История о бесстрашном шиноби

Когда тебе делают больно, ты учишься ненавидеть. Но когда ты делаешь больно кому-то, то ненавидят тебя. Но ты чувствуешь вину также. Я хочу сделать что-нибудь, чтобы в мире не осталось этой ненависти. И узнать ответ, что такое мир. Джирайя

      Кагами уже не помнил, когда произошёл так называемый переворотный момент в его жизни. Однако тот хорошо осознавал, с каким конкретно событием это было связано. Мир тогда погряз в бесконечные войны и сражения, мальчик вместе с матерью с ранних лет работал в больнице, ухаживая за больными, перевязывая раны, зашивая глубокие порезы. В свободное время — когда раненых с поля боя привозили не очень много — Кагами забирал отец; вместе они ходили по деревне, параллельно с этим отец рассказывал какие-то премудрости жизни шиноби. Кагами не понимал, зачем ему все это, но понимал, что раз отец это говорит, значит, это имеет какой-то смысл.       Их дом располагался под большой скалой, где слева с краю высекли лицо Хаширамы Сенджу и Тобирамы Сенджу. Рядом с лицом Второго Хокаге высекли лицо Третьего — Хирузена Сарутоби. Тот в свою очередь был известен тем, что взял под свое крыло трех ребят, известные теперь как Три Легендарных Саннина. Один из них, по слухам, решил следовать своему пути и перестал быть частью команды; подробностей Кагами не знал, хотя тому уже было три с половиной года, и несмотря на это, мальчик пыжился, разбираясь во всех непонятных словах.       Постепенно Ренджиро — так звали отца — объяснял сыну, что оно и как. Рассказывал значения многих терминов, рассказывал о техниках шиноби, о том, что такое печать, сколько их всего существует… Показывал, как складывать руки в эти самые печати-фигуры, а затем с полуулыбкой и смехом наблюдал, как сын старатель перегибает пальцами, пыхтит и хнычет.        — У меня не получается! — чуть ли не плакал от очередной неудачи мальчик. — Ненавижу!        — Кагами, — обратился к сыну шиноби, подняв мальчика на ручки. — У тебя все получится, просто на это нужно больше практики!        — А я так не хочу! — хныкал Кагами, смешно топая ножками. — Я хочу, чтобы у меня все получалось так, как у тебя — быстро и ловко!        — У всех так ловко и быстро никогда не получается, — склонил голову Ренджиро. — Может, я и не говорил тебе такое, но я также хотел этому научиться как можно быстрее. И мне пришлось учиться этому очень долго.       Над деревней проплывали плотные облака, делая деревню и ее окрестности мрачными. Из-за этого листва на деревьях обрела сине-зеленый оттенки, а по телу невольно бегал табун мурашек. Выражения лиц у людей становились какими-то мрачными, грустными и злыми; отец сухо пояснил, что все это связано с войной. А на войне происходит многие вещи — смерть, ранения, лишение конечностей: список можно было продолжить до бесконечности.       Кагами это было не в новинку — он видел, как привозили повозки с людьми, где на каком-то участке тела непременно была какая-то повязка — перебинтованная голова, повязка, скрывавшая пустую глазницу озлобляла бывшего ниндзя.        — А ну брысь! — зло шипел кто-то хриплым голосом. — Что ты вообще здесь забыл?        — Вам какая разница? — не оставался в долгу мальчик. — Я вообще помогаю тут!        — Оно и видно, — продолжал разговор калека. — А как только возьмешь кунай в руки, помни, ты не должен убегать, иначе опозоришь себя на всю оставшуюся жизнь!        — Оставьте мальчика в покое! — раздался где-то сбоку голос медсестры. Совсем еще молодая девочка — но в глазах было видно, что та пережила очень много — она была шиноби. — Он нас очень сильно выручает, а вы с ним так обходитесь! Не стыдно ли вам так вести себя?        — Твоего мнения никто не спрашивал! — огрызнулся раненый. — Тебе лучше замолчать, скотина!       Медсестра одернула Кагами в сторону, уводя мальчика в сторону, отводя его в сторону и давая ему другую работу.        — Помоги перетащить эти ведра на склад, — попросила ирьенин Кагами.        — А кто это был? — спросил мальчик, схватывая в охапку первую порцию тряпок и кидая их в красное ведро, на что медсестра бросила чуть раздраженный взгляд на дверь палаты, из которой они вышли, и ответила:        — Просто больной, просто калека, которому уже никогда не стать шиноби, — пояснила она. — Он был ранен, и теперь у него нарушена циркуляция чакры. Он не сможет больше создавать техники, если захочет.       Кагами хотел задавать еще много вопросов, но ирьенин испарилась в облачке дыма, видимо, чтобы мальчик не делал того, что присуще детям его возраста.        — Такова жизнь — она сурова и реалистична, мы не застрахованы от того, что произойдет с нами потом. Даже война — многие боятся ее, потому что не уверены, вернутся ли они живыми или нет, — выслушав историю, Ренджиро произнес свою очередную философскую лекцию, которую Кагами никогда не понимал. Впрочем, сам Ренджиро не ругал сына за это, вполне осознавая, что сыну еще только предстоит подрасти, чтобы все это усвоить и понять.       