всех сбереги, Ведь все мы здесь – семья, Едины вы и я. Уже столько лет прошло, а я все еще помню припев этой песенки, которую придумала наша мама. Мой братишка часто плакал, ложась в кроватку, и тогда мама начинала напевать эту мелодию, дабы убаюкать этого маленького бунтаря. Я не страдал этой проблемой. Меня никогда не удручало мое положение. Если я и грустил, то только разделяя тяжкие чувства со своим лучшим и самым верным другом. В нашей семье защитником всегда был я. Генри был застенчивым малым. Готов был терпеть любые унижения и оскорбления в свой адрес, но я был не такой. Я всегда заступался за брата, утешал его, предлагал все, что у меня есть. Любил его всей душой. Всем сердцем. « - Джуди, папочка дома! Куда ты побежала, крошка? - Папа! - Ха-ха-ха, глупышка, я же говорил – не выбегай из дома! - Привет, милый! Скажи привет! - Господи, Дженни, зачем ты достала из чулана эту старую камеру? - Хочу заснять твои первые эмоции! - Эмоции? Эмоции от чего? - Генри… я беременна! - Что? Что? Ты беременна! О, господи, милая! - Ха-ха-ха, потише, ковбой, а то еще раздавишь! - Это… это невероятно! Это так чудесно! Так… господи боже!» Все свое детство он страдал. Считал себя не таким, как все, просто потому, что над ним смеялись все остальные дети. Я постоянно, ежедневно твердил ему, что они ничего не понимают! Что он прекрасен таким, каким его создала природа! Говорил о том, как мы добьемся славы, известности, богатства. Станем влиятельными людьми. И я искренне верил во все это! Но он не верил. Мои слова лишь глубже вталкивали его в тоску. К пятнадцати он стал таким замкнутым и неприступным, что даже мать и отец отчаялись его убедить в его природной красоте! Но я никогда не отчаивался. Никогда. Генри был замкнутым, но отнюдь не глупым мальчишкой. Я был силой, а он был мозгом нашего тандема. Он добился больших успехов в нашей школе и получил высший балл на экзаменах. Конечно, с нашей особенностью он бы не смог устроиться в приличный колледж и работать на приличной профессии, но и это меня не останавливало. Я активно искал место, в котором Генри сможет чувствовать себя в своей тарелке. Не чувствовать себя лишним, но сколько я ни старался, он всегда был непреклонен и отвергал все мои предложения. Наверное, тогда-то рассудок и стал медленно покидать его. « - Так. Все работает. Ребята, улыбнитесь пошире и скажите привет! - Привет! Привет! Привет! Привет! Привет! - Отлично! Вот это настрой! - Что, развлекаешь ребят перед основным празднеством? - Ага. Стараюсь, как могу! Когда должен приехать клоун? - Сказал, что будет к трем. Следом за ним прибудет и батут. Ты уверен, что успеешь надуть его, пока клоун развлекает детей? - Разумеется! Я же не губами буду его надувать! Твою… черт! - Ох, давай я тебе помогу. - Спасибо, милая. - Почему ты не надел протез? - Ты же знаешь, как у меня зудит от него кожа. Думал, справлюсь с работой и без него. - Так, давай я пока закончу твои приготовления, а ты поднимешься в спальню и наденешь протез. - Эх. Хорошо. Люблю тебя, милая. - Я тоже тебя лю…» Да, тараканы в голове Генри, которые делали свои гнезда на протяжении двадцати лет, все же дали потомство. Перед совершеннолетием брат стал совсем другим человеком. Главные физиологические изменения в его теле уже произошли, поэтому ссылаться на буйствующие гормоны не получалось. Из тихого и замкнутого мальчика Генри превратился в дерзкого и раздражительного юношу. Он все чаще срывался на маме, на знакомых, но главным образом, конечно же, на мне. Каждую мою речь он бесцеремонно прерывал криками. Кричал о том, что наша особенность – это проклятье! Шутка дьявола над людским родом. С каждой минутой он становился все злее и агрессивнее. Все чаще и чаще Генри обвинял меня во всех своих бедах. Но я не мог злиться на него. Я все прощал. Давал волю его скопившемся эмоциям. Теперь же я понимаю, что делал это зря. Эта накаленная ситуация достигла своего пика в тот злополучный день, когда брат, прерывая мое очередное воодушевление, с нескрываемым презрением и ненавистью сказал мне – «Я хочу, чтобы