<'"'>
— Странный ты, — с улыбкой, в который раз, произносит дедушка, как всегда приятно потрепав меня по голове, пока я с удовольствием уплетаю самую вкусную в мире кашу, приготовленную бабушкой. — Мог же с родителями в Турцию уехать на лето. Но нет же, сюда подался. Обижают они тебя, что ли? — Не, — прожевав, отвечаю я. — Просто к вам захотелось. Очень сильно. Бабушка и дедушка улыбаются так по-счастливому, кладут добавки, а я вновь как никогда радуюсь жизни. Как можно было забыть, как здесь здорово? И вновь приятный легчайший ветерок обдувает, вновь бежать можно столько, сколько хочешь. Мчаться вперёд, наперегонки с птицами, пока высокая трава щекотит бока, загадывать желания, видя аистов, изображать крики ворон, считать, сколько раз скуковала кукушка. Именно это так мне нравится. Именно это заставляет чувствовать жизнь. Я иду медленно, выхватывая взглядом кустики земляники в траве. Тропинка шуршит сухой землёй под ногами, мошкара облепляет со всех сторон. Я так давно всего этого не ощущал, что волей-неволей наслаждаюсь любой мелочью. Классно. Через секунду сухость земли я чувствую ладонями, которые я успел выставить перед падением. Споткнулся. Кожа саднит, больно, вот только это не портит мне настроения ни на йоту. Хмыкнув, собираюсь подниматься, но взгляд внезапно натыкается на фиолетовый цветок передо мной. Он напоминает о чём-то. О чём-то тёплом и простом. Я срываю его, разглядываю ближе. Просто подарю его бабушке, она будет рада. — Вообще, это просто немного странный цветок иван-чая, но он похож на борца, — задумчиво почесав бороду, отмечает дедушка после того, как я сказал, что цветок мне что-то напоминает. — Аконит. Однажды ты дарил такой бабушке, хотя в наших краях он расти не должен. Мы ещё долго удивлялись и гадали, где ты его нашёл, — дед смеётся и щурится воспоминаниям. — Чего только не сделаешь, когда не хочешь розг получить за опоздание, а? — Я почти нашёл подснежник зимой, только аконит в нашем лесу. Я крутой, да? — я смеюсь тоже, разглядывая поставленный в вазу цветок. — Борец означает предложение дружбы, — как-то тихо бормочет дед, опустив взгляд, нахмурив брови и закашлявшись после этого. Обычный алгоритм внезапной выдачи разных фактов, которых дед успел понахватать за всю жизнь. — Забавно, учитывая, что он ядовит. И я вспоминаю того самого парня. Образ мутный, расформировавшийся за долгое время, но веет от него таким теплом. Он хотел со мной подружиться? А я убежал... Неловко. Значит, этот цветок он сорвал с той полянки? Интересно, смогу ли я найти её после стольких лет?<'"'>
Ноги цепляются за высокую траву, где-то в волосах, кажется, успевает застрять репейник. Я шатаюсь по зарослям уже часов пять, но ничего не нахожу. И как же девятилетний я смог найти её? Может, это всё и правда было только сном? Ну не мог же я тогда так далеко забраться! Это место должно быть ближе. Если оно есть. Живот уже пару раз напомнил о себе, поурчав, но я не обращаю внимания. Раздвигаю руками низкие ветки, отмахиваюсь от комаров и паутины. Нет, это не должно быть так. Я ищу себе трудности с самого начала, даже не опробовав лёгкие пути. Так, наверное, нельзя. Возвращаюсь домой я весь исцарапанный, уставший и голодный. Завтра попробую ещё раз. Не знаю, почему мне это так интересно. Так всегда бывает, когда загоришься чем-то. Желание не отпускает, и ты крутишься, как можешь, чтобы к нему прийти. И не отпустит ведь. Прицепится, как тот же репейник, крепко-крепко так, и таскайся с этим хоть всю жизнь. Колючку