Несмотря на это, Кагами уже в самом начале своего пути шиноби решил, что для него имеет моральную ценность, и как будущий ниндзя будет распоряжаться судьбами тех людей, которые в чем-то провинились за свои поступки. ***       Сегодняшний день выдался просто замечательным — у матери и отца выдались выходные дни, в доме царил порядок и теплая атмосфера: солнце заглядывало через легкие тюлевые занавески, освещая белый деревянный столик, за которым сидел глава семьи и читал книгу. Ренджиро до поры до времени сидел неподвижно, всматриваясь и вчитываясь в слова в книге, пока его взгляд не метнулся в темный проход, и уголки губ приподнялись в легкой улыбке.        — Кагами, я знаю, что ты там! — произнес тот, заглядывая в коридор, где мелькали черные волосы сына.        — Папа, так нечестно! — обиженно произнес Кагами, топая ножкой по деревянному полу.        — О, поверь мне, мир сам по себе — несправедливая штука! — хмыкнул отец. — Жизнь шиноби сама по себе является таковой — в войне, когда люди сражаются за свою страну и деревню, никто не может предсказать, умрешь ты завтра или сегодня, — мужчина сложил руки на груди, хмыкнув. — Я, таким образом, готовлю тебя, чтобы ты был способен увернуться от опасности в самый неожиданный момент.       Кагами тем временем приближался к отцу, пританцовывая на одной ноге.        — Папа… — протянул играючи малыш. — А что это у тебя за книга?       Ренджиро, не понимающий, о чем речь, огляделся по сторонам. Через секунду Кагами взял в руки книжку в мягком переплете, рассматривал ее как только мог. Написанное на светлом фоне было непонятно, хотя мальчик и предпринял попытки попробовать догадаться, о чем шла речь.        — А, ты об этой, — бросил Ренджиро, усаживая сына к себе на коленки. — О, это очень особенная книга! В ней рассказывается о человеке, которому не страшны никакие преграды, и он сделает все, что в его силах, следуя своему пути ниндзя.        — М? — погодя некоторое время, склонил голову набок Кагами. — А что такое путь ниндзя?       Ренджиро вздохнул, не зная, как объяснить сыну всю философию. Что подразумевали в себе эти слова? Жизненное кредо? Мировоззрение? Мировосприятие?        — Путь шиноби — это то, как ты видишь этот мир, — с трудом произнес Ренджиро — тот долго подбирал слова и думал, что ребенок в скором времени заскучает и не будет его слушать; но Кагами стоял рядом с отцом и внимательно смотрел на его карие глаза своими ярко-голубыми, ожидая, когда отец расскажет ему все то, что он сам не знает. — Ты идешь по своему жизненному пути и сам расставляешь свои правила, на которые ты опираешься, чтобы не упасть духом в тяжелый для тебя момент. Также это своего рода метки — ты отмечаешь про себя, что есть хорошо, что плохо, как надо поступать с людьми в определенных ситуациях.        — То есть для шиноби есть нечто, что в его жизни является важным, и как он добьется этих целей следуя… тем правилам, которые тот себе устанавливает? — - Кагами путался во всем этом.       Ренджиро кивнул.        — Именно об этом говорится в той книжке, — ответил он.        — Почитай! — спокойно попросил Кагами, снова попрыгав на месте.        — Почитать? — Ренджиро бросил неуверенный взгляд на книжку.        — Да-а-а-а! — запрыгал часто-часто мальчик, в нетерпении забираясь отцу на колени. Мальчик почти что уселся на ноги отцу, Ренджиро оставалось только пересадить Кагами так, чтобы у мужчины ноги не затекли, и мальчику было удобно сидеть. — Ты же прочитаешь мне, да?       На кухню подул холодный ветерок, потрепав маленькие кудряшки Кагами и длинные прямые пряди Ренджиро. Мужчина посмотрел на сына, прижал того к груди и свободной рукой взял книжку со стола. Уголок одной из страничек оказался смят, и отчего-то Кагами потянул руку туда.       Следующие несколько часов забылись для мальчика: отец и сын сидели на кухне. Ренджиро читал книгу, Кагами внимательно слушал. Женщина — являвшаяся матерью и женой в этом доме, тихонечко ходила туда-сюда, готовя завтрак, одновременно слушая повесть о бесстрашном шиноби: ей тоже было интересно, но картина того, как Кагами это все внимательно слушал.       По жизни их с Ренджиро сын был активным ребенком: бегал прыгал, играл. Попросить просто посидеть было не очень легкой задачей.       И тут происходит невозможное, действительно невозможное: Кагами, замерев, словно каменная статуя, вытянул шею вперед, слушая отца. Его предплечья словно напряглись, на лбу выступали капельки пота, Ренджиро сам искоса наблюдал за этим и удивлялся, что так могло поразить мальчика настолько, что сидит смирно и слушает, затаив дыхание.       Именно тогда, в сознании у маленького пятилетнего мальчика что-то щелкнуло: он не знал, как это назвать, хотя тот много раз слышал от взрослых, что это называлось озарением. Словно, слушая эту книгу, он сам попадает на поле битвы, уверенно держит кунаи и нападает на вражеских ниндзя, убивая одного за другим. Но в то же время его одолевало странное чувство: одно действия он делает правильно, другое по приказу, третье — ему просто необходимо, потому что последствия будут ужасными, если ниндзя не выполнит это.       Наверное, именно знакомство с книгой некого Джирайи и было тем самым перевернутым моментом в жизни Кагами, который шиноби осознавал долгое время…