ты оставил меня! Я не желаю быть придатком тебя, ублюдок!» « - Генри, ну чего ты там копаешься? - Я… я… Дженнифер, милая, поднимись сюда! - Милый, ну, в чем дело! Маркус впервые идет в школу! Как ты можешь пропустить такой день. - Дженни… - О нет. О нет, нет, нет, нет, нет! Неужели опять! - Собирай вещи. Я уже подобрал дом в Вермонте. Оттуда, если что, сможем быстро переехать в Канаду. - Мы ведь и года тут не прожили! Как он тебя нашел, скажи мне, как! - Сейчас это неважно! Немедленно собирай детей и езжай к самолету. Забери все сбережения, какие у нас есть! - Езжай? Ты не едешь с нами? - Я отдам этой мрази то, что она хочет. Это задержит его на достаточное время, чтобы мы смогли укрыться в новом месте. - Не делай этого, Генри, умоляю тебя! - Я должен, милая. Должен. А теперь собирайся. И выключи эту сраную камеру». Нервы Генри сдали окончательно. Все, абсолютно все знакомые пытались его уговорить от того сумасбродства, которое он выдумал. Я же не просил его. Я умолял. Слезно умолял. Захлебываясь слезами просил его не делать того, что он задумал. Но брат игнорировал все мои мольбы. В итоге мы легли под нож. Наших родителей волновало только наше состояние после операции. Я же боялся гораздо, гораздо большего. Двадцать лет мы делили плоть и кровь, двадцать лет были неразрывно связаны друг с другом, и вот нас разделяют холодным пинцетом. Даже будь я в сознании, то от наркоза не смог двигать даже глазами, но это не мешало мне испытывать эту адскую боль. Боль разлуки с родным человеком, родной кровью. Эта боль не отпускает меня до сих пор. И я не намерен ее терпеть, стиснув зубы. Операция была завершена успешно. Генри отделился от меня, оставив на память о себе два пальца на моей руке. Врачи хотели избавить меня от них, но я готов был порвать глотку даже собственной матери, лишь бы меня не лишали этого прощального дара. После реабилитации братишка собрал свои пожитки и уехал из родного дома, на поиски своего счастья. Уехал, оставив меня. Лишив меня половины моей жизни. Лишив меня родной души. Но былая обида прошла. Теперь я полностью спокоен! Наше расставание с братом было долгим, но когда родители умерли, я решился покончить с разлукой. Трудно сказать, каков был мой восторг, когда я впервые увидел Генри. Такого уверенного, спокойного, умиротворенного и женатого мужчину. Годы были к его телу гораздо благосклоннее, чем к моему. Тогда то я и придумал игру, в которую играю с Генри до сих пор. Да, я понимаю, это приносит ему ужасную боль, но когда я выиграю, то его страдания будут окончены. Ровно, как и мои. Мы соберемся, словно пазл, конструктором которого стану я. Я вновь верну нам былую красоту, кусочек за кусочком. - Дорогая, я дома! – раздался бодрый голос из коридора. Сегодня в доме было на удивление тихо. Лишь со стороны гостиной раздавался треск помех от телевизора. - Дженни? Ты дома? – переспросил мужчина, сняв с головы парик и положив его рядом со шляпами. Следом за париком пошла и глазная повязка. Тишина, царившая в доме, все больше нагнетала обстановку. В конце концов ожидание надоело Генри и мужчина, взяв в руки трость, поковылял к гостиной, стараясь не сильно опираться на протез. - Дженнифер, почему тут так тихо? – вновь задал вопрос мужчина, уже заворачивая за угол, но мгновенно остановился, едва не свалившись на пол, увидев представшую перед собой картину. На столике между телевизором и диваном было разбросано множество кассет с домашним видео. На диване восседала семья из жены и двоих детей. Каждый из них был покрыт кровью, а одежда была разорвана в клочья множественными ножевыми порезами. На середине дивана же сидел мужчина обнаженным торсом, вид которого вызывал неподдельный ужас. Ко всему телу были грубо пришиты куски кожи, на голову были приклеенные волосы совершенно другого цвета, на висок был пришит глаз, а на ладонях болтались гниющие пальцы. Незваный гость развернулся к хозяину дома и, радостно улыбнувшись, произнес: - Ведь все мы здесь семья… - пришелец достал из под ног саквояж и извлек оттуда длинный мясницкий нож, - Едины ты… и я…