Доигрались

Селина нашлась в библиотеке. Надо же, как спряталась, умница,— улыбнулся про себя рэй Суавес. Воистину, удачное местечко нашла — соберано и раньше в библиотеку не особо захаживал, все в кабинете читал, а как с того света вернулся да на бывшей королеве женился — и вовсе не до книжек стало. В огромной зале, снизу доверху набитой премудростями, было страсть как пыльно, и, тихо ступая вдоль полок, Хуан волей-неволей думал о горничной Марисе. Рассчитать бы лентяйку без жалования, да негоже племянницу повара вот так выгонять... Придется заплатить немного. Вот он приблизился к креслу, где сидела Селина. Дорита прилежно трудилась над вышивкой и, казалось, совсем его не замечала. Хуан замер рядом. Минуты тянулись медленно, а он, стараясь не дышать, все ласкал взглядом молочно-белую кожу, выбирая, что хочет поцеловать — плечико, соблазнительно прикрытое кружевным платком, точеную шейку, или розовеющее, как лепесток, ушко. Выбрать было сложно, и, пока он размышлял, девица его заметила. Вскрикнув от неожиданности, Селина выронила клубок ниток и попыталась встать. Хуан удержал её, резко надавив на плечи. — Сударь, я... — кротким, срывающимся голоском залепетала Селина. — Я просто... я вышивала платок... В небесно-голубых глазах плескался страх — не знай Хуан правды, поверил бы, что испугалась. До чего же хороша! Реснички опущены, щечки горят румянцем — у королевы научилась, не иначе. И волосы собраны хитро — потяни за нужную шпильку, и рассыплются по плечам золототканым покрывалом. Хуан сглотнул и, подхватив с пола клубок, опустился перед Селиной на колени. Нитки были, как специально, алые — цвета горячей, южной страсти. — Ты обронила, возьми. — Благодарю вас, — уголки губ дрогнули в робкой улыбке. Селина потянулась за клубком, их пальцы соприкоснулись. Хуана от одного-единственного касания прошило дрожью, в паху стало тяжко. Словом, убрать руку красавица не успела: он ухватил её за тонкое запястье, дёрнул вперёд, роняя себе на грудь, и впился поцелуем в нежные, сладкие губы. Какое-то время было почти тихо, но потом слабые девичьи ручки забарабанили по спине. — Пустите, пустите! — задушенной птичкой пищала Селина и всё настойчивее уворачивалась от поцелуя. — Пустите, вы! — Ну, кто я? — ласково поинтересовался Хуан, облизывая прокушенную губу. — Говори. — Мерзавец! — голубые глаза сверкнули молнией. В Хуане все мужское полыхнуло, как сушняк в жару. Мигом уложил красавицу на ковёр — тоже пыльный, ох, прилетит кому-то ввечеру! — и ну целовать, да не просто так, а уже с намерением. — Негодяй! Мерзавец! Пусти! Селина пищала, уворачивалась, пыталась молотить кулачками по спине, и вышло так, что Хуан одной рукой держал её запястья, а другой мучил завязки платья, больше запутывая их, чем развязывая. Терпежу возиться не было, да и платья было жаль, и рука со шнуровки сама собою скользнула вниз, под подол. Бедняжка Селина дернулась и застонала, упрямо сжимая бедра. — Нет! — чуть не плакала она. — Умоляю, отпустите, мне больно! Стоны были весьма убедительны, но Хуана больше убеждала скользкая влажность под его пальцами. Воспользоваться ею он не успел, и слава Абвениям, потому что дверь, ведущая из библиотеки в коридор, вдруг распахнулась настежь. Хуан дернулся, задрал подбородок — и напоролся на гневный взгляд соберано, карьярра, мать твою растак. Несколько мгновений соберано стоял на пороге, ничего не предпринимая. Слышал, не слышал? Да конечно слышал, тут и глухой услышал бы! Не думая, что делает, ревнивый Хуан закрыл дориту собой; соберано есть соберано, но сиськи своей женщины он и самому Астрапу бы не