Lantana. Hydrangea. Freak.

      Как понять, что в твоей жизни что-то пошло не так? Как понять, что ты разительно отличаешься от своего окружения, что внутри тебя какие-то шестерёнки стали крутиться в обратном направлении, из-за чего весь механизм начало словно ломать изнутри? И как принять то, что все поломки этих жизненных часов связаны с двумя самыми близкими тебе людьми?       Осознание неправильности накрывает с головой в самое неожиданное и неподходящее для этого время – когда Хоуп на очередной встрече с их многочисленными фанатами вдруг, словно по мановению волшебной палочки, оказывается зажат с двух сторон парой лучших друзей, которые казалось бы зеркально отражали друг друга: один был высоким, подтянутым, но при это светился добром и непосредственностью, как яркое лучистое солнышко; в то время как второй был ниже самого Хоби, жилистым, зачастую молчаливым, но при этом острым на язык. Первый любил пропадать в своих мыслях, улетая далеко на обратную сторону луны, тогда как второй всегда был сосредоточенным на всём, что происходит вокруг, внимательно следил за одногруппниками и при этом успевал где-то на просторах своей души находить цепляющие всех и каждого строчки для песен.       Окунувшись в бескрайние воды их энергии, что витала вокруг, пока вся группа раздавала автографы, фотографировалась для фанатов, да и просто искренне веселилась, Хосок вдруг совершенно внезапно для самого себя понял, что с этими двумя парнями он готов провести всю свою оставшуюся жизнь, и не важно - будет она длиной с солнечное затмение в несколько минут, или со световой путь, который преодолевают лучи самой яркой Полярной звезды, чтобы указывать путникам в ночи верную дорогу. Чувствовал, что вот этим двум людям он мог бы доверить всего себя, полностью и без остатка. Он мог бы раствориться в них, стать их неотъемлемой частью.       Вот только они уже нашли своё счастье – друг в друге. Сначала эта новость поразила всех остальных участников группы – ТэХён и Юнги были настолько разными, настолько несовместимыми, что мысли об их вероятной связи не посещали никого, однако это случилось. В один морозный вечер, один из немногих, который не был забит изматывающими тренировками и прогонами концертной программы, когда они всемером смогли, наконец, собраться вместе, чтобы просто отдохнуть, посмотреть какой-нибудь фильм, поболтать ни о чём – снять маски, которые буквально сплавились с кожей, так часто приходилось их надевать, выходя на публику – резонирующая парочка внезапно открыла для всех секрет.       Никто, конечно, не возражал – наоборот, радость за друзей переполняла всех и каждого. Ведь это так замечательно, когда друзья становятся намного счастливее только от одного мимолётного взгляда на свою вторую половинку. Вот только сердце неприятно кололо каждый раз, как Хоби ловил краем сознания эти самые мгновения чужого счастья.       А как часто жизнь человека может делиться на две неравные части? «До», которое включает в себя всё радостное, важное и дорогое; то, от чего ты бы никогда не смог отказаться, отвернуться; то, что никогда не получится забыть, даже если все существующие в бескрайней Вселенной метеориты враз обрушатся на просторы маленькой голубой планеты. То время, в котором остались спокойствие, беззаботность и умиротворение. Самый большой кусочек тебя самого.       И «После»… То время, где ты стараешься продолжать жить дальше, пусть это и смахивает больше на безнадёжное существование, медленно выжигающее тебя изнутри, вытравляющее крохотные остатки воспоминаний, прежних чувств и мыслей. «После», которое ломает твою душу на мелкие осколки, словно бы выразительный радужный витраж положили под неудержимый гидравлический пресс, что не оставит после и мелкого стеклянного песка под своим многотонным стержнем.       Первый раз жизнь Чона раскололась на две половины именно в тот день. Пока остальные парни, подхваченные волной неожиданной эйфории, поздравляли новую «несовместимую» парочку, на лице Хоби растекалась счастливая улыбка, в то время как под этой фарфоровой маской сердце теряло свой огонь, а краски медленно тускнели, словно бы перенося танцора в давний черно-белый фильм немого абсурда. В тот вечер он потерял часть себя, заперев оставшиеся сколы витража своих чувств к двум людям за глухой дверью сознания.       Тогда же убедить самого себя в том, что такая любовь – это что-то противоестественное, неправильное, отвратительное – получилось на удивление легко. Стоило только один раз представить ненависть в глазах двух парней, в случае если бы он всё им сказал, признался в чувствах сразу к ним обоим, если бы разрушил их маленький мир, рассчитанный только на двоих; всего раз словно наяву увидеть непонимающие и обжигающие своей жалостью взгляды остальных ребят… Нет. Этого нельзя было допустить ни в коем случае.       Топить то отчаяние получалось в тренировках, измываясь над собственным телом, внутри которого было заключено глупое сердце, бившееся сразу для двух людей; прогоняя давно изученные движения сотни тысяч раз, пока ноги не отказывались слушаться, а спина упорно продолжала сгибаться, словно бы вес Небес опустили на плечи простого человека. Заставлять внешнюю оболочку оставаться такой, как раньше - привычно бодрое настроение, громкий смех, бесконечный флирт со всем, что движется, на каждом концерте, новом шоу, радиоэфире. А главное наиболее отдалённое ото всех место на встречах с фанатами, чтобы немного меньше захлёбываться своим личным ядом.       Минимум времени, отведённого на сон и нахождение в общежитии. Максимум времени в студии и танцевальном зале. И тогда тягучих минут на то, чтобы сжигать самого себя изнутри, практически не оставалось.       Да вот только Вселенная будто бы играла с ним или хотела наказать за то, что в его сердце выросли сорняки этой омерзительной любви – потому как два эпицентра его жизни, словно бы на зло, всё время оказывались где-то поблизости, согревая своим нежным теплом и освещая своим ярким светом самые отдалённые уголки его начавшей трескаться души. И от этого сердце буквально распадалось на две неравные части – в одной была заключена вся сила его любви к этим совершенно непохожим ребятам, а в другой – ненависть к самому себе и разочарование в таком неразумном органе.       А потом появилось едва ощутимое жжение в лёгких, словно какой-то до ужаса упорный археолог маленькой кисточкой скрёб изнутри костяную клетку сердца. Тогда танцевальный зал немедленно сменился до тошноты выбеленными стенами процедурных кабинетов больницы, бесконечными анализами и консультациями с врачами. Так, не прошло и пары дней с проявления первых, еле различимых симптомов, а на убитый частыми падениями экран мобильного выплывает уведомление о результатах анализов, где чуть ли не неоновой нью-йоркской вывеской горит приговор: «Вирусное заболевание класса Ханахаки». И контрольным в голову – «Выявлена ярко выраженная аллергическая реакция на любого рода анестезирующие средства. Проведение хирургического вмешательства запрещено вследствие вероятного возникновения анафилактического шока».       И снова жизнь с громким, отвратительным хрустом ломается на «До» и «После». И в этом самом «После» не остается ничего, кроме вечной боли в груди, комком змей клубящейся далеко за сердцем, мерзкой жалости к самому себе и изматывающего ожидания – что же произойдет дальше, какой в этот раз сделает поворот его судьба, чтобы окончательно уничтожить, растоптать, убить.       А тем временем единственными красками на дымящихся руинах чувств стали невыносимо яркие, ослепительные лепестки цветов – розово-золотые Лантаны и пастельно-сиреневые Гортензии, такие непохожие между собой, но так реалистично отражающие своих хозяев.

***

      Возвращаться в общежитие ближе к рассвету становится уже своего рода традицией – на улицах самые темные предрассветные сумерки, чувство, будто ты идешь по давно вымершему городу, пока прохладный ночной ветер отрезвляюще бьет прямо в лицо, немного остужая пожар внутри. В квартире как всегда сонная тишина, нарушаемая лишь чуть слышным бормотанием в очередной раз не выключенного телевизора. В такие моменты уединения на несколько мгновений начинает казаться, что всё не так уж плохо и даже краски медленно проступают сквозь обрыднувшую серость. Но, вопреки этому, идя в глубь комнат, парень вновь натыкается на две одинаковые двери - одна из них как всегда настежь открыта, демонстрируя пустоту помещения, в то время как вторая показательно закрыта, давая понять, что не стоит беспокоить двух людей, надежно скрытых в своём маленьком мире. Вот только душа Хосока уже давно разлетелась на осколки, и самый большой из них улетел именно в этот мирок, оставляя изломанного собственным сердцем парня далеко за границами этой неприступной крепости.       Горло начинает сдавливать железной проволокой по коже от собственных мыслей. Путаясь в своих же ногах, Хоби бредёт на кухню, и там практически на полную выкручивает кран, глотая колющую ледяную воду прямо так, после крепко сцепив зубы, чтобы режущиеся лепестки не вырвались наружу, выдавая тайну, что он так старательно прячет за внешним фасадом беззаботности.        - Знаешь, сколько раз я пытался проанализировать поведение Мона после того, как в один «прекрасный» день он раскрасил пол в танцевальном зале розовыми лепестками тюльпанов? - совершенно неожиданно раздаётся голос из-за спины, деревянным молотком судьи разбивая очередной кусочек остатков прежней души парня, - Я сотни, тысячи, десятки тысяч раз прокручивал у себя в голове все, казалось бы, незначительные детали в его движениях, словах. Миллионы раз спрашивал сам себя - как я мог не заметить того, что с ним творилось? Почему не обращал внимания на чернеющие синяки под глазами, полуночные бегства в студию звукозаписи, вечные поздние индивидуальные прогоны танцев в зале? А главное - почему смотря в глаза дорогого мне человека, на глубине которых разливалось чернильное море отчаяния, я упорно отгонял от себя мысль, что что-то не так?       Опираясь поясницей на кухонную стойку, сцепив руки на груди и внимательно вглядываясь в напрягшуюся спину младшего, Джин изо всех сил пытался держать себя в руках, не наорать на очередного неразумного ребенка, ответственность за которого он словно тяжкий груз водрузил на свои плечи. А прямо перед ним на кухонном столе, что сейчас отделял старшего от застывшего соляным столбом Хосока, лежал большой коричневый конверт с буквами цвета молочной зелени, что складывались в два длинных слова «Диагностическая лаборатория».       - Знаешь, я надеялся, что за всё то время, что мы живём и работаем вместе, я начал хоть что-то для вас значить. Что я не просто старый дед, которого по неизвестной никому причине приписали к подающему надежды молодняку. Что рано или поздно вы начнёте не просто слушать меня, но и слышать, прислушиваться к моим просьбам и советам, - всё также безэмоционально продолжал певец, всаживая каждое слово невидимым клинком под лопатки истерзанного своими же чувствами парня, - Но, видимо, все это просто мои бесплотные мечты и ожидания. Сначала Чимин, решивший повариться в собственном котле из переживаний довёл себя до последней стадии Ханахаки, чуть не согнав в могилу вслед за собой не только макнэ, но и всех нас; так теперь еще и ты решил последовать его примеру! Почему о твоей болезни я должен узнавать от грёбанного медицинского центра, так неосмотрительно приславшего результаты анализов на наш общий адрес? Почему ты не пришёл ко мне? Да хоть к кому-то из нас?! Почему все считают, что спокойно могут с этим справиться, самостоятельно, без чьей-либо помощи?! Ты думаешь это крайне забавно стоять и смотреть на то, как кто-то из вас задыхается?! Стоять, смотреть и не иметь возможности как-то повлиять на исход событий? Днями, а то и неделями замечать все эти проклятые предпосылки, небольшие движения рукой по направлению к горлу, слезящиеся от порой резкой боли глаза? Видеть, как вы сами вгоняете себя в гроб?! Почему ты не пытаешься что-то сделать, в конце-то концов?! Результаты анализов были готовы уже практически неделю назад, почему мы всё ещё не теряли тебя на несколько дней? Почему ты всё ещё не смог спокойно лечь под этот грёбанный скальпель, а не травить нас всё это время?! Хосок! Поче…       - «Почему»?! «Почему не рассказал»? «Почему ничего не делаю»?! Знаешь, хён, я ни разу ничего не сказал по поводу той твоей индифферентности к лидеру, из-за чего Мон чуть не умер! Ничего про ту твою медлительность, что чуть не забрала его у нас! Я ни разу не упрекнул ни макнэ, ни Чимина за то, что мы все снова пережили тот же кошмар, что и с вами два года назад! Ни слова, хён! Ни одного! Не забывай, что каждый из упомянутых тобой случаев я пережил вместе с тобой, вместе со всеми! Я видел, как синеют губы у парней, как они в кровь расцарапывают горло, как любовь к другим их просто убивает! Я знаю, каково это – стоять и не мочь что-либо сделать! Это ужасно! Каждый раз лишь вспоминая те минуты, хочется сдохнуть на месте, только бы забыть этот дикий страх! Ничего не делаю?! А почему, как ты думаешь, я пошел делать анализы?! Чтобы окончательно удостовериться в своей скорой кончине от Ханахаки и успокоиться на этом?! А тебе как? Понравилось читать результаты? Или ты так и не удосужился дочитать до конца, прежде чем ждать меня всю грёбанную ночь и высказывать своё недовольство моим поведением в четыре, мать твою, ночи?! При этом делая везде и во всём виноватым меня?! Да! Я знаю! Я урод, мерзость, фрик! Я не смог справиться с собственным сердцем! Но и вы не смогли сделать того же! Не забывай об этом! Не делаю?! В следующий раз, когда будешь копаться в чужих письмах, уж будь добр дочитать всё до конца! - взрывается отчаянным криком Хоби, хватая со стола ненавистный конверт и со злостью выдёргивая белоснежные листы, - Я хотел лечь на операцию! Хотел! Но это просто не-воз-мож-но! Умеешь ты читать или как?! Врачи запретили мне делать операцию! Запретили! - с последним словом листы снежным водопадом взлетают под потолок, после медленно опускаясь белым покровом по всему полу и столу, - У меня аллергия. Нельзя применять никакое анестезирующее средство. Но если тебе так хочется, я могу лечь на операцию и пусть меня режут по живому.       Эмоции окончательно отпускают, оставляя за собой лишь неприятно тянущую пустоту, которую мгновенно заполняют два совершенно непохожих вида лепестков, отчего горло тут же судорожно перехватывает, а лёгкие сжимают в своих тисках зеленые лианы. Но и на это уже становиться как-то наплевать. Теперь уже совсем не осталось сил сражаться за себя и за свою жизнь. Хочется просто остаться наедине с собой и не слышать ничего и никого.       А Джин вдруг осознает всё, что только что высказал младшему, поддавшись мгновенной панике. Он видит, как в тот же миг трескается привычная маска Хоби, что он так упорно натягивал на себя в окружении ребят, и на её месте остается только смертельно уставший человек с потухшими, выжженными болью и отвращением к самому себе глазами. Он весь незримо и излишне кардинально изменился за какие-то доли секунды, будто бы на него опрокинули ведро с серой гуашью, перебив тем самым все яркие краски, что были неотъемлемой частью его самого. А в ушах продолжали звенеть колокольным набатом слова парня: «Фрик…Мерзость…По живому…» По спине прокатилась волна неконтролируемого страха, а ладони вспотели и начали слегка дрожать. Он протянул руку вперёд и попытался подойти к парню, резко дёрнувшись вперед, как вдруг младшего словно сложило надвое и на кухонный стол, словно в замедленной съёмке, полетели кварцево-золотые лепестки лантаны и нежно-фиолетовые с синевой лепестки гортензии. Как только приступ удушающего кашля прошёл, танцор выпрямился и, заглянув в напуганные и растерянные глаза старшего своими больными аконитовыми, сгреб в кулак ворох лепестков, до кровавых полумесяцев сжимая пальцы, и протянул руку к Джину.       - Ты спрашивал, почему я ничего не делаю. Смотри. Видишь? Я фрик. Меня убивает любовь сразу к двум людям. Отвратительно, не правда ли? - голос больше похож на скрип металла, а опустевший взгляд вселяет только ещё больше страха, заставляя оступиться и вновь отклониться на кухонную стойку, отчего в глазах младшего яркой молнией сверкает горечь уверенности в своих словах, - А теперь попробуй угадать - кто те несчастные, кому не посчастливилось встретить меня на своём пути? Думаешь всё станет лучше, когда я признаюсь в чувствах? Думаешь это что-то изменит? Вытравит из меня эти ужасные цветы? Ну что ж, давай попробуем.       Хосок резко разворачивается на пятках, буквально вылетая в общий коридор, пока старший приходит в себя, не в состоянии осмыслить произошедшее, и быстро подходит к той самой, такой желанной, но такой недостижимой двери, хватаясь за ручку и настежь распахивая деревянную преграду. И сердце сразу падает мёртвым грузом далеко за костяным обрывом грудины, останавливаясь словно бы навсегда, пока кровь лишь по инерции течёт по застывшим венам.       На широкой кровати, поверх белоснежных простыней, лежали два его сердца, переплетаясь между собой. Тэ раскинулся на животе, красивой дугой выгибая спину, до упора выпрямив сильные руки, увитые венками, на которые он опирался, тогда как Мин нежно придерживает его за талию, нависая сверху, вцепившись зубами в загривок. Обнаженные тела выглядят невероятно завораживающе в проникающем сквозь большое окно лунном свете. Они больше похожи на невероятно прекрасную картину, вышедшую из-под кисти умелого художника Эпохи Возрождения. Только от взгляда на них хочется, нет, не смотреть и наслаждаться ими дальше, а просто исчезнуть с лица земли – они настолько идеальны, так великолепно подходят друг другу. А вот он собрался разом сломать всё, что у них есть. Разрушить их счастье.       Понимание этого слишком сильно резануло по нервам, пальцы разжались, выпуская на волю дождь из лепестков, небольшим островком упавших около двери. На лицо автоматически опустилась маска непринужденности, только ручейки солёной воды, рассекающие фарфор лица и невидимые в ночи, выдавали истинное состояние души парня. В это время Юнги наконец повернулся к неожиданному предрассветному гостю, с присущей ему ленцой вопросительно изогнув бровь, всем своим видом вопрошая: «А что, собственно, здесь происходит?» Вслед за ним разгоряченный лаской ТэХён перевёл свой взгляд на Хоби, ловя что-то неуловимо странное, неправильное в лице старшего танцора.       - Хоби..? – слетает с губ пораженный вопрос младшего, пока Хосок неловко улыбается двум парням, мигом отворачиваясь от них.       - Прошу прощения! – небрежно посмеиваясь говорит рэпер, проходясь пальцами по растрепавшимся волосам, стараясь окончательно взять под контроль собственный голос, - После тренировки совсем заплутал по общаге. Более не смею вас отвлекать, господа! – и быстро опустившись в шутливом реверансе, он захлопывает за собой дверь, замирая от жжения, разливающегося по лёгким.       Прямо перед ним стоит СокДжин, а в его глазах немой картиной плещутся беспомощность и ужас, страх за младшего. Он изо всех сил пытается подобрать слова, чтобы хоть как-то остановить всю ту бурю эмоций, что сейчас адским пламенем вспыхивает на лице Чона. А в груди танцора рушится единственная оставшаяся цитадель сердца, что была последним замком, удерживающим умирающую душу в больном теле. Смотря в никуда он спрашивает лишь одно:       - Всё ещё считаешь, что мне стоит признаться, хён?       Будучи окончательно сломанным, некогда бывший Вирусом Счастья, Сок вновь уходит в объятия ночи, оставляя за большой железной дверью квартиры раздавленного происходящим СокДжина, который просто не знает, что ему теперь делать, к кому бежать, каким Богам начинать молиться. И за ней же остаётся и его сердце, предназначенное двум любимым, рассыпавшись сотней лепестков на лакированном кухонном столе и десятком у белой двери, ведущей в счастливую, но недоступную ему жизнь.       А двое парней, тяжело дышащих, покрытых мелкими каплями пота, медленно приходят в себя, смотря в неспешно появляющиеся на стене солнечные отблески, постепенно поглощающие полуночную темень.       - Ты не думаешь, что нам пора ему обо всём рассказать? – вдруг спрашивает младший, из-под челки смотря на Мина, который в очередной раз крутит в пальцах не открытую пачку сигарет, внимательно смотря на закрытую дверь.       - Наверное, но я до дрожи в коленях боюсь его отказа. Боюсь увидеть в чайных глазах ненависть к нам, отвращение или что ещё похуже, - честно отвечает Юнги, закрывая на время глаза.       - Но ведь ни у тебя, ни у меня так и не появились цветы, верно? Значит он по определению не может нас ненавидеть или банально ничего к нам не чувствовать, - подмечает ТэХён, неохотно сползая с кровати.       - Я понимаю. Правда. И очень хочу скорее ему всё рассказать. Но как, ты думаешь, он отреагирует на то, что мы оба в него влюблены? Тебе не кажется, что это немного нестандартная ситуация? – слегка хмыкает старший, переводя взгляд на возвышающегося теперь над ним Кима.       - Пфф, не спорю. Но мы же с тобой с этим как-то смирились. И теперь любовь к нему является частью нашего существа, так? Так. Значит нужно всё ему рассказать. Я не могу больше просто смотреть на него, когда хочется схватить и не отпускать никогда - ни сегодня, ни завтра, ни через миллиард лет. Не хочу больше видеть, как он флиртует с другими или улыбается другим. У меня сердце каждый раз замирает от этого, и хочется как дракону утащить его в темницу и никуда не выпускать. Это вообще нормально? - восклицает младший, хватая с полки чистую одежду и направляясь в сторону ванной комнаты.       - Нормально. Не сомневайся. У меня совершенно идентичные мысли. Ладно. Как скажешь – рассказать, значит рассказать. Попробуем подвести его к этому разговору сегодня вечером, если, конечно, он как обычно не решит всю ночь прогонять концертную программу, - слегка раздраженно возводит глаза к потолку Юнги.       - А если и захочет, то ничто не сможет помешать нам последовать за ним, не правда ли? – хитро прищурив глаза, озорно улыбается ТэТэ, скрываясь за дверью ванной.       - Всенепременно, - выдыхает в пустоту Мин, в предвкушении прикусывая губу; он сминает в руках надоевшую пачку табака и откидывает её куда-то рядом с кроватью, практически мгновенно проваливаюсь в легкую дремоту, нарушаемую только тихим шелестом льющейся воды.