снять надо. Как и ту полянку – найти. И я её нахожу. Через два дня тщетных поисков, я грустно возвращаюсь домой. Уныло футболю камушек, в какой-то момент переставая следить за дорогой. И вот так вот просто нахожу это место. Сказочно красивое – в памяти оно было совершенно другим, обычным, но на деле... потрясающе. Возникает невольное сравнение с Нарнией из недавно прочитанных книг. То, что ты находишь, переставая искать. С пультом от телевизора, например, всегда так. Интересно, есть ли здесь кентавры, встретит ли меня фавн? Так красиво здесь. Цветов столько, сколько звёзд на небе. Такое, по крайней мере, создаётся впечатление. Только цветы выглядят ещё красивее. И запах... обволакивает. Вдохновляет. Дурманит. Кружит голову, и, кажется, я сейчас упаду. Не вижу причин этого не делать. Ложусь на траву, прямо как в детстве, и расслабляюсь. Надеюсь, что это всё-таки не Нарния. Потому что я хочу прийти сюда ещё раз и завтра. Не Нарния. На следующий день это место всё так же прекрасно. Я нахожу его без труда, хорошо запомнив дорогу. Ладно, возможно, я просто делал указатели по дороге назад, чтобы точно найти поляну, но неважно. Я беру с собой покрывало и бутылку воды, так что рассчитываю провести здесь больше времени. Только в этот раз здесь я не один. Недалёко от места, где я сижу, замечаю какого-то человека. Он сидит на траве и иногда поглядывает в мою сторону. А вот и фавн! Я машу ему рукой. И что, что на самом деле не фавн это? Может, он и без копыт интересным окажется. Человек неуверенно машет в ответ. О том, что с незнакомцами лучше не связываться, как учила мама, я вспоминаю только тогда, когда парень подходит совсем близко. Но я не чувствую опасности. Может, это и глупо, вот так полагаться на своё чутьё, вот только мне всё равно. Я не хочу убегать. Поэтому я просто хлопаю по покрывалу рядом с собой, приглашая этого парня присесть здесь. Он топчется на месте, смущённо трёт затылок, нерешительно присаживается на самый край. Не успеваю я ничего сказать, как моей руки что-то касается. Цветок. Готов заречься – нигде вблизи не было подобных цветов. А этот парень на меня не смотрит, робко пододвигая растение ещё ближе ко мне. — Это в знак приветствия? — спрашиваю я, догадавшись. Он слегка неоднозначно кивает головой. — Благодарю! Он чуть-чуть поворачивается, смотрит на меня и улыбается. У него приятная улыбка. — Как тебя зовут? Пожав плечами, парень опять отворачивается. Утыкается подбородком в колени, прижатые к груди, и молчит. — У тебя нет имени? Кивок. — Но так же не бывает! — искренне недоумевая, восклицаю я. Но парень, очевидно, серьёзен. Я задумываюсь, почесав бороду, как это делает дед, а потом предлагаю: — Тогда имя тебе дам я. Будешь... Антоном. У меня сосед Антон, он такой же высоченный и... — «чудной», хотел сказать я, но вовремя себя одёргиваю. — Интересный. Как тебе? Новоиспеченный Антон опять поворачивается ко мне, смотрит как-то очень радостно, глаза его лучатся. И улыбается он так открыто, что я невольно улыбаюсь ещё шире в ответ. — А меня Арсений зовут. Ты давно здесь сидишь, Антон? Он рассеянно кивает. — Очень давно? Кивок. — Тебе здесь нравится? Кивок. — А говорить ты совсем не умеешь? Он смотрит мне в глаза и кивает. Как-то грустно кивает. — Общаешься языком жестов? На этот раз он вертит головой и указывает на цветок рядом со мной. Медленно переводит взгляд с него на меня и обратно. — Общаешься... цветами? Кивок. — Неудобно, наверное. — Я действительно так думаю. А ещё отстранённо понимаю, что