Мечты о поцелуе

— А что тебе во мне больше всего нравится? — вопрос неожиданный. Франц на мнгновение замирает с кисточкой в руках, а после, усмехнувшись, продолжает рисовать.  — Ты сейчас серьёзно, Альбер?  — Это важно для меня. — пронзительный взгляд голубых глаз переманивает внимание художника. Тот чуть склоняет голову и вскидывает бровь.  — Зачем?  — Надо. Иначе я вертеться буду, и ты меня не сможешь нарисовать.  — Серьёзная причина, — Франц даже не стал напоминать, что портрет нужен не ему, а Альберу. Несколько минут он просто смотрит на друга, задумчиво изучая черты лица, очертания мышц, стройную фигуру…  — Ну, я не знаю, честно…  — Если тебе неловко, то я первый начну, давай? Под удивлённым взглядом Альбер пересёк комнату и подошёл к Францу. Тот смотрел на него снизу вверх своими большими карими глазами. Он отдожил кисть в сторону, сеанс рисования явно окончен, начинается что-то интересное, но странное до невозможности.  — Мне очень нравятся твои руки. — неожиданно выпалил юноша.  — Что? — только и вымловил молодой человек, перед тем как Альбер схватил его запястья и потянул Франца вверх, заставляя встать рядом. Морсер опустил глаза на кисти рук д’Эпине, поглаживая их большими пальцами. Руки совершенно разные: у Морсера ладони большие и чуть грубоватые, ручки же Франца раза в два меньше и более аристократичные, они похожи на женские, изящные и лёгкие. Впрочем, как и весь Франц. Знаете, когда вы слышите выражение «сын генерала», в голове всплывает образ сильного, мускулистого человека. Этакий Геракл, полубог. Но Франц был отнюдь не таким. Изящные, гибкие, нежные черты отличали его. Бархатистая кожа, главным недостатком, или, может быть, главным достоинством которой были веснушки. Волосы рыжеватого оттенка отливали золотом. Вообще, Франц был копией матери, одной из первых красавиц Петербурга. Кенель познакомился с ней в одной из своих поездок. Говорят, это была невиданная любовь: нигде они не расставались, не ссорились, жили душа в душу. Смерть разлучила их, и то ненадолго, они всё же воссоединились там, наверху. А Франц жил в России с тётей и дядей. Они любили его, но постоянно были заняты чем-то, поэтому мальчик рос, как чертополох: где сам вырос, так и ладно. Франц с детства любил рисовать, и достиг в этом успеха. А вот Альбер был полной противоположностью друга: родители всегда любили его, уделяли всё внимание, все прихоти выполняли… Типичная жизнь представителя «золотой» молодёжи, высшего общества. Только вот Альбер был внешне не шибко похож на аристократа: достаточно смуглая кожа, некоторые черты были грубоваты, хоть и преисполнены благородства. Альбер оголил руки Франца до локтя и перевернул их. Тут картина была менее весёлой: бледные, зажившие уже шрамы от порезов бросались в глаза. Да, у д’Эпине были попытки суицида — недостаток внимания, отсутствие родителей, проблемы в жизни и неустойчивая психика подростка сыграли свою роль, заставив мальчика взять нож с кухни и вскрыть вены. Хорошо ещё, что тётя пришла домой раньше в тот раз. Альбер отводит