***

      Освещаемые медленно выползающим из-за горизонта солнцем высотки столицы сливались в одну невразумительную массу, неприятной густотой стекаясь в сплошную, непроглядную серость, пока Хосок, выжимая последние силы из судорожно громыхающего сердца, нёсся по улицам города. Он не понимал, куда он бежит, зачем, для чего. Но он точно, с кристальной четкостью осознавал: от чего именно он так старается скрыться, спрятать окончательно разломившуюся на мириады крупиц фарфоровую маску, что несколько недель отгораживала его от краха в глазах двух людей, которым он так необдуманно посвятил свою жизнь. Он всей душой желал исчезнуть, испариться из этой реальности, оказаться где-то далеко, за сотни световых лет отсюда; где-то там, где лёгкие не полыхают огнём, обещая своему непутевому хозяину долгие предсмертные муки; где-то там, где сердце не распадалось прямо сейчас на маленькие кусочки от всей той боли, что затопила сознание танцора, выжигая внутри маленького тела каждую клеточку. Хотелось просто не быть…       Знакомое здание, ставшее родным за многие годы; знакомая лестница, по которой все они прошли уже, наверное, больше миллиарда раз, которая за всё это время видела много - и слёзы счастья маленьких людей, готовые вот-вот сорваться прозрачной влагой с глаз, и крики злости, разочарования, разрушающихся надежд. Теперь она видела и ещё одно - полностью разрушенный человек, придавленный неподъёмной тяжестью отчаяния.       Запинаясь, Хосок взлетает по ступенькам вверх, лишь бы быстрее добраться до своего места, до своего маленького островка одиночества, где никто не потревожит его, где он сможет просто побыть один, где все просто оставят его в покое, давая, наконец, полностью выгрызть самого себя, лишь бы было не так больно.       Дверь распахивается под привычным, но таким дерганым движением и с противоположной стены на Сока смотрит он сам – уставший, больной, обреченный человек, отражённый в зеркальной глади. Медленно подходя к своему отражению, танцор, словно как-то заторможено, поднимает руку и кончиками пальцев касается своей руки в другом измерении – холодной и практически неживой, такой же, каким было сейчас и его сердце, скрытое в разрушающейся, но всё ещё такой крепкой клетке. Его двойник поднимает голову и смотрит Хоби в глаза, пока на горле будто бы сжимаются чьи-то длинные, мерзкие пальцы, с каждой секундой перекрывая доступ кислорода. В какой-то момент Соку начинает видеться в том далеком отражении страшная костлявая фигура в разорванном черном балахоне, что повисла в воздухе прямо за плечом его зеркального образа. И в этот момент с губ его самого, запертого в стране Зазеркалья, срываются нежные лепестки двух цветов, опадая на пол танцевального зала. Колени не выдерживают, и Хоби падает вниз, скользя раскрытой ладонью по гладкой поверхности. У человека напротив с уголка губ скатывается небольшой алый ручеёк, а после, собираясь в каплю, плавно летит вниз, теряясь в ворохе гортензий и лантан. Сил не остается совсем, последние уходят на то, чтобы развернуться спиной к той зеркальной, обличающей его собственные пороки поверхности и достать из кармана холодной куртки потрепанный жизнью смартфон. Пальцы сами находят нужные кнопки, на экране выплывает окошко вызова, и длинные, протяжные, бездушные гудки покрывают пустующую комнату, отражаясь от стен зала. Ответа всё так и нет, а по лицу расплывается уставшая улыбка, пока в мыслях проскальзывает глупое оправдание: «Зато так я не испорчу им жизнь». Когда женский голос прерывает гудки вечно раздражающей фразой: «Оставьте своё сообщение после сигнала», Хоби кажется, что это не такая уж и плохая идея…

***

      Предрассветный инцидент оставил какое-то непонятное, внутренне напряжение в душе каждого из ребят, потому почти сразу, как Тэ скрылся за белоснежными дверьми ванной комнаты, Юнги, нехотя вырвавшись из наплывающих объятий Морфея и поднявшись-таки с теплого места, поплелся вслед за любимым, надеясь стряхнуть с себя это неприятное чувство, укрывшее его словно бы тяжёлой тканью. Нежные, теплые поцелуи, смываемые обжигающе горячей водой, трепетные, тягучие касания, оставляющие жгучее желание за собой, тихие слова, слетающие с дрожащих губ. Теперь утро казалось довольно привлекательным, даже несмотря на ночное происшествие. Пара, обнимаясь, покинула жаркое помещение, из которого пар вылетал легким туманом. Старший сразу направился к полке с одеждой, лениво натягивая на себя джинсы цвета воронова крыла и одну из антрацитовых водолазок, что может закрыть расцветающие на плечах царапины, которые, по обыкновению, оставил на нём младший. В это время ТэТэ просто садится на кровать хёна, разглядывая как старший, чертыхаясь на него, поправляет высокий ворот. Сам ТэХён ещё в ванной успел надеть то, что предусмотрительно схватил с полки, мысленно при этом радуясь помощи кроликов с Луны, ведь зауженные брюки и серый свитер также крайне удачно скрывали любые видимые на коже признаки бурно проведенного утреннего душа.       - Хён, ты ведь знаешь, что я тебя люблю? - внезапно сорвался вопрос с губ младшего, в некоторой степени застав врасплох Мина, который как раз одной рукой поправлял взлохмаченные волосы, второй вслепую шаря по столу в поисках телефона, который уже несколько раз раздражающе пискнул.       - Не часто от тебя услышишь такие нежности, - оставляя бесплотные попытки найти средство связи, Юнги подходит к вокалисту, смотря на того сверху вниз, засунув руки в карманы черных джинсов, - С чего бы это вдруг?       - И Хоби-хёна я очень люблю, скорее бы он стал нашим, - слегка наклонившись вперед и уперевшись головой в плоский живот старшего, произнес Ким, вдыхая приятный, едва уловимый запах мяты.       - Я тоже этого хочу, вы самые важные для меня люди, - рассматривая склоненную макушку, сказал рэпер, чувствуя тепло, что разливалось в его сердце, - И мы сегодня всё ему расскажем, осталось потерпеть совсем немного.       Младший буквально засветился от счастья, слыша уверенность в хрипловатом голосе старшего. Так было всегда, на протяжении всей их совместной деятельности. Нельзя сказать, что Ким был неуверенным в себе человеком, но всегда бывали моменты, когда просто слишком сильно устаешь от всего – не важно, будь то бесконечные тренировки, прогоны или репетиции; или же изматывающие встречи с фанатами. Безусловно, всё это приносило внутреннее удовлетворение; осознание того, что просто своей музыкой вы делаете сотни тысяч людей счастливее – пожалуй, вот он, важнейший стимул идти дальше. Но даже так, запас внутренней энергии - он не бесконечный, нельзя все время без продыху работать-работать-работать. Именно в такое время Юнги всегда был тем человеком, который своей незыблемой внутренней уверенностью поддерживал остальных. Он не надломился даже тогда, когда на их глазах практически умирали Мон и Чимин. Он сильный, очень сильный. И именно это всегда помогает оставаться сильным и уверенным ТэХёну.       - Ладно, пойду узнаю, что мы сможем на завтрак перед репетицией отхватить, - вставая с кровати и радужно улыбаясь, сказал Тэ, потянувшись и шагнув в сторону двери, в то время как старший всё-таки вернулся назад к столу и поднял многострадальный аппарат, пролистывая книгу входящих звонков, с удивлением находя там несколько пропущенных от Хосока. И сердце будто бы пропустило удар, почувствовав задумчивость хозяина.       Послышался звук открываемой двери, тихий шорох домашних тапочек по полу, а после недолгая тишина была прервана в миг севшим голосом младшего:       - Хён, это же… - Ким опустился на корточки перед десятком лежащих на деревянной поверхности лепестков. Мысли в голове мгновенно пустились в рваный бег, перебивая одна другую, не давая собрать самого себя воедино. Пальцы, мелко подрагивая от внезапно нахлынувшего напряжения, потянулись к лежащим цветкам, пока в голове церковным набатом гремело одно единственное желание «Пусть всё это будет просто миражом», но холодящие кожу листочки упорно не хотели пропадать, вызывая фантомное жжение в ладони.       Юнги, услышав зарождающуюся панику в голосе Тэ, перемешанную с неверием и отчаянием, за долю секунды оказался рядом с младшим, по пути нажимая вызов второму человеку, которому отдал половину своего сердца, в душе молясь о том, что ТэХён просто в очередной раз на что-то слишком остро реагирует. Но стоило только взглянуть на сгорбленные плечи парня, ледяной скульптурой застывшего в дверном проёме и вцепившегося в косяк пальцами так, что кожа на костяшках побелела и грозила вот-вот лопнуть - как становилось понятно: что-то действительно не в порядке. А на другом конце провода лишь «Аппарат абонента выключен или нахо…» Дослушать терпения не было вовсе, хотелось только зашвырнуть этот проклятый телефон куда-нибудь подальше и понять, наконец, что происходит.       Младший сжал в кулак несколько разноцветных лепестков, с трудом поднимаясь на ноги, понимая, что мир начал беззвучно рушиться, погребая их под своими дымящимися обломками. Резкий поворот, ощущение сильных пальцев на плече, страх, разрывающий горло, пылающая от жесткой ладони щека, вспышка отрезвляющей боли и постепенно возвращающаяся способность более-менее здраво мыслить.       - Что, блять, происходит? Объясни мне! - требовательно рычит старший, и даже у Тэ от такого тона волосы встают дыбом, но всё, что он может - это разжать ледяные пальцы, показывая розовато-золотые и голубо-сиреневые лепестки, которые сейчас были словно палачи над их головами, - Чт…? Сука!!!       На то, чтобы добежать до закрытых дверей комнаты танцора, попутно матерясь во весь голос, у Мина уходит секунд тридцать. Помещение предсказуемо пустует, разгоняя холодный страх по венам. Новый забег до входных дверей. Кожаная куртка с шипами угрожающе поскрипывает, будучи зажатой в кулаке, но тратить время на то, чтобы натянуть её поверх водолазки, желания нет совсем. Собственное сердце стучит, кажется, где-то в желудке, переворачивая все внутренности, заставляя гореть буквально изнутри, чувствуя, как с каждой минутой протяжные гудки в телефонной трубке у уха срывают все возможные рамки и границы. Прямо за ним стоит младший, натягивая обувь настолько быстро, насколько это возможно, по пути роняя с вешалки несколько курток и, похоже, зонт, поскольку грохот получается каким-то ну очень громким, но всё это проходит словно бы мимо двух парней, которые только сейчас осознали, что они непростительно близки к потере одного сердца на двоих.       Уже приближаясь к припаркованному на нижнем этаже жилого комплекса автомобилю, вместо раздражающих гудков Шуга и Ви слышат тихое дыхание, разлетающееся по громкой связи над парковкой.       - Хосок..! Хоби..! – сбивчиво начинает говорить Юнги, сжимая пальцы на несчастном телефоне так, что кажется, будто экран ещё секунда и треснет, - Скажи, где ты?! Мы приедем, только, пожалуйста, ответь! – собственный голос слышится поразительно хриплым и задушенным, Тэ рядом просто не в силах что-либо сказать, впиваясь ногтями в собственные ладони, - Мы всё понимаем, нам нужно многое тебе сказать… Мы должны все вместе о многом поговорить, только, прошу, не молчи!       - Молодой человек… - прерывает его тихий женский голос, а два сердца в тот же миг словно обрываются, падая в кромешную тьму, что сразу же едким дёгтем обволакивает их, - В телефонной книге Ваш контакт является последним, с кем пытался связаться мистер Чон, - на том конце провода разливается неуверенная тишина, - Вы меня слушаете?       - Что с ним? – от хриплого голоса всё вокруг медленно поддается оцепенению, казалось, что даже солнце стало подниматься медленнее.       - Мистер Чон был доставлен в реанимационное отделение Городской больницы с асфиксией, вызванной критическим обострением болезни Ханахаки, - как же она устала сообщать плохие новости родным и близким жертв, каждый раз это словно поминутно вытягивало из неё не прожитые годы.       - Он жив? – единственный вопрос, больно отдающийся где-то в голове; это то единственное, почему два человека ещё продолжали своё существование.       - Да, но… - на заднем фоне послышались выкрики и какой-то непонятный шум, - Извините, я Вам позже перезвоню! Доктор Ки..!       И по подземному гаражу проносится звук частых гудков, который издевательски прокатывается по всему помещению, отражаясь от голых стен и острыми стрелами врезаясь в замерших на месте артистов.

