— Чувак,.как ты умудряешься все знать? Как будто в душу глядишь.
«Привет. Я — Кайл Брофловский. Я родился в еврейской семье, в маленьком городке под названием Южный Парк и с самого рождения я заметил одну способность, отличающая меня от других людей. Я вижу души. Для меня, души, — это маленькие сердца, которые бьются в груди каждого из нас. И эти души абсолютно разные. Цвета, форма, свечение — все разное и я знаю об этом, и мне интересно узнать об этом еще больше. Ровных и чистейших сердец не существует, это все тупые сказки для маленьких детей. Так же, как и не бывает жестких и черных сердец, просто нужно присмотреться и окажется, что черное сердце на самом деле темно-синее или темно-коричневое, нужно присмотреться…» Уверенная рука ловко скользила по шершавой бумаге, оставляя разводы от синей ручки на руках и тонких пальцах. Когда долго и быстро пишешь, слова превращаются в непонятное месиво из ошибок и клякс, так что мальчишка быстро отстранился от блокнота, переводя взгляд на открытое окошко. В Южном Парке только два вида погоды и сейчас — ветрено. Холодный ветер неприятно «обжигал» щеки и нос, заставляя рыжего еврея невольно сморщится и наконец закрыть окно, продувающее всю комнату. Брофловский мигом сносит со стола блокнот и кладет его в ящик стола, закрывает на ключ и наконец со спокойной душой падает на кровать, даже не переодевшись. Воспоминания об утре всплывают обрывисто, все что он помнит, это оранжевую парку Кенни и болтовня Стэна на фоне. Кенни. МакКормик всегда казался Кайлу странным человеком. С ним конечно было весело и все такое, но каждый раз с ним рыжий чувствовал по разному. Иногда он был смущен от его странных фразочек, иногда смеялся до изнеможения над его шутками, а иногда ему хотелось бы врезать светловолосому по его наглой роже. Как прямо сейчас. Еврей был на пике, ему казалось, что вот он сейчас возьмет и выжжет в нищем дыру одним своим взглядом, потому что кое-кто не знает меры в шутках. Но тот останавливается и смотрит на рыжего, всего секундочку, а потом отворачивается. И Брофловский терпеть это не может. Потому что в эти моменты он выглядит как сама невинность, наплевав на все эти грязные подкаты, на все его порно-журналы попрятанные по его тумбочкам, наплевав на его увлечением нюхать клей, его душа совсем на секунду становится светло-светло-оранжевой и ты это замечаешь. Кайл готов поспорить на свою почку, что светлее оттенка он в своей жизни не видел. А повстречал он таких оттенков немало за свою короткую жизнь. Ультрамарин, краплак, бордовый, аквамарин и еще кучу странных названий, которые различает только Брофловский. И он благодарен наличию интернета и книг о рисовании, которые облегчили поиск всех этих заумных слов и тем самым только поспособствовали тому, что Кайл продолжает вести свою журнал. В журнале — все цвета душ, которые он только видел, описания характеров, поведения и прочего. Он просто надеяться, что когда он умрет это попадет в руки человека, который будет жить с такой же проблемой, ну или хотя бы отдаст на сохранение куда-нибудь. Тот даже купил акрил для лучшего цвета, но родители снова все не так поняли. Кайл не хочет быть художником, его грубо говоря выбешивает эта идея, но он сам подписал себя на это. Рисовать все эти пейзажики, цветочки, скукота да и только. Единственное, что он нарисовал с удовольствием — это портрет. Портрет МакКормика. Это был его день рождения, а подарить нужно было хоть что-то, а дарить эти уродские открытки не хотелось от слова вообще. Их даже не сжечь, вечно покрыты каким-то тупым лаком или блестками. Он был в доме Кенни не раз и не два, и знает, что все что украшает эти потрепанные стены, это поломанный стенд «Beer» и картина семьи, хрен пойми какой давности. Рыжий просто хотел, чтобы хоть что-то украшало эти стены, хоть что-то светлое и не запачканное. И сказать что Кен был в восторге — ничего не сказать. — Блядь, чел, это самое лучшее что я видел в своей жизни! — и вот снова, этот оттенок. Кеннет моментально снимает капюшон, оголяя побитое личико и грязные, спутанные волосы и сразу же кидается обнимать рыжего. Тот стоит, молчит, потому что он не любит когда к нему прикасаются, но почему-то объятья нищего не вызывают отвращения, наоборот, становится как-то по-приятному тепло, возникло желание просто обнимать того и не отпускать, но это было бы слишком