***
— Я на станции. Она поднимает трубку и сначала неверяще хихикает, легко и проникновенно. Мерлин слушает заливистую трель, понимая, что с сердца падают камни. — Милый, я так рада! — смеется она, жалко всхлипывает, снова смеется. Сколько они не виделись? — Ты наконец-то дома. — Ну, да, — Мерлин пожимает плечами. — Мне приятно слышать твой голос, Гвенни. Не плачь, слышишь меня? Он буквально видит, как она трясет головой, что-то среднее между согласием и протестом. — Я не плачу, — захлебывается словами. — Да я уж слышу. Мерлин останавливается на станции, разводя руки в стороны. Стоит, покачиваясь с пятки на носок и обратно. Слушает ее тихие вздохи в самый динамик. Он так хочет сказать ей лично: "я чертовски соскучился". — Успокойся, — начинает вкрадчиво и мягко. — Если ты не назовешь мне сейчас место, где меня дожидается твой ненаглядный будущий муж, то я пойду к твоему дому пешком. А это, сама знаешь, куда дольше. — Я так хочу тебя обнять, Мерлин. — Я тебя тоже, — он зажимает мобильник ухом и плечом, убирая в сумку наушники. — Так ты скажешь? — Да, конечно! Но... — она мнется и как-то внезапно сникает. — В чем дело? — У нас возникли небольшие проблемы, и Ланс... Ну, он... В груди поднимается что-то холодное и неприятное. Мерлин вслушивается в робкий лепет в трубке, замечает краем глаза движение и поднимается, выпрямляя спину. Фокусирует взгляд. Под сердцем происходит взрыв, и осколки шрапнелью врезаются в беззащитную плоть. — Тебя отвезу я. Артур совсем не изменился: те же светлые локоны, та же выправка короля, та же горделивая осанка. Только солнечные очки на носу добавились да парочка морщинок-складок вокруг губ. Что ж, годы еще никого не сделали моложе. — Гвен, я перезвоню. — Ох, мальчики... Она срывается на высокие ноты, будто иллюзорно пытается удержать от чего-то необдуманного. Мерлин завершает звонок, не дослушивая предложения. — Привет, — осторожно говорит он. — А ты все такой же, — кивает Артур. И протягивает руку. Первым. Словно не гнал когда-то прочь. Мерлин трижды думает, что это все зря, прежде чем отвечает на рукопожатие. Ладони у Пендрагона по-прежнему теплые и сухие, как и в детстве, когда они строили песочные замки и покоряли деревья. — Ударишь? — Нет. Десять лет многому меня научили. Мерлин хмыкает: неверяще, а потом удивленно. Артур перестал быть сорвиголовой? Убежденным натуралом? И тем, и другим? — Что изменилось? Он видит, как Артур зажмуривается перед тем, как что-то сказать. Закрывает глаза и крепче цепляется за его руку, впивается пальцами в кожу — почти больно, словно утопающий. Для него это, видимо, как шаг в пропасть. Или в море, если он все так же не умеет плавать. — Ты, наверное, никогда не поверишь, — он слегка ведет плечом: и это явно нервное, — но встреча с тобой стала лучшей в моей жизни. Мерлин молчит — сказанное проползает ему под вены, в самую кровь и добегает до сердца. Ударяет, как ножом, и тут же залечивает рану. И все то давнее, что он старательно умерщвлял в себе последние годы, оживает под ребрами. Стучится в грудину: "привет, я все еще здесь, все еще часть тебя". Ну, здравствуй. — Вот это да, — выдыхает он и чуть сильнее стискивает ладонь. — Да. Сам не верю, что несу, Мерлин. Гвен была права: в Гластонбери многое изменилось. Люди — прежде всего. > все в порядке? Когда Мерлину приходится SMS-ка от нее, они как раз идут к машине Артура. Держась за руки с той храбростью, на которую не отважились десять лет назад. Мерлин обещает себе ответить ей позже. Сейчас ему жизненно важно держать ладонью чужую, теплую и сухую, ладонь.Часть 1
26 сентября 2018 г. в 20:53
Мерлин выкручивает музыку на максимум и надевает наушники. Еще полтора часа пути — и он будет дома. Бок греет сумка, место напротив пустует, но ему не надо много для тихого счастья.
Только билет на поезд до Гластонбери не в час пик и ирландские мотивы в собственной голове.
> ты ведь скоро?
Скоро.