ему может быть от этого грустно. — Много с кем так получается разговаривать? Он показывает пальцем на меня. Потом показывает пальцами «три». — Я... третий? Не может быть! Он жмёт плечами. Забавно, у него такой маленький арсенал жестов, но догадаться, что он имеет в виду, довольно просто. — Тогда... тогда я научусь понимать тебя. Обещаю! Антон с улыбкой еле-еле кивает. Он верит. Вечером, вернувшись домой, я выпытываю у деда, откуда он узнал значение аконита. Он рассказывает про справочник по флориографии. И я закапываюсь в его библиотеке, ползаю среди пыльных старых книг, даже нахожу две Камасутры, но только поздней ночью выкапываю своё сокровище. Я долго листаю потёртые, желтоватые страницы, вдыхая запах старой книги. Картинки чёрно-белые, но детализированные и понятные. Совсем скоро я нахожу тот цветок, что сегодня – уже вчера – подарил мне Антон. Глициния. Опять что-то, что не должно расти где-то у нас. «Добро пожаловать». И вдруг я вспоминаю, что тот человек, впервые подаривший мне цветок на этой полянке, очень похож на Антона. Значит, я не третий человек, с кем он общался цветами. Второй. Значит, «очень давно», это больше пяти лет. Возможно, даже намного. Значит, немой парень без имени, общающийся только цветами, не может быть обычным человеком. Цветочная фея?.. Ну точно Нарния!<'"'>
Я возвращаюсь так скоро, как только могу. На следующий день, через день, через два, прихожу постоянно до самого конца лета. Антон не умеет говорить, но впервые я понимаю кого-то настолько хорошо. Я всегда таскаю с собой справочник по флориографии, давая Антону возможность выражать свои чувства так, чтобы я узнавал о них сразу же, а не только по приходе домой. Я держу обещание. Я учусь его понимать. А Антон слушает меня. Даже если я молчу. Делаю это я редко, но слушает он всегда. Я чувствую себя ценным рядом с ним. Рассказываю ему обо всём, что крутится в голове. И он умеет подбодрить меня, успокоить, развеселить и заставить думать о важном, как ни странно, просто вручив очередной цветок. Он берёт их словно из воздуха, они всегда у него под рукой. С каждым разом я всё меньше сомневаюсь, что Антон – цветочная фея. Или цветочный дух. Неважно. Антон – кто-то очень волшебный. И замечательный. Грустно становится, когда приходит время расставаться с ним. Но я знаю, что вернусь. Он дарит на прощание душистый горошек. «До свидания. Вспоминай обо мне». И я помню о своём лучшем друге. Я приезжаю на всё лето вновь. А потом опять. К шестнадцати годам я успел подрасти, стать сильнее, а Антон остаётся всё таким же. Высоким худым парнишкой с грустными зелёными глазами, с по-детски невинным лицом и забавной родинкой на носу. Только недавно я осознал, что он ещё и красивый. — С сестрёнкой двоюродной гулять ходили. По дороге внезапный магазин игрушек. Ну Анька и просит купить ей мышонка. Большого такого, пушистого. А денег у меня было только на маленькую рыбку. Ну и сказал я ей, что таких больших мышек просто не существует! Она поверила и согласилась взять рыбку. Хотя вот же, в руках у неё был тот самый несуществующий мышонок! Я рассказываю Антону истории, произошедшие со мной за время, когда мы не могли видеться, а он усмехается, слушает внимательно, с интересом. Он задумчиво хмыкает, когда я останавливаюсь, чтобы попить. — Вот, и я о том же. Скажешь человеку, что чего-то не существует, и всё, он верит. Верит, даже если это что-то прямо у него перед носом. Ну разве ж не глупо? Антон опять хмыкает и внимательно смотрит на меня. — Мне