хорошо для этого адского городишки, слишком хорошо для этой жизни. Тот отстраняется, по пути застегиваясь и выдавая короткое «прости, я на эмоциях». Но Кайл не забудет это. Кайл не забудет это, определенно не сегодня. Потому что этот день и так абсолютно дерьмовый и улыбающийся Кенни — единственное, что хоть как-то его скрашивает. И когда они всей компанией приходят к бедняку на ночевку, тот смотрит на свой же портрет, все просто думают что МакКормик обожает свою внешность. Но этот нищий-то знает, что дело не в том, кто изображен на картине, а дело в том, кто ее нарисовал. И светловолосый оберегает ее, как какую-то зеницу ока, даже рамочку сам сколотил, хоть и отбил при этом все пальцы. — Ты можешь быть хоть немного осторожней? — и Кайл замечает это. Он берет вечно холодные руки и разглядывает, чтобы ненароком не отпугнуть излишней заботой, но он все равно потащит того к себе домой, заклеивать его пальцы пластырями, подписывая на них всякие ругательства, с тихой усмешкой. И так будет не раз и не два, ведь МакКормик очень неуклюжий, а Брофловскому просто приятно за ним ухаживать. Только вот оскорбления сменились на какие-то простые фразы, а потом и на сердечки. И хоть Кеннету было немного неловко носить их перед друзьями, он не срывал их, потому что во-первых это больно, а во-вторых, еврей все видит. Даже когда он ходит полностью закрытый и в своей оранжевой парке и даже нос не высовывает, пока никто не видит рыжий подходит к своему другу и спрашивает, не срывал ли он пластыри, и врать ему нет никакого смысла, вычислит. Потому что моменты, когда светлый пытается врать сразу заметны, ведь чистейший оранжевый становится каким-то зеленоватым, грязным и одним своим видом вызывает отвращения. Сказать, что Кайла раздражает, когда ему врут — ничего не сказать. Особенно когда это делает Кенни, потому что он слишком привык к компании последнего. Нет, он до сих пор был в отличных отношения со Стэном, но с Кеннетом было тоже по-своему хорошо, по-особенному легко. Каждое случайное прикосновение, худые пальцы, снимающие зеленую неизменную шапку, скрывающие мягкие и непослушные кудри — от всего этого у Брофловского буквально крышу сносит, потому что рыжему нравится это и он наконец готов себе в этом признаться. Зеленые перчатки отлетают куда-то в сторону и оголенные пальцы впиваются в оранжевую парку, стягивая ее на диван. Вдыхать чужой запах довольно приятно, пусть даже это запах какого-то мокрого асфальта, по которому они бежали до дому МакКормиков, ну и пусть. — Блядь, Кен, не дыши прямо в шею, щекотно же. --, в ответ слышится лишь тихое фырканье и теплое, как будто намеренное дыхание, но Кайл отвечает лишь незаметными мурашками на своей коже. --, я серьезно! И прекрати фыркать, ты не гребаный ежик. — А вот и ежик. Фыр-фыр. — Кенни. — Дай пофыркать, уебан. — после этих слов они двое падают на диван, заливаясь тихим смехом. Они должны были встретиться со Стэном через 10 минут, но Брофловски видя, как телефон распирает от сообщений, переносит встречу. СТ: Кайл? СТ: Где ты там с Кенни пропадаешь????КБ: Прости, чел, мы задержимся.
КБ: Начните без нас, мы совсем скоро.
— Скоро? Минут 20 точно, — МакКормик уже хотел выхватить телефон, но не рассчитал и уронил его на пол. — Кен, если ты его сломаешь, я тебе голову откручу! , — кричит Кайл, пока Кенни заливается диким смехом. Брофловский тянет руку, поднять телефон, но исхудалая кисть хватает его и тащит обратно на диван, со словами: — Подождет твой телефон. — Пидрила ты, Кенни, — еврей вжимается в грудь светловолосого, вдыхая одурманивающий запах, в котором хочется теряться с головой, --, дай слово, что об этом никто не узнает. — Даю слово, мой ты еврей. Кайл снова хочет разозлиться на МакКормика, но понял, что не может. Он просто еще сильнее вжимается в парку и вдыхает чужой запах. И даже это тупое и ванильное «мой еврей» не звучит так тупо, в этот то момент.Цвет Кенни — оранжевый, цвет энергии и МакКормика просто распирает от нее. А Кайл обожает ухаживать за Кенни после очередного болезненного приключения, покрывать худые пальцы светлыми пластырями и горячими поцелуями.
Цвет Кайла — зеленый, цвет плодородия, мира, но так же цвет яда. Когда Брофловский начинает злиться — МакКормик силой стискивает его руку в своей и улыбается, просто улыбается, что заставляет еврея забыть, от чего это он вспылил.