За окном стремительно меняются пейзажи, но он не смотрит на зеленые равнины и холмы. Насмотрится дома. Вместо этого листает фото в социальных сетях: вот Гвиневра на фоне дома, кольцо на безымянном пальце, вот она где-то на югах, смеется на пляже вместе с Морганой, вот примеряет подвенечное платье. Удивительное сочетание: белоснежное на смуглом, чистый эстетический оргазм.
> Ланс встретит тебя на платформе.
> Спасибо.
Он отвечает коротко и сжато — наговориться успеют в ее теплом доме, если она все еще не переехала к жениху. Придерживает рукой застежку на молнии куртки, нервная привычка, не больше. Ладони холодеют: Мерлин не был дома несколько лет подряд.
Кто у него там остался?
Только мать — отца они похоронили давно, — Гаюс, который, наверное, ворчит все по-прежнему. И Гвен, все еще самая-самая: лучшая, верная, помнящая.
Он до сих пор чувствует ее улыбку под пальцами. Жаль, что тогда у них ничего не сложилось.
Но сейчас он будет рад назвать ее как-нибудь воскресным утром "миссис Лэйк". Должно быть, ей будет приятно.
> мне так волнительно от того, что ты приедешь, Мерлин.
Он замирает пальцами на клавишах. Что написать? "Не представляешь, но мне тоже"?
Или лучше сразу честно сказать, что у него поджилки трясутся при одной мысли об Артуре? Гвен ведь внимательная, чуткая — ей хватит одного взгляда на него, чтобы понять. Все понять.
Они ведь, в конце концов, с детства вместе — все трое, и только она одна научилась читать чувства других как раскрытую книгу. Классное умение, но ощущать его на себе иногда неприятно.
Он медлит, прокручивая песню в наушниках на начало. Под вступительные аккорды все-таки выдавливает из себя:
> Ты е г о пригласила?
> кого "его"?
> Не притворяйся. Ты прекрасно знаешь, о ком я.
Гвен звонит ему, но Мерлин сбрасывает. Раз, второй, третий. Он хочет, чтобы она это написала — текст, сухой и бесстрастный, будет проще воспринять. Переварить. Смириться, если потребуется.
> Гвен, мне важно знать.
> если я напишу "да", ты не пересядешь на обратный поезд?
Мерлин делает глубокий вдох и медленный выдох. Он так и думал, проще простого было догадаться: раз Гвиневра позвала на свадьбу одного друга детства, то и второго она пригласит точно. Ему нужно было только подтверждение.
> Я слишком хочу тебя увидеть, чтобы бросить все на половине пути.
Хотя очень хочется.
Он прикрывает глаза: под веками — ярким воспоминанием — светлые волосы, могучая линия челюсти и ладони, его большие и крепкие ладони. И улыбка — мягкая, солнечная. Артур. Нежное, с терпкими нотками, имя на языке першит лаской и болью.
Потому что помимо улыбки Мерлин помнит кулаки, сбитые костяшки взгляд, полный непонимания.
"Ты... оказывается, вот ты какой, Мерлин."
Да, он такой. И ни о чем не жалеет. Кроме, конечно, того дня в прошлом, когда первым потянулся губами навстречу, слепо поверив в глупую мечту. Мальчишка, несмышленыш. Надо было затаиться и молчать — и, быть может, не пришлось бы бежать сломя голову из родного города под предлогом успешной учебы.
Иногда он ловит себя на мысли, что, возможно, тот день стал поворотным в его судьбе. Иногда думает, что нужно было поступить иначе — дожать губами, вцепиться пальцами в волосы и потянуть на себя. Взять все от крохотного момента их мнимой близости.
Наверное, тогда она казалась бы ярче, и не было бы так пусто внутри — даже сейчас, лет десять спустя.
> спасибо, Мерлин. мне важно, что ты приедешь.
Он улыбается, сглатывая ком в горле и вытирая щеки рукавом куртки. Кажется, это слезы — но им тут самое место. Здесь, в вагоне пригородного поезда, пока у него есть полтора часа наедине с собой и ирландскими мотивами.
Вековые чащи за окном мажут ветками по стеклу — то ли сочувственно, то ли приветственно. Такой он, его родной край.
> ты не представляешь, как все изменилось.
> Да уж, наверное.
> нет. ты правда не представляешь.
Вместо ответа он отправляет Гвен смайлик и наивно надеется, что когда он выйдет из машины у ее дома, она не догадается ни о чем.
Глупый. Она всегда замечала. И догадывалась тоже всегда.