часто сейчас говорят, что не бывает волшебства. Только грубая физика и непоколебимая химия. И знаешь что? Я бы тоже мог в это поверить. Но в тебя я верю больше. Я люблю вызывать улыбку на его лице. И делаю это я очень хорошо, потому что улыбается он почти постоянно. Я счастлив. Он тоже. Однажды я прошу у него найти анемон. Он даёт его мне, а я тут же как бы дарю его обратно. Антон сначала, кажется, не верит или не понимает. Потом тихо посмеивается, его щёки алеют, губы поджимаются. Я смутил его и порадовал. «Мне с тобой очень хорошо». Его реакция действует на меня неожиданно слишком сильно. Прямо между рёбер словно распускается очередной цветок. Лепестки будто накрывают сердце, щекоча его, и я смущаюсь сам. Я такого ещё... не испытывал. Это пугает меня. Впервые я даже не знаю, что сказать. Поэтому ничего и не говорю. Мы сидим в смущённом, неловком молчании – Антон с анемоном, я со странными мыслями в голове. Позже, во время того, как я опять смеялся, рассказывая о забавных случаях, он вручает мне васильки. Его лицо непроницаемо, смотрит он прямо и с улыбкой. Эти цветы говорят о весёлости и искренности. Но так же могут значить кое-что ещё. «Не смею выразить свои чувства к тебе». Я застываю, держа синие цветы в руке, но быстро сбрасываю с себя наваждение. Это нелепо. Он не будет это иметь в виду. — Да, я и говорю, что весело! Как он мог зайти в туалет с пустыми руками, а выйти с хот-догом? Какие тайны хранил этот человек? Какого демона он для этого вызвал? Антон хмыкает и отворачивается. Почему при этом он кажется расстроенным? — Не волнуйся, другие демоны меня не интересуют. Только ты. Он мотает головой. — Имеешь в виду, что ты не демон? А кто? Фея? Опять нет. Он хмурится. — У тебя есть какое-то особенное название? Неопределённое нет. — Просто дух? Секунды две Антон думает, а потом коротко кивает. Он как будто и сам не знает, кто он. Может, поэтому он выглядит таким грустным? Я начинаю вспоминать ещё более забавные случаи, чтобы развеселить его. — Знаешь, а я ведь собираю в альбом все цветы, что ты мне даришь, — как-то признаюсь я, наблюдая за облаками. — Ни один до сих пор не высох. Только запах другой, не такой, какой должен быть. Все они начинают пахнуть только тобой. На этот раз Антон выглядит очень счастливым. Только потом я понимаю, что тот факт, что я действительно бережно храню его подарки, довольно смущающий. Как и факт того, что я помню его запах. Мне не нравится быть смущённым. Это я понимаю в семнадцать. К концу весны я осознаю, что думаю слишком много о каком-то там духе. — Девушку завёл? — шутит одноклассник и неприятно хихикает, когда я в очередной раз погружаюсь в мысли об Антоне и глупо улыбаюсь. — Нет, — резко отвечаю я и понимаю, что больше так нельзя. Я становлюсь зависимым. От него. Не хочу. Этим летом на дачу я не приезжаю.<'"'>
Я честно стараюсь не думать о нём. У меня почти получается. Поступаю на экономиста, потому что так захотел отец. Я хотел идти на актёра, но притупляю вообще все свои желания. Я даже не влезаю в спор своих однокурсников о паранормальных явлениях. Большинство уверены, что мистика невозможна, что всё должно объясняться наукой. Пусть так. Их право. Преподаватель однажды хвалит меня, говоря, что я умею задавать правильные вопросы. Я всё ещё не думаю об Антоне, нет. Мир, оказывается, гораздо больше, шире, чем одна цветочная поляна. И людей в нём много-много, некоторые оказываются даже интересными. И тоже красивыми. Заставляю себя изучать мир заново. Он поражает. Отрезвляет. И замораживает. Я пробую найти себе девушку. Девушка находится, а любовь к ней – нет. Для разнообразия нахожу себе симпатичного зеленоглазого парня. Любви всё ещё нет. Начинаю сомневаться, существует ли она вообще. Но каждый раз, сомневаясь, вспоминаю бабушку и дедушку. У них ведь есть любовь. И у меня будет. Однажды. И я не думаю об Антоне. Он не снится мне. Я не листаю альбом с цветами. Я не хочу возвращаться. Я не... Скучаю.<'"'>