***

      Если кто-нибудь после спросит их, сколько времени занял путь до больницы - они скажут: «Три остановки сердца, два десятка сигарет на двоих и один разрушенный мир». Если кто-нибудь спросит, что они чувствовали, сидя у дверей в хирургическое отделение - они ответят: «Ничего, только как сердца с каждой минутой колотятся всё медленнее, готовые уйти вслед за третьим». Если кто-нибудь спросит, что было, когда приехали остальные - они усмехнутся: «Ещё одна остановка сердца, только теперь разделенная на шестерых».       Юнги сидел на холодном пластмассовом стуле, до боли упираясь локтями в колени и положив на сцепленные руки голову, скрываясь от сочувствующих взглядов, раздирающих не хуже скальпеля, что сейчас режет Хоби, его Хоби, их Хоби. Его Счастье и Счастье Тэ, что сейчас откинулся на стену и молча смотрел в потолок, не фокусируясь ни на чём. Только его присутствие и не давало старшему рэперу рухнуть в черноту отчаяния и боли, плещущихся внутри его опустевающей души.       Телефон в очередной раз возмущенно пиликнул, привлекая внимание Мина. Достав измученный аппарат из глубин куртки, он практически на автомате перешёл в информационное меню, нажал несколько кнопок и замершую тишину прорвал тихий голос их единственной Жизни.       «Кха-кха… Хён, знаешь, наверное, сейчас тебе лучше отключить это глупое, никому не нужное голосовое сообщение, потому что…ну…здесь не будет ничего важного. Честно, я даже не знаю, зачем всё это сейчас делаю, – голос прерывается чересчур громким, сиплым вдохом, а глаза старшего рэпера поражённо раскрываются, когда он понимает, что это сообщение от Хосока, записанное несколько часов назад; ТэХён рядом поворачивается и в упор смотрит на телефон – Я так рад за вас с ТэХёном, что даже не могу передать этого словами. Вы ведь буквально светитесь чистым, искренним счастьем, когда смотрите друг на друга. Когда вы вдвоём – кажется, что рядом начинается весна, окут… - надсадный кашель прерывает слова, чтобы потом Сок вновь смог говорить, - Окутывая всё и всех вокруг. Это так здорово. Я честно, от всей души желаю вам никогда не терять друг друга. Вы прекрасная пара. Поэтому, пожалуйста, продолжайте любить друг друга, несмотря ни на что. И ещё… Пожалуйста… Не ненавидьте меня слишком сильно… Ведь вы сильные, а я просто оказался слишком слабым, проиграв войну с собственным сердцем, - тихий смех трелью переливается в воздухе, пока у Юнги начинают дрожать руки, а сам он чувствует, что ещё немного и он просто переломится надвое, перестав существовать, - Вам, вероятнее всего, будет ужасно неприятно слышать мои слова. Простите меня за это. Надеюсь, этим я не разрушу всё, но... Ведь… Я тебя люблю. Ха… Как, оказывается, легко это говорить, чувствуя стебли цветов, растущих у самого сердца. Я тебя люблю, пожалуй, больше, чем всё в этом мире. Я люблю твою привычку всегда хмуриться, когда ты не можешь решить какой-то вопрос; люблю, как ты часто кусаешь карандаши, сочиняя очередной шедевр; как ты искренне нам улыбаешься, не важно как тебе тяжело и трудно; как дома ты частенько бурчишь, что мы слишком громкие, шумные и непоседливые, но при этом всегда нам помогаешь и нас поддерживаешь, будь то пачки любимого печенья для каждого из нас, внезапно появляющиеся на кухонном столе, или же лишние несколько часов в танцевальном зале, за которые ты мог бы хоть немного отоспаться, но которые ты всегда проводишь с нами за компанию, просто потому, что в твоём понимании уйти отдельно от других – это не правильно, не по-дружески, не честно по отношению к остальным. Знаешь, твоё чувство справедливости и чувство ответственности за каждого из нас не раз поражали меня до глубины души. Ты себе даже не представляешь, как из-за этого я хочу извиняться перед тобой сотни миллионов раз за то, что сейчас со мной происходит, за то, что я наверняка сделаю тебе больно так, как никто никогда не делал до этого. Если бы было можно, я бы отдал свою душу Дьяволу только за то, чтобы стереть тебе и всем остальным ребятам память обо мне, чтобы вы никогда не встречали меня, чтобы судьба никогда не сводила вас с таким слабым человеком, как Чон Хосок, - а Мин с каждым словом, падающим в больничную тишину, чувствует, что легкие будто бы становятся всё меньше и меньше, перекрывая так нужный для жизни кислород. В какой-то момент он даже понадеялся, что может и его Ханахаки, которой у него никогда не было, заберёт с собой, только бы не мучаться сейчас так… А пальцы ТэХёна уже больно впиваются в предплечье руки, держащей телефон, пока он напряжённо смотрит на горящий дисплей. Прозрачные солёные реки ещё в самом начале прощального монолога заструились по белой коже, скрываясь за высоким воротом свитера, - Мне жаль, что жизнь свела вас со мной. Прости, хён. Прости… И не только за это. Знаешь, я уже давно смирился с мыслью, что я отвратительный, мерзкий человек, который просто не заслуживает места рядом со всеми вами, а особенно рядом с тобой и Тэ. Но вам наверняка будет ещё хуже от того, что я скажу… Я люблю Тэ. Всей душой, всем сердцем. Он невероятно светлый человек, который одним своим присутствием делает жизнь лучше, легче, прекраснее. Знаешь, в первые дни, когда я только-только узнал его, я не понимал, как с таким отношением ко всему вокруг он вообще смог дожить до своих лет, не попав под поезд, под машину, под самолёт. Ведь он будто бы и не с нашей Земли вовсе. Часто пропадает в своих мыслях, его реакцию на что бы то ни было никогда невозможно предугадать, он словно и в самом деле когда-то давно сошёл на нашу планету из-за своего любопытства. Знаешь, я бы, наверное, даже не удивился бы, окажись всё это правдой. Ведь он такой неземной, такой…такой…! Я не знаю, как его описать, это тоже видимо потому, что в нашем земном языке нет и не будет такого слова. Он такой замечательный! Я люблю смотреть, как он бесится с младшими; люблю его басистый смех; его забавную квадратную улыбку; его рассеянность, которую он совмещает с невероятной, своей особенной внимательностью к некоторым вещам. Знаю, тебе неприятно слушать всё то, что я тебе тут высказываю, и будь твоя воля, ты бы с удовольствием проехался по мне асфальтовым катком, лишь бы наверняка стереть меня с лица Земли, но передай ему, пожалуйста, что он – самый солнечный человек, которого мне посчастливилось встретить. Вы с ним… помогли мне продержаться чуть дольше, чем говорили врачи, - Хосок из прошлого на мгновение замирает, а потом динамики почти разрываются от громкого, жуткого кашля, прерываемого редкими хрипящими вдохами, и как бы парадоксально это не было, с губ двух парней, что вслушивались в тихий хрипящий голос, сорвалось еле слышное «Дыши…!», вопреки всем законам временных осей они пытались помочь их Солнцу, что задыхалось от давящей боли в груди, - Знаете, в какой-то степени я даже благодарен Небу за то, что оно наказало меня Ханахаки, которую невозможно вылечить. Вероятно это было наказание за ту неправильную любовь, что распустилась во мне, ведь такой фрик должен умирать медленно, но всё же гораздо лучше умереть от любви к вам двоим, чем просто вырезать эти два цветка из моей груди, изничтожив вместе с тем напрочь любовь, - речь с каждым словом становилась всё менее разборчивой, всё чаще прерываясь кашлем и поверхностным, хриплым дыханием, - Даже цветы, что растут во мне, также прекрасны, как и вы. Гортензии и лантаны. Я всегда знал, что вы особенные, что даже ваши любимые цветы будут отражать вашу индивидуальность. И это ещё раз доказало мне, что мне не место рядом с вами. Жаль только, что я не смог тихо вас оставить, не заставляя слушать весь этот бред. Но мне так хотелось хоть раз рассказать о своих чувствах, хоть раз сказать вам всю правду, хоть раз… - остальные просто сидели напротив двух медленно погибающих парней, чувствуя, что и у них на глазах давно образовались жаркие водопады, казалось бы - уже дважды они встречались с этой бедой, но вот они вновь здесь, вновь ждут вердикта хирурга, вновь внутри каждого штормит так, что кажется после этого в душе не останется ничего, одна разруха; а дрожащая рука Мина, судорожно сжимающая телефон, уже давно опустилась вниз, он с силой закусил губу, до боли в глазах, пытаясь вспомнить, когда же всё в очередной раз покатилось по наклонной, проклиная себя за то, что оказался настолько поразительно слепым; Ким вцепился одной рукой в свои волосы, глаза жгло от злых, беспомощных слёз, он выедал себя изнутри, крича на остывающих руинах внутри своего сердца от того, что не собрался с силами раньше, не раскрыл правды, пусть бы лучше Хоби стал их ненавидеть, пусть бы он никогда больше не разговаривал с ними, только бы он жил – большего им и не надо. Они бы разделили эту безответную любовь на двоих с Шугой, они бы справились, только бы Хосок продолжал дышать – этого им будет достаточно, - Знаете, группа – это лучшее, что было в моей жизни. Я безмерно благодарен компании за то, что она свела нас всех вместе. И особенно благодарен за то, что в ней были вы с Тэ. Вы те, кому я отдал своё сердце. Прошу, простите меня за это. В следующей жизни, если... вы не против, я бы хотел снова... быть рядом с вами. Быть может именно там, в новом витке времени мы... будем счастливы все... вместе. Не... ненавидьте меня. Я ухожу, оставляя... вам целую жизнь. Вы есть друг у... друга, а я... я буду смотреть за вами свыше. Давайте как-нибудь встретимся во снах, чтобы не... не было так больно. Я люблю вас. Прощ…»       На той стороне времени слышится грохот от падения телефона из ослабевших от болезни рук и сообщение прерывается, а это значит, что именно тогда Хоби оставил их, именно тогда погасло их Солнце, перестав сиять на их собственном небосклоне. Грудь разрывало от чудовищной боли, словно кто-то заставил их выпить серную кислоту, что мгновенно разъедала всё, что было внутри.       Не прошло и секунды, как ТэХён слетел со своего места, буквально впечатываясь в заблокированную дверь, ведущую к операционным, со всей силы опуская кулак на мелко дрожащее стекло:       - Не смей! Слышишь?! Не смей вот так вот оставлять нас! - низкий крик разносился по пустующим коридорам, - Не смей умирать, слышишь меня?! Мы любим тебя! И я, и Юнги - мы любим тебя!!! Если ты вот так уйдешь - мы пойдем вслед за тобой! Понимаешь?! Никто не сможет остановить нас! Ни лидер, ни парни, ничто!!! Если перестанет биться твоё сердце, наши остановятся в ту же секунду, потому что как ты отдал нам своё сердце, так и мы вверили тебе свои! Поэтому ты просто не имеешь права так поступить! Ты должен жить! Можешь ненавидеть нас после всего, что ты пережил, можешь оставить нас, просто живи! Живи и дыши!!! Это всё что нам нужно!!!       Резкий рывок и ТэХён чувствует сильные руки, что прижимают его к теплому телу, мятный запах окутывает всё вокруг, пальцы утопают в шёлковых волосах, опуская голову на плечо, обтянутое тонкой черной материей. Рыдания всё сильнее стягивают грудь, заставляя сердце заполошно колотиться в костяной ловушке. Мин и сам прекрасно чувствует, как краски незамедлительно обесцвечиваются, оставляя после себя только различные монотонные оттенки серого. Ноги, кажется, вот-вот откажутся держать уставшее тело, но из них двоих он - старший, он должен быть сильным, должен держаться, даже тогда, когда сердце отказывается биться дальше. Слезящиеся глаза, закрытые иссиня-черной чёлкой, неотрывно смотрят на закрытые двери, за которыми была заперта их Жизнь, их Солнце. Он всё смотрел и смотрел, чувствуя, как водолазка пропитывается соленой, тёплой водой, и тогда с его обкусанных губ еле слышно падает в пустоту:       - За всю свою жизнь я не молился никому и никогда, но, если ты и в самом деле где-то там существуешь, прошу, один единственный раз, верни мне его, верни его нам. Взамен можешь забрать всё, что у меня есть, только пусть эти двое всегда будут со мной.       Спустя всего пару минут выходит врач, вызывая первобытный страх у всех ребят, а особенно у пары, что стояла практически вплотную к дверям. В головах стали проскальзывать ужасающие предположения, ведь все помнили, что такие операции занимают не один час, а тут прошло от силы два и вот хирург уже стоит перед ними. Это могло значить лишь одно.