показал. — Сударь, я... — Попридержи язык! — Шаг за шагом, соберано подходил всё ближе, и выражение красивого лица было до того брезгливым и бездушным, что Хуан мысленно поклялся — если пронесет, уволится. К кошкам жалование, к кошкам почет! Впервые в жизни он понял, каково это на самом деле — навлечь на себя гнев Рокэ Алвы. Повторений не хотелось, аж дышать забыл, как не хотелось. Быстрое движение — рука герцога сжалась на его воротнике и вздёрнула Хуана на ноги. Синие безжалостные глаза оказались прямо напротив его лица. — Не узнаю тебя, Хуан. Как ты посмел? — Соберано, я... — Хуан был не робкого десятка мужчина, и было ему что сказать, да под таким взглядом что-то не говорилось. — Молчишь? Бьен. В память о том, как ты бывал полезен, прикажу просто повесить, — равнодушно изрек соберано и отпустил ворот. Хуан едва не рухнул на четвереньки, как на ногах-то удержался? Доигрались! Рядом всхлипнула Селина. Хуан обернулся, увидел её прекрасные глаза и губы, и стало совсем тоскливо. — Вам не стоит тут оставаться, — соберано склонился к ней, провёл рукой вдоль растрепавшихся волос, не касаясь их. — Идем. — Монсеньор... Алва протянул руку. — Идем со мной, — с нажимом проговорил он. Селина послушно поднялась, опираясь на предложенную руку. За растрёпанными волосами герцогу-то лица не рассмотреть, а вот Хуану отлично было видно, как самодовольно улыбается его драгоценная зазноба. Неужто с ним уйдёт? Сердце так и оборвалось от безумной догадки. Ну вот как есть — уйдёт! Поди, всё и затевалось, чтобы соберано заметил. Спас, пожалел, пригрел. Промахнулся ты, Хуан, со своей любовью! Не про черноглазого кэналлийца мечтала дорита, а про синеглазого. Нет, быть того не может! Хуан снова взглянул на Селину, ища ответа. Понимает ли, что от неё одной сейчас зависит его судьба? Селина понимала. Поймав отчаянный взгляд, улыбнулась еще лукавее, чем прежде, и, оттолкнув герцога, бросилась к Хуану. Обняв за шею, уткнулась носиком в грудь и расплакалась. Соберано нехорошо сощурился. — Что происходит? Таким тоном не людей пугать — Померанцевое море в месяц Летних Ветров замораживать! Но теперь, когда Селина мочила его рубашку слезами, слова как-то сами нашлись. — Позвольте объяснить. Любим мы друг друга, соберано. С трудом отлепив от себя ручку Селины, Хуан показал соберано её запястье с обручальным браслетом, который не далее как месяц назад был привезен из Алвасете, от лучшего ювелира, которого мог себе позволить счастливый жених. Алва коротко взглянул и, кажется, чуть-чуть оттаял. Вот и отлично! — Ничего дурного и в мыслях не имел... Ну, то есть, дурное-то было, но не то. Когда там ещё эта свадьба, а хочется же... Ну и любит... То есть мы оба любим... Играть во всякое такое... — дальше Хуан не хотел ничего объяснять, но не тот был момент, чтоб отмалчиваться. — Играли мы, монсеньор. В служанку и злого хозяина. А в прошлый раз — в пленницу и работорговца. Сказал Хуан правду и замер, не зная, что будет. Соберано зачем-то спрятал лицо в ладонях, постоял так немного, вздрагивая плечами, а потом сказал: — Злой хозяин тебе не удался. В следующий раз сыграйте в соберано и идиота-рэя. Думаю, уточнять, что идиот-рэй — это ты, нет необходимости. Сударыня. На том соберано их и покинул. Селина тут же отлепилась от груди жениха и впилась в губы страстным-страстным поцелуем. Хуан почувствовал привкус соли и удивился: неужели и правда плакала? Или кусала губы, чтобы не расхохотаться? Квальдэто цэра, вся в мать, стерва, выросла! Хуан восхищённо выдохнул и начал распутывать шнуровку корсета. После того, как его чуть не поимел соберано, нестерпимо хотелось утешения...