Возвращаюсь. И вся необъятная вселенная вновь сужается до размеров одной единственной поляны, стоит мне только подойти к ней. Все люди исчезают. Остаётся только Антон. Время, проведённое в попытках не думать о нём, кажется сейчас таким пустым и бессмысленным. Подхожу к парню медленно, не зная, как себя вести. Антон смотрит прямо на меня, его глаза грустные, опять, и я злюсь на себя за то, что заставил его грустить. В руках Антона появляются цветы, которые он нерешительно крутит в руках, боясь даже предложить их мне. Разглядываю их, быстро узнаю гвоздики. Жёлтые. «Ты обижаешься на меня за что-то? Я сделал что-то не так?» Сердце падает, в горле какой-то неприятный ком. Антон винит себя в том, что меня не было. Антон, он... он тоже скучал. Только у него не было того огромного мира, в котором пытался забыться я. У него были только цветы. — Прости, — я срываюсь с места, подбегаю к нему, задыхаясь от нахлынувших эмоций. Обнимаю его, крепко прижимая к себе, со всей силы. Судорожно глажу по спине, прошу его: — Прости меня. Боже, прости меня, Антон. Я дурак. Прости. Прости. Прошу тебя, прости. Я не хочу больше причинять ему боль. — У нас есть только неделя до конца лета. Но я буду приходить сюда каждый день, обещаю. И я вернусь снова. Обещаю, ладно? Антон кивает. Он всё ещё верит. И я прихожу. С самого утра я сижу здесь, до позднего вечера даже не думая уходить. В мыслях было даже притащить палатку и ночевать здесь, но палатки не было. Возьму её в следующем году, обязательно. Антон всё ещё ведёт себя слишком неуверенно рядом со мной. Словно боится чего-то. — Я был дураком, ладно? Я больше тебя не забуду. Я действительно так думаю. Антон еле-еле улыбается и робко касается пальцами моего запястья. Я улыбаюсь тоже, смело беру его руку в свою и сжимаю ладонь. — Никогда не забуду. Уверен, что говорю правду. С каждым днём я чувствую себя всё страннее. Те эмоции, от которых я хотел убежать в семнадцать, переполняют меня сейчас. Только больше я не сопротивляюсь. Я стремлюсь к ним. Касаюсь Антона, постоянно касаюсь, впервые обращая внимание на то, какой он до невозможного тёплый. У него тонкие запястья и длинные пальцы, на которые он постоянно закручивает стебли цветов, имитируя браслеты и кольца. Ему идёт. У него выпирают рёбра, он очень худой, и я испытываю странную потребность в том, чтобы накормить его, позаботиться о нём. А ещё у него красивые глаза. Насыщенно-зелёные. Как трава. — Твои глаза такие зелёные, что, уверен, тоже участвуют в процессе фотосинтеза. Как и цветы. Ну, флиртовать я так и не научился. Так проходит четыре дня. Я постоянно держу его за руку, обнимаю, пытаюсь сказать что-то приятное, опять обнимаю. Испытываю свои эмоции, и с каждой минутой их становится только больше. Когда я вижу его улыбку, моя становится только шире. Я начинаю понимать деда, который радуется счастью бабушки. Я начинаю понимать любовь. Мне нравится. Нравится чувствовать это волнение рядом с ним, нравится, когда сердце замирает и словно время останавливается. Нравится смотреть на него, как на