***

      Огромная палата класса Люкс была выкрашена в приятные бежевые цвета, приятно переливающиеся под редкими солнечными лучами, просачивающимися через тяжелые бархатные шторы. В этой комнате было много всего, начиная от небольшого холодильника, расположившегося у ближней стены прямо под картиной какого-то абстракциониста, заканчивая внушительной плазмой, висящей напротив королевского размера кровати. Вот только дверцы холодильника так никогда и не открывались, а пульт так и остался сиротливо лежать на дубовой полке под телевизором. Хоть это помещение и напоминало собой больше спальный номер в какой-нибудь шикарной четырёх-, а то и пятизвездочной гостинице, но тихое попискивание медицинских приборов, мелкими трубочками увивающих тело молодого человека, рушили последние миражные мечты. Это была самая дорогая палата Городской столичной больницы, той больницы - куда чуть меньше полутора месяцев назад был доставлен участник одной из самых популярных музыкальных групп, куда спустя от силы час влетели два парня, чьи глаза буквально излучали отчаяние и злость, фантомными цепями сковывая каждого встречного им человека, несясь по белоснежным коридорам к одной заветной двери Хирургического отделения, куда спустя ещё полчаса приехала вся остальная группа. Это то место, где впервые фанаты не тревожили их своими просьбами об автографе или совместной фотографии. Место, где они стали простыми людьми, чьи души медленно крошкой осыпаются в никуда.       Это то место, где полтора месяца назад им сказали об аллергической непереносимости, анафилактическом шоке и прочих сложно выговариваемых, абсолютно непонятных научных терминах. До сих пор они так и не разобрались в большей части того, что им тогда наговорили. Но они к этому и не стремились. Всё, что им было нужно – это увидеть самого важного для них человека живым и здоровым. И если с первым желанием всё еще как-то более-менее сложилось, то со вторым…       Ровно полтора месяца назад всемирно известная группа BTS взяла перерыв в своей музыкальной деятельности на три месяца, аргументируя это излишней нагрузкой, работой над новыми альбомами и ещё много-много пустых слов, за которыми ярким билбордом маячит мысль: «Мы почти потеряли одного из нас, именно поэтому мы пока не в состоянии работать. Всё, чего мы сейчас хотим – чтобы он открыл глаза и посмотрел на нас, перестав напоминать собой мертвеца, подключённого к аппарату искусственного жизнеобеспечения».       Агентство, пожалуй, впервые войдя в их положение, проявив поразительно человеческое понимание к ним, как к простым парням, а не как к звёздам Земного масштаба, оплатило лучшую палату и лучший персонал, который только могла предоставить эта больница. Именно тогда двери этой комнаты впервые распахнулись перед ребятами, закрывая за собой три еле бьющихся сердца.       Двое молодых людей с того самого времени отказывались покидать больницу больше, чем на пару часов, и то лишь при условии, что один из них остаётся в палате. Они слишком сильно обожглись своей невнимательностью, чтобы вновь оставлять всё на самотёк. Они больше никогда не оставят своё Солнце одного. Они всегда будут рядом.       Рассматривая ТэХёна, который уместился по одну сторону от Хоби на широкой кровати, мягко сжимая в своей ладони - чужую, холодную, недвижимую, Юнги поставил на невысокий столик недопитый пластиковый стакан с кофе, за счёт которого он и держался последнее время, ведь даже засыпать становилось по-настоящему страшно. Стоило только вспомнить, как пару недель назад уснув во вместительном кресле, стоящем недалеко от кровати, Мин был разбужен адской какофонией сошедших с ума медицинских приборов, показывающих, что сердце Хоби начало останавливаться, уставшее от борьбы за своего хозяина, который похоже давно уже сдался и даже не пытался проснуться. И снова врачи, снова практически безжизненное тело, дугой взлетающее над больничными простынями от очередного разряда током, снова абсолютная беспомощность…       А потом поднимаясь в палату с очередным стаканом противного, максимально безвкусного кофе он видит приоткрытую дверь и слышит тихий шёпот, тянущийся из-за приоткрытого дерева:       - Хён… Помнишь, ты говорил, что любишь в нас всё, что любишь нас больше всего в этом мире? Давай, ты скажешь это всё ещё раз? Только в этот раз не по телефону, а смотря нам в глаза, хорошо? Знаешь, все парни уже очень по тебе соскучились, они каждый раз спрашивают у нас с Юнги как ты тут. А мы даже и не знаем, что отвечать. Ведь врачи говорят, что в легких у тебя похоже уже ничего не осталось, что лепестки, ростки новых цветов, стебли и всё прочее будто бы испарилось, что ты почти здоров. Но твоё сердце всё равно отказывается нормально работать. Хотя анализы не показывают ничего, оно продолжает временами останавливаться. Знаешь, каждый раз я боюсь, что вот он, этот раз будет последним, что, в очередной раз выставив нас с Юнги-хёном за двери этой палаты, врачи выйдут отсюда с трагично-грустными выражениями лиц и скажут, что сделали всё, что могли, но не смогли вернуть тебя назад, - заглядывая сквозь отворённые створки, Шуга видит вокалиста, усевшегося на огромной кровати рядом с Хосоком, который левой рукой аккуратно сжимает запястье любимого ими человека, а правой, одними лишь костяшками, еле-еле касаясь, нежно гладит бархатную кожу щеки Хоби, стараясь хоть так донести до не приходящего в себя парня свою любовь, - Хён, я правда не считаю тебя плохим человеком, ты не мерзкий, не отвратительный, ты - мой, ты - наш. Мы не виним тебя в том, что произошло. Честно-честно. Мы просто хотим, чтобы ты как можно быстрее открыл свои глаза, посмотрел на нас, увидел нас и наши чувства. Юнги тоже очень тебя любит. Знаешь, как-то он заметил, что ты морщишься от сигаретного дыма, и сразу же решил бросить эту свою вредную забаву, лишь по привычке продолжая крутить не раскрытые пачки сигарет в руках. А как-то раз я ему сказал, что не люблю, когда он матерится , так он стал следить за своей речью и матерится сейчас крайне редко. Правда если уж он всё-таки начинает это делать - значит всё реально "пиздец". Хоби-хён, он, наверное, думает, что я не замечаю всего, но я вижу, как ему тяжело. Он почему-то считает, что всё произошедшее – его вина, что это он не заметил всего этого, что он был слишком слепым, увлечённым любовью, глухим к тебе, - кривая на мониторе резко скаканула вверх, разнося протяжный визг приборов по всей комнате, а пальцы на стакане судорожно сжимаются, практически выплёскивая его содержимое на тонкое запястье, Мин хочет немедленно шагнуть внутрь, вызвать врачей, но Тэ делает что-то такое, отчего всё резко прекращается. Он внезапно подрывается с места, опираясь одним коленом на кровать, склоняется над их Сердцем, двумя руками обхватывая бледное лицо Сока и мимолётно прижимаясь полными губами к его волосам, - Тшшш… Я тоже с этим не согласен, не ругайся. Вот видишь, это ещё одна причина, по которой ты должен как можно скорее проснуться. А то Юнги себя так в могилу сведёт, - снова скачок показателей и недовольный писк, - Прости-прости. Я хотел сказать, что он очень переживает за тебя. Поэтому вернись к нам, пожалуйста…       Этот монолог до сих пор яркой кинокартиной стоит перед глазами старшего, стоит только ненадолго прикрыть веки. С того момента он начал каждый вечер негромко разговаривать с Хоби, рассказывая всё, что происходит в последнее время – не важно, что конкретно. Он просто говорил-говорил-говорил, понимая, что от этого дыхание Хосока становится более глубоким, а сердце начинает биться более уверенно. ТэХён теперь всегда спал по левую руку от их Солнца, не рискуя обнимать его, но никогда не выпуская прохладную ладонь из своих нежных тисков, переплетая свои длинные пальцы с его тонкими, словно бы обтянутыми лишь кожей – настолько худыми они теперь казались. Сам же Мин, всё-таки проваливающийся изредка в глубокий, тяжёлый сон, всегда спал сидя в мягком кресле, которое теперь стояло вплотную к кровати, но так, чтобы в случае чего его легко можно было оттеснить в сторону. Он, симметрично Тэ, сжимал в своих руках чужую ладонь, по непонятно откуда взявшейся привычке аккуратно умещая безымянный и средний пальцы на бьющейся венке пульса. Тогда так, без происшествий, прошли ещё две недели, пока в один из вечеров несколько дней назад к ним в палату не зашёл СокДжин, как-то неуверенно переминаясь на пороге. Солнце уже давно скрылось за горизонтом, потому видеть старшего хёна здесь в то время, когда он обычно усаживал разбредшихся по всей квартире парней за стол, чтобы те хоть немного поели - было по меньшей мере странно и неожиданно. Джин поставил на стоящий рядом с выходом стул вместительный чёрный саквояж, озвучивая причину своего приезда:       - Я вам привёз ещё сменной одежды и немного домашней еды, вы ведь тут толком не едите ничего.       Негромкий шёпот расползся по всей палате, заставив только закимарившего Ви встрепенуться и раскрыть заспанные глаза, подтягиваясь выше с тёплого места, облокачиваясь на стену за спинкой кровати - по идее надо бы встать и поблагодарить хёна за заботу, но разорвать тактильный контакт с Хоби сейчас было выше его сил. Юнги же, высвободив руку и сказав едва слышно, смотря на Сока, «Скоро вернусь», поднялся на встречу всё также неловко стоящему в дверях Джину.       - Спасибо за заботу, извини, что заставляем таскаться туда-сюда, - тихо проговорил старший рэпер, останавливаясь перед певцом.       - Ничего, - по-доброму улыбнувшись ответил СокДжин, но в глазах его всё также стояло чувство вины, которое не давало покоя Мину, - Знаешь, я хотел с вами поговорить. Точнее извиниться перед вами. Ведь это из-за меня он тогда взбесился и сорвался к вам в комнату. Возможно, если бы я повёл себя иначе, не начал вываливать всё на Хоби, сейчас всё было бы в порядке. Он был бы с нами, а не лежал здесь. Простите меня.       - Это не твоя вина, - уверенно сказал молодой человек, смотря прямо в глаза старшему, - Я понимаю твои чувства сейчас, но просто пойми сам – это не твоя вина, ты не мог ничего с этим сделать. Тебе было страшно, ты прекрасно помнил, чем всё это кончалось в предыдущие случаи, потому нет ничего удивительного в том, что ты, испугавшись, попытался донести до него всю суть происходящего. Мы тебя не виним, и Хоби, думаю, тоже, - скользнув взглядом по двум людям позади него, между которыми он разделил своё сердце, слегка улыбнулся Юнги, - Знаешь, если уж и сравнивать нас и пытаться найти «Кто виноват?» могу сказать лишь одно - больше всего я, пожалуй, в произошедшем виню себя, и даже не столько потому, что не заметил, не увидел, оказался слеп к тому, кого люблю, нет. Не поэтому. В то утро, когда всё произошло, Хосок звонил мне, несколько раз, и каждый раз он слушал лишь громкие, надрывные гудки, пока я был с Тэ в ванной, пока мы обсуждали, как будем счастливы втроём. Но в тот момент, когда я был нужен ему больше всего, меня не было рядом. Нас не было рядом. Мы потерялись и забылись друг в друге, забыв, что в сердцах у нас есть равное место для двоих, что наша любовь особенная, - в пальцах опять завертелась не открытая пачка сигарет, пока Тэ сзади только крепче сжимал ладонь любимого человека, смотря на вторую частичку души, что сейчас опять медленно тлела изнутри, - И это чувство вины грызёт меня изо дня в день. И не важно, что ТэТэ на пару с Соком утверждают обратное - виноват я. Как я мог понять всё тогда, когда проблемы были у Мона, но так тупо практически потерять часть своей Жизни, который с каждым днём всё сильнее умирал. Почему, утверждая, что из нас всех я самый внимательный, я не увидел, как с каждым днём его улыбка становилась всё более и более фальшивой, как я не заметил той маски, которую он с таким упорством каждый раз натягивал перед нами? Как всё это скрылось от моего взгляда? Помнишь, стоя у тех стеклянно-матовых дверей, когда мы ещё не знали точно, что именно происходит, что именно нас ждёт, я попросил у Неба, если оно и в самом деле так могущественно, как говорят, оставить мне этих двоих? - парень становится вполоборота, смотря на своё сердце, бьющееся в унисон с двумя людьми, переплетающим пальцы, - Знаешь, я не против даже, если оно заберёт мою жизнь, в обмен на несколько лет с ними. А если несколько лет это слишком много, за такую мизерную плату, как жизнь, я бы отдал её лишь за то, чтобы он снова открыл глаза. Этого мне будет достаточно.       По палате чёрной смолой растеклась тишина, погрузив комнату в своеобразный стазис, когда секунды тянутся также долго, как и минуты, а возможно даже часы. Быть может, она стояла бы в этом уголке больницы ещё долго, если бы не была вдребезги разбита протяжным криком кардиографа, что пожарной сиреной разнёсся во все стороны пустых коридоров. Синусоидная кривая судорожно дёрнулась вверх, сразу после этого упав в горизонт – и тогда по тусклому экрану, издеваясь над всеми, поползла длинная прямая, показывая оборвавшееся сердце. В глазах Тэ, полусидевшего рядом с Хоупом, за долю миллисекунды взорвалась паникой Вселенная, обрушившись на него всей ядерной мощью. Тело мгновенно отклеивается от стены и парень склоняется над своим Солнцем, не понимая, что он сейчас должен делать. Шуга за один вздох оказывается рядом, укладывая раскрытую ладонь на грудь Хоби, с ужасом понимая, что всё это – реакция на его последние слова.       - Ну же! Бейся!!! - рычит рэпер, пытаясь поймать хотя бы единичный стук слабого сердца, запертого за костяными прутьями, - Давай же! Выскажи мне всё! Скажи, что я не прав!!! - кричит он, не чувствуя ни одного всполоха чужого сердца, практически чувствуя, как Жизнь просачивается сквозь пальцы, оставляя их далеко позади, - Ну же! Вернись к нам! Клянусь, я никогда больше такого не скажу!       А тело под подушечками пальцев судорожно изгибается, пытаясь получить доступ к воздуху вопреки глупому сердцу, решившему остановиться сейчас, только бы одна из его половинок продолжала жить в том, кто решил расплатиться за его жизнь своей.       - Он не дышит! – испуганно сипит младший, до боли сжимая в руках холодеющие пальцы, пока перед глазами собирается соляной туман, а чувство собственной беспомощности бьёт наотмашь прямо под дых.       По позвоночнику ползёт ледяной пот, отвлекая от мыслей. Внутренности стягиваются в тугой узел, а пальцы начинают дрожать, пока в голове проносится отчаянный вскрик «Где же врачи?!», хотя краем сознания Мин зацепил момент, когда Джин буквально испарился за больничными дверями, наверняка убежав за этими самыми докторами. Всё, что сейчас было для него важно – это танцор, с чересчур стремительно синеющими губами. Мысль проскальзывает слишком быстро, она слишком странная, не сформированная, бредовая. Но всё, что он может – это прижаться своими губами к тем, синеющим, и попытаться протолкнуть воздух в сжимающиеся лёгкие, в которых уже не осталось цветов, но которые отказывались работать именно сейчас.       - Ты знаешь, что мы не сможем без тебя. Ты всё слышал, я знаю, - отодвигаясь от нежных, мягких губ для нового вдоха говорит Мин, вновь склоняясь к ним и вдыхая жизнь в свою Душу, - И я знаю, что ты никогда не дашь мне обменять мою жизнь на твою. Я это знаю. Так открой глаза и скажи мне это в лицо, или я именно так и поступлю! Я отдам тебе своё сердце, раз твоё отказывается работать. Я отдам тебе свои лёгкие, раз ты не можешь дышать. Ты меня знаешь, я смогу так сделать, - отчаянным шёпотом в открытые губы.       - А я пойду сразу за вами, - внезапно серьёзно говорит ТэХён, утопая пальцами в разноцветно-пастельных волосах, - Я не смогу жить дальше без одного из вас, не говоря уже об обоих, - а пальцы свободной руки переплетаются с длинными, музыкальными пальцами Шуги, всё ещё лежащими на груди Хоупа, - Так что выбирай, хён, - Ким смотрит на всё ещё закрытые глаза старшего танцора, - Или мы трое живём, или мы трое умираем. Другого не дано. Выбор за тобой.       Оглушающая тишина сваливается как-то слишком неожиданно. В какой-то момент им начинает казаться, что они просто оглохли от перенапряжения, от страха, от паники, съедающей всё внутри, и от той самой решительности, с которой они говорили свои последние слова. И только тихий, сиплый, еле различимый вздох даёт им понять, что что-то сильно изменилось.       - Не смейте… ставить в один… ряд мою жизнь и ваши. Не смейте разменивать свои сердца на моё, - ресницы медленно поднимаются, открывая подёрнутый лёгким туманом, в полутьме больничной палаты кажущийся практически антрацитовым взгляд.       - Сука, как же ты нас напугал, - устало хрипит Юнги, опускаясь на кровать рядом с Хоупи и утопая в больничном одеяле, устроив голову на впалом животе, прикрыв наконец глаза и слушая мерное дыхание, отмечая про себя, что мышцы начинают потихоньку расслабляться.       - Это наше право - решать стоит твоя жизнь наших или нет. И мы всегда будем отвечать, что стоит, - наклоняясь ещё ниже и заглядывая в темные глаза, сказал младший, чувствуя, как тугая клетка, охватившая его сердце, наконец-то отворяется и прутья буквально растворяются, - Умоляю, никогда больше нас так не пугай. Иначе я тебя никогда не прощу и буду доставать даже после смерти, - угроза в голосе кажется и в самом деле веским аргументом, так же как и необычайно серьезные глаза напротив, а теплые губы, сминающие его собственные в жадном, но вместе с тем нежном, наполненном всеми пережитыми чувствами поцелуе вытесняют последние остатки сомнений Хоби, вновь разгоняя вечность по его венам.       Они практически не слышат, как в палату врывается бригада врачей, как они пораженно застывают на пороге и пытаются понять, каким образом человек, стоявший одной ногой в металлическом гробу для кремации, смог внезапно очнуться от двухмесячного пребывания в коме. Это просто не укладывалось в привычную им картину мира.       А Джин, ставший свидетелем невероятно живой, нежной, уютной картины, наполненной взаимной, жаркой любовью трёх людей, просто тихо радовался тому, что они наконец-то вместе, что они все живы – а это значит, что теперь они смогут преодолеть все трудности, что встанут на их пути, будь то разочарование Хоби в самом себе, страх потерять двух самых дорогих ему людей, или же прогрызающее порой до самых костей чувство вины, что ещё долго в кошмарах будет преследовать тех, на ком Ханахаки не оставила телесных шрамов, спрятавшись глубокими рубцами на душе и сердце. Они со всем справятся. ***       Солнце вновь взбиралось по гладким стенам столичных высоток, выглядывая из-за редких белых облаков, окрашивая своим мягким, тёплым светом сонные улочки, на которых только-только стали появляться первые прохожие, спешащие по лишь им одним понятным делам в это воскресное утро. А кто-то в это время только начал неспешно выбираться из таких невероятно прекрасных объятий Сонного царства.       Молодой человек с необычными волосами цвета драгоценного родохрозита вдохнул полной грудью, наслаждаясь свежим утренним воздухом. После всего, что он пережил за это время, казалось, что вот так вот беззаботно лежать и свободно дышать – лучшее, что вообще существует, и пусть ему всё ещё с трудом удается контролировать свои мышцы после почти двухмесячной комы, но всё это такая мелочь! Хоуп с ленцой приоткрыл глаза, радуясь нечастым солнечным лучикам, проникающим через закрытые шторы и скользящими по стене больничной палаты. Он лежал и благодарил Лунных зайчиков его личного инопланетянина, что за ночь он успел отвернуться от окна и яркий блеск Солнца не мешал ему наслаждаться началом нового дня. На душе было так спокойно, ведь все проблемы словно в едином слитом движении горного потока утекли из его жизни. Хотелось от счастья смеяться во весь голос, и смеяться так громко, чтобы его смех разносился по всему миру звонкими колокольчиками. Но главное – чтобы его смех, переливаясь, смешивался с двумя вторящими ему потоками счастья. Два их источника прямо сейчас лежали рядом с ним, бережно окутывая собой всё равно, что ласковым коконом. ТэХён так и продолжал каждый вечер оккупировать одну из сторон кровати, оплетая своими длинными, будто созданными скульптором, красивыми пальцами его ладонь – даже сейчас Хоби чувствовал крепкую, но очень нежную хватку на своем запястье. От переполнявших его чувств Сок не сдержался, и аккуратно придвинув к себе поближе руку, окутанную сильными пальцами, оставил на них невесомый поцелуй, стараясь не разбудить их хозяина. Но выполнить эту задачу у него так и не вышло, поскольку в тот же момент глаза напротив медленно приоткрылись, показывая хитрые ореховые радужки.       - Прости, - одними губами прошептал Хосок, солнечно улыбаясь своему Сердцу, оставляя ещё один поцелуй на самых костяшках, после чего он аккуратно вытянул руку из захвата, чтобы провести самыми кончиками пальцев по мягкой коже, очерчивая неспешным движением линию скул, острыми углами выглядывающую из-под слегка растрепавшихся за ночь волос.       Младший завороженно смотрел за медленными движениями Хоби, наслаждаясь несмелыми прикосновениями, буквально всем своим существом откликаясь на них. Глаза сами собой закрылись, когда по телу прокатилась волна бескрайней нежности к этому искреннему, любящему Солнцу напротив. А танцор буквально не может остановиться, впитывая каждую секунду счастья. В это время рука на талии сильнее прижимает Сока к теплой груди и парень понимает, что своим утренним приливом любви разбудил не только ТэТэ, но и старшего; от теплого дыхания, прокатывающегося огненным ветерком по задней части шеи, мурашки сами собой начинают бегать по рукам, а в животе начинает что-то переворачиваться, заставляя невольно поджать пальцы на ногах и слегка подтянуть колени.       - Всем доброго утра, - хриплый спросонья голос Юнги приятно разлетается по палате, пока молодой мужчина втягивает приятный сладковатый запах кожи Хосока, чувствуя, как на его пальцы ложится рука младшего, - Давно у нас не было такого спокойного утра, - подмечает он, пока губы сами растягиваются в улыбке.       - Ну вот, я всех разбудил, - неловко говорит Хоуп, оставив руку на щеке ТэХёна, наотрез отказываясь отрываться от нежной кожи, но при этом слегка повернув голову назад, встретившись взглядами с немного заспанным рэпером, который уже подпёр голову рукой, удобно расположив локоть на мягкой больничной подушкой, во всю разглядывая два своих Сердца.       - Знаешь, я готов на всё, лишь бы ты так и продолжал будить нас каждый день, - сипловато пробасил певец, словно большой кот млея под прикосновениями любимого, - Так что мы совершенно не против, так ведь, Юнги-хён? - лукаво хихикнул парень, подкатываясь ещё ближе, закидывая руку на Хоби и Мина, что лежали в обнимку.       - Безусловно, - в такой же манере ответил молодой человек, перевешиваясь через Сока, чтобы поцеловать младшего, получая свою порцию утренней нежности.       Губы Тэ кажутся такими же сладкими, как огромный радужный леденец на палочке, который в детстве многие выпрашивали у взрослых, проходя мимо стойки со всевозможными конфетами и мармеладками. Проходясь по пухлым губам, Шуга словно бы собирает эту сладость, чувствуя проворный язычок младшего, который быстро включается в игру, всё больше и больше распаляя рэпера. Хоби же просто закрывает глаза, с головой окунаясь в то тепло, что исходило от двух половинок его Души, что сплетались над ним, опаляя своим жаром, от которого волна кипятка вопреки законам физики разжигала в нём какой-то пожар.       - И нечего стесняться, - неожиданно раздается прямо над ухом, и Хоуп понимает, что он опять чересчур сильно ушёл в заполняющие его чувства.       - Я вовсе даже и не стесняюсь, - возражает он, при этом однако оставляя глаза закрытыми, ведь прекрасно понимает, что сейчас они служат не то, что зеркалом души, они большими неоновыми буквами транслируют на всю округу, как сильно он любит этих двоих; но внезапно на его губы опускаются чужие, горячие, мягкие, способные вытворять что-то невообразимое - губы его Вишенки - это почему-то оказывается настолько неожиданным, что глаза помимо его воли распахиваются и в зрачках напротив он видит такую же, затапливающую всё вокруг любовь.       - Ага, конечно, - всё продолжает вещать голос сзади, опаляя шею теплым дыханием, - То-то у тебя кончики ушей все красные, - хмыкает старший, легко прикусывая кожу прямо за ушной раковиной, от этого маленький разряд молний пробегает по позвоночнику, а ТэТэ смешно ойкает.       - Хёёёён, - наигранно обиженно тянет он, поднимая на Мина смеющийся взгляд карих глаз, - Не дразни Хоби-хёна, он от этого кусаться начинает, - поясняет он, проводя кончиком языка по порозовевшим губам, а смущенный румянец плавно перетекает на лицо Хоупа, заставляя его извернуться и уткнуться в грудь всё ещё обнимающего его рэпера.       - Злые вы, уйду я от вас, - раздаются слегка приглушенные причитания парня, который честно не ожидал такого подлого приёма от Юнги и случайно прошёлся зубами по нижней губе ТэТэ.       Внезапно Мин переворачивается на спину, утягивая за собой не сориентировавшегося вовремя Чона, который не успевает уследить за резко меняющимся в пространстве положением тела, растягиваясь прямо на старшем, удивленно вскидывая голову, встречаясь с не предвещающим ничего хорошего взглядом Шуги.       - Кто бы тебе ещё дал это сделать - уйдет он от нас, - хмыкает тот, притягивая за подбородок Хоби, чтобы вовлечь его в головокружительный поцелуй, от которого не только цветные круги скачут перед глазами, но и дыхание перехватывает, заставляя пальцами вцепиться в расстегнутую рубашку рэпера, который вчера поздно ночью завалился в палату, даже не переодевшись после контрольного посещения общежития, откуда его не выпускали под угрозой расстрела, пока он не расскажет, как себя чувствует Хоуп.       А меж тем, Мин продолжает ласкать младшего рэпера, нежно покусывая уже слегка опухшие губы, проникая языком между ними, проходясь по ровным рядам зубов, мягко поглаживая нёбо, чувствуя робкие прикосновения чужого языка, от чего горячая волна прокатывается по всему телу, уверенно сосредотачиваясь чуть ниже живота. Хоби хоть и смущается, но устраивается удобнее на старшем, расположив ноги по бокам от него, чувствуя закономерно увеличивающуюся часть тела Мина, от чего краснота с щёк так и не пропадает, а глаза смущённо закрываются. Хосок буквально пропадает от этих ощущений, не чувствуя ничего, кроме тёплого, мягкого языка, что сейчас так уверенно сплетается с его. Он не чувствует, как младший слегка приподнимает его, начиная не спеша расстёгивать пуговицы на его больничной кофте, касаясь пальцами разгорячённой кожи груди, пресса, замирая чуть ниже пупка, когда последняя пуговка выскальзывает из петли. Он понимает всё, что происходит, только тогда, когда эту самую кофту с него мягко стягивают, заставляя разорвать поцелуй и подняться на коленях, возвышаясь над внимательно рассматривающим его Юнги, что оказывается ещё более смущающим, чем просто лежать и целоваться. Его голову мягко поворачивают, тут же припадая к покрасневшим губам, но на этот раз поцелуй более медленный, размеренный, тягучий, словно патока. ТэХён почти не касается чужих губ языком, лишь мягко прихватывая соблазнительные губы своими. В этих касаниях столько нежности и любви, что Мин приподнимается на кровати, смотря на это снизу вверх, видя, что губы двух парней напротив уже блестят от влаги, а между ними то и дело протягивается тоненькая ниточка слюны. Однако, отставать старшему совершенно не хочется, потому он садится, продолжая следить за чувственным поцелуем, и проводит самым кончиком языка по впалому животу, на котором отчетливо виднеются очертания пресса, рэпер обводит каждый кубик, оставляя за собой влажную дорожку. Хоуп всё это чувствует, а вместе с этим его окатывает кипящая лавина, жаром растягиваясь по всему телу, сосредотачиваясь в животе - от этого больничные штаны начинают совершенно неприлично топорщиться, притягивая взгляды ласкающих его парней, отчего хочется сейчас же закрыть пылающее лицо руками в надежде, что хоть это спасёт его от никуда не девшегося смущения. Но кто бы ему позволил это сделать? Потому всё, что ему остается - это зажмуриться и поднять одну руку, запутываясь в шелковистых волосах Ви. А поцелуи старшего рэпера постепенно спускаются всё ниже и ниже, запуская всё новые и новые отряды мурашек бегать по всему телу. Слегка шершавые от постоянного кручения в руках карандашей пальцы дразняще проводят по кромке пижамных штанов, и места, которых они касаются, начинают практически плавиться, как и сам Хосок, который, кажется, сейчас сгорит от желания и стыда, переполняющих его. Вдруг его губы оставляют в покое, а жаркие, крепкие, как вино столетней выдержки, поцелуи переходят на шею и спускаются вниз, по позвонкам, ненадолго задерживаясь на впадинках лопаток.       - Хён, - отрывается на секунду ТэХён от Хоби, через плечо того смотря на старшего, что сейчас процеловывает дорожку ярких алых пятен прямо над краешком оставшейся на танцоре больничной одежды, - Ты ведь купил смазку?       - Естественно, - отвечает Юнги, вытаскивая из заднего кармана джинсов средний тюбик смазки и протягивая его младшему, ехидно подмечая, - Она уже тёплая, я случайно забыл вчера достать её, когда к вам завалился. Чтоб вы знали, купить такое участнику группы – просто охренеть какая Mission impossible, - вместе с этим он стягивает пижамные штаны с Хоби, который даже возмутиться от происходящего произвола не успевает, а в голове снова туман от поцелуев ТэХёна, плавно скользящих огненно-ледяными змеями по коже, и обжигающего дыхания старшего, которое заставляет уже напряженный член дернуться от желания. Мин это видит и его губы растягиваются в довольной ухмылке, перед тем как он едва ощутимо дует на покрасневшую головку, от чего в пространство срывается тихий сдавленный стон, а Хоби закусывает край ладони, которой совсем недавно перебирал каштановые волосы, лишь бы эти ну уж очень неприличные стоны не падали с его губ. Шуга это видит и голодно облизывается, практически сразу вбирая в себя влажную от смазки головку, языком лаская уздечку, обводя кругами небольшую дырочку, слегка посасывая бархатную кожу - ему практически сносит крышу от этого терпкого вкуса и от того, как сладко постанывает танцор, пусть сквозь зубы Чона и выскальзывает только едва различимое мычание. В то время, как Мин сводил с ума их Солнце, вынуждая его рвано подергивать бедрами в стремлении получить ещё больше, Тэ вернулся поцелуями к чувствительной шее Хоби, потом осторожно отодвинул его руку от лица, с помощью которой он так старательно сдерживал стоны, что на ней остались следы от зубов, и обронив: «Не стоит ранить себя», вовлёк его в новый поцелуй, растирая меж длинных пальцев теплую смазку, предвкушая продолжение утра. Ви, бросив тюбик на кровать, прижал одной рукой Хоупа к своей груди, вторую