восьмое чудо света. Возможно, он им и является? Он особенный. И нравится мне. Поэтому я его целую. Кажется, так выражают свою любовь к кому-то? Я делаю это, видимо, слишком неожиданно, и Антон замирает. А я сминаю его губы, тёплые и сухие, своими. Его губы со вкусом цветов. Надавливаю языком, слизывая этот вкус, слегка кусаю нижнюю губу. Такая мягкая. Не хочу останавливаться. Провожу пальцами по его щеке, осторожно и нежно, большим пальцем веду по линии челюсти. Сердце дрожит, волнуется, и пальцы тоже дрожат. Это всё так приятно. Антон всё ещё не шевелится, и я отстраняюсь. Убираю руку от его лица, пытаюсь понять, что не так. — Это... прости?.. — неуверенно спрашиваю я, не зная, что должен говорить. Антон смотрит на меня широко раскрытыми глазами, почти не дышит, вздрагивает от каждого лёгкого порыва ветра. Потом медленно подносит пальцы к губам и всё ещё смотрит так растерянно, удивлённо. Мне кажется, что ему неприятно. Опять думал только о себе! Идиот. Он ведь... только друга хотел, да? Становится страшно от своего же поступка. — Да, точно, прости. Это было... случайно. Забудь, ладно? Антон дёргается, как будто обжёгся. И опускает взгляд. Его пальцы всё ещё касаются губ. А я всё ещё не знаю, что говорить. Ухожу в этот раз домой намного раньше, чем мог бы. На душе такое смятение, что я не нахожу себе места. Страшно. Антон опять страдает из-за моего эгоизма. Опять я совсем не учитываю его чувства. Опять я делаю что-то не то. Думаю о том, что надо завтра извиниться. За всё. Когда я прихожу в следующий раз, множество цветов сорвано и примято, лепестки разных растений разбросаны повсюду, какие-то цветы высохли. Всего этого не было, когда я уходил. Это случилось после моего ухода. Антон... Ему было настолько неприятно? — Ты теперь ненавидишь меня? Антон вздыхает, с силой трёт лицо ладонями, явно недовольный моим вопросом. Подходит ко мне, уверенный и решительный, берёт меня за запястье и ведёт ближе к краю поляны. Я здесь ещё не бывал. Он, как-то скромно потупив глаза, указывает на цветущую ярко-красную розу, сильно выделяющуюся среди мелких полевых цветков. Красивая. Я тяну к ней руку. Очередной цветочный подарок? Ответ на вопрос? Что там значат красные розы? Сердце пропускает удар, ведь значение невозможно расценить неправильно. Срываю. Со счастливой улыбкой поворачиваюсь к Антону, чтобы поблагодарить, сказать, как я рад, но его нет рядом. Верчу головой, не понимая, куда запропастился парень. — Убегаешь сразу после признания? Ответа нет. А роза в руках до странного тёплая, и разве же бывают цветы тёплыми просто так? Оглядываю её. Нюхаю. Узнаю этот запах. Так пахнет Антон. Только его рядом нет. Ещё раз смотрю на розу. Вспоминаю, что это первый цветок, который парень не трогал сам; красивый цветок на краю поляны. Тёплый. Живой. — Ты... это ты, да?.. Никто не отвечает, но я понимаю. И мне страшно, как никогда. И я бегу так быстро, как только могу, сжимая цветок в руке. Снова. Только сейчас меня не зовут, а бегу я ещё быстрее. Дрожь по телу. Я опять оплошал, только уже серьёзно. Стараюсь ни о чём не думать, просто бежать, скорее, стараюсь успеть. Сердце дрожит в горле, подташнивает, на глаза наворачиваются слёзы, ведь не думать не получается, но я всё ещё бегу. Влетаю в дом, не снимая ботинок, боюсь, что опоздаю, почти не понимая, что делаю. И ставлю розу в воду, надеясь её спасти. Его спасти. Только сохнет она ещё быстрее, чем я бегаю. Прости.Цветы в моём альбоме засохли тоже. Я всё равно буду помнить о тебе.