опустив к двум соблазнительным половинкам, сразу же начиная оглаживать средним пальцем сжавшийся вход, нежно описывая круги вокруг колечка мышц, которое порой сокращалось от ставших глубокими движений Мина, изредка надавливая на отверстие, при этом ловя слетающие стоны и всхлипы своими губами. Первый палец проник в горячее нутро практические свободно, заставляя Хосока выгнуться дугой меж зажавших его молодых людей от абсолютно незнакомых, новых ощущений, разбирающих его изнутри. Пару раз совершив поступательные движение, ТэТэ ввёл ещё один палец, уже сейчас начиная плыть от того, как жарко и туго у хёна внутри, от того, как судорожно сокращаются стеночки от проникновения, пока он мягко поглаживал их изнутри, с ума сходя от этого. Найти твёрдый комочек внутри не составило большого труда, и вот с губ Хоби слетает долгий протяжный стон, его голова откидывается на плечо Ви, продолжающего прижимать его к себе, а сознание затуманивается какой-то странной дымкой, когда он чувствует, как старший глотает его сперму - ведь всего этого оказалась слишком много и Сок кончил спустя каких-то десять-пятнадцать минут. Дыхание тяжелым инеем оседает в груди, когда он вдруг ощущает на губах терпкий, слегка солоноватый вкус и понимает, что это Мин поднялся на колени и теперь целует его, мягко поглаживая раскрытой ладонью опавший член, пока младший всё продолжает растягивать его уже тремя пальцами, когда от некоторых движений тело само дергается, ведь пробегающие по нервам импульсы удовольствия кажутся слишком сильными, после предыдущего оргазма.       - Хён, можно я первый? – спрашивает Тэ, а Хоби сквозь туман в голове так и не понимает, к кому именно тот обращается, потому лишь заторможено кивает, почему-то внутренне готовясь к боли, оттого и вцепляясь в рубашку рэпера так, что пальцы начинает болезненно тянуть.       - Не бойся, - сиплый голос в губы, - Мы никогда не сделаем тебе больно, - и снова долгий поцелуй, от которого почему-то разбиваются все сомнения и страхи.       ТэХён плавно двигается вперед, проникая в сжимающееся от недавнего оргазма, слегка поалевшее колечко мышц, роняя голову на плечо Сока, ведь внутри него так невероятно хорошо, что хочется замереть и никогда больше не двигаться, чувствуя, как его обволакивают теплые, влажные стеночки. Уверенный толчок и вот он полностью в нём, собственные мышцы буквально сводит от удовольствия, а всё вокруг пропитывается стойким запахом секса. Хоуп теряется в новых ощущениях, не в силах даже понять, приятно это или нет. Единственное, в чём он точно уверен – они и в правду никогда не причинят ему боли или страданий. Сердце вновь переполняет нежность, вперемешку с желанием. Где-то на краю сознания он понимает, что сейчас меньше всего достается старшему, потому он неуверенно тянется слегка подрагивающими ладонями к черным джинсам, даже через ткань ощущая пламя, скрывающееся под кожей Мина. Предательски трясущиеся руки, срывающееся от каждого глубоко толчка дыхание настойчиво мешают Соку сделать то, что он задумал. Но стоит только противной пуговке поддаться, а собачке на молнии чиркнуть вниз, как Чон практически давится воздухом опять, но теперь от ощущения горячей плоти в своих руках и от рваного дыхания в губы, изредка перемешивающегося с тихими стонами.       - Хоби, ты просто прекрасен, - срывается с губ напротив, а в подтверждение тому позади танцора раздается низкий стон удовольствия, и парень чувствует особенно глубокое движение, от которого глаза практически закатываются, а руки мгновенно ослабевают.       - Давай-ка лучше я, - и вот новая волна электрических разрядов пролетает по нервам, попадая прямо в центр удовольствия в голове, когда Хосок чувствует прикосновение члена Шуги к своему, когда старший обхватывает их одновременно рукой и начинает двигаться в одному ему известном темпе, от чего всё перед глазами покрывается черными плавающими точками, а у Ви вырывается новый яркий стон удовольствия, ведь Хоуп так прелестно сжимается, унося его прямо к облакам.       Всего пара рваных движений и мир перед глазами взрывается у всех троих разом. Мин расслабленно падает на подушки позади себя, из-под намокшей чёлки наблюдая за подрагивающим от очередного оргазма Соком и за прикрывшем в экстазе глаза ТэХёном, что так и продолжал прижимать к себе потерявшегося в пространстве танцора. Немного придя в себя, Ви бережно уложил своё Сердце на грудь Мина, при этом поддерживая Чона под живот, всё ещё находясь внутри, отчего по телу то и дело бегали небольшие молнии наслаждения. А Сок изо всех сил старался привести в порядок своё дыхание, чтобы не захлебнуться от накрывающего его удовольствия. Он чувствовал ТэТэ глубоко в себе, чувствовал, как мышцы бешено сокращаются, когда тот слегка подался назад, выходя.       - Хён, не зажимайся, - ехидный шёпот, отчего вход опять сжался, посылая мириады электронов по коже, - Мы же не хотим, чтобы Юнги-хён остался совсем без внимания, так? Давай, расслабься немного, а то мне просто не хватит сил остановиться, и мы пойдём на второй заход, - от этого голоса сотни мурашек по телу и пелена перед глазами, - Вот так. Молодец, - и вдруг резкий толчок обратно и громкий вскрик с искусанных губ, - Ох, прости-прости.       - Не издевайся, Тэ, - голос с едва различимым упрёком и успокаивающие поглаживания по плечам, пока младший всё-таки покидает подрагивающее тело, - Ты великолепен, Хоби. Тебе ведь хочется получить награду? – слишком уж голос Юнги становится хитрым.       Парень ничего не успевает понять, как спина прогибается обратной радугой, а в пространство выстреливает громкий стон, смешиваясь с отчаянным всхлипом, когда младший припадает губами к раскрасневшейся, до конца не закрывающейся, пульсирующей дырочке, протяжным, размытым движением языка проходясь по ней, цепляя самым кончиком за вспухшие краешки, слегка проникая внутрь и обратно так, что оттуда ниточкой скатывается сперма вперемешку со смазкой. Ви тут же поддевает её языком возвращая обратно, потому что что может быть лучше Хоби, до краев наполненного их семенем. А язык продолжает летать над входом, доводя танцора практически до слёз, ведь это слишком хорошо, слишком плохо, странно, непонятно, обжигающе, пьяняще… Мысли начинают кончаться, а с губ осыпается: «Нет… Нет! Хватит… Ведь грязно. Ты только что кончил. Хватит. Пожалуйста! Это неправильно…» А с ресниц всё-таки падает несколько прозрачных, солёных капель.       - Запомни, - его вновь подтягивают вверх, серьёзно смотря в не фокусирующиеся толком ни на чём зрачки, что сейчас закрывали собой почти всю радужку, делая взгляд обсидианово-чёрным, - Ничего, что связано с тобой, с нами – не может быть грязным, - и его опускают на уже колом стоящий член старшего, отчего глаза сами собой раскрываются, а горло перехватывает от рвущихся наружу стонов.       - Хён, - мурлычущий голос позади, - Ты такой вкусный, - мышцы сводит приятной судорогой от этой незнакомой ранее, пошлой, развратной стороны ТэТэ, а на шее расцветает новый вызывающе-красный, практически алый засос.       - Господи, как же ты прелестно сжимаешь меня, - Юнги притягивает Сока к себе, оставляя, пожалуй, миллионный за сегодня поцелуй на уже докрасна зацелованных губах, начиная не спеша двигаться внутри столь желанной теплоты.       Кажется, тело, наконец, начинает привыкать к размеренным толчкам глубоко внутри, сознание потихоньку стабилизируется и, несмотря на горящий ураган внутри, Хоби находит в себе силы, чтобы отвечать на поцелуи и пытаться двигаться навстречу толчкам, разгоняющим кипящую кровь по венам. Но стоило только немного отвлечься, как подозрительно затихший Ви вновь появился «на сцене». Пальцы в липкой смазке вновь запорхали около красного колечка, прогоняя армии мурашек по позвоночнику прямо до загривка.       - Что ты..?       - Я хочу к вам туда же, - словно ребёнок, которому не дали конфетку, сказал младший, а от толкнувшегося в резонансе с членом старшего пальца цветные фейерверки выстрелили прямо на обратную сторону век Хоупа, отключив любые сторонние мысли. Всё, что чувствовал и ощущал Сок, это двигающиеся в абсолютно разных темпах пальцы Ви, которых постепенно становилось больше, и постепенно набирающий темп член Мина, отчего внизу живота всё бурлило, взрывалось, щемило, член уже болезненно пульсировал от переизбытка ласк. От долгих поцелуев с уголков губ уже стекали ниточки слюны, а из глаз катились непрерывными ручейками слезы, потому что это было слишкомчересчурабсолютногоспадиматьвашуневероятно.       Одно короткое «Расслабься», крепкие объятия с двух сторон, количество рук, явно превосходящее стандартный набор для одного человека, короткая вспышка боли, а потом распирающее изнутри чувство заполненности, от которого хотелось кинуться прочь, но при этом навсегда остаться здесь, в крепком переплетении рук, чувств, душ и сердец. Движения внутри, от которых, кажется, сейчас просто рассыплешься на стеклянную крошку. Толчки в максимально разнящихся темпах, от чего зрение начинает просто отключаться, а руки отказываются хоть сколько-нибудь держать тело; и член, что сейчас зажат между его животом и Юнги, не переставая пульсирует, такое впечатление, что он, Сок, уже просто не в состоянии больше кончать, что природа берет своё, будто в нём больше не осталось семени. Но это самое впечатление, оказывается, сплошь фантомное, обманчивое, нереальное - ведь стоит только пару раз ощутимо проехаться по чувствительному комочку нервов и мир перед глазами накрывает сначала каскад сверкающих искр, перемежающихся с многоцветными блестящими всполохами, когда внутри разливается неестественное, странное, но до в эйфории бьющегося сердца тепло, а на живот Мина выплескивается белёсое семя; а после всё это разом укрывает непроглядный иссиня-чёрный занавес кулис, гася собой софиты сцены и прерывая рукоплескания восторженных зрителей - сознание Хоби мгновенно уплывает в далёкие глубины царства Морфея.       Лишь на мгновение ему слышится слитый воедино шёпот двух половинок его Сердца, поровну разделенных между двумя людьми, - «Мы любим тебя, и не важно, как далеко ты решишь от нас сбежать ради нашего же блага – мы всегда найдем тебя будь то обратная сторона Луны или же владения Смерти – ты наше Солнце, без тебя не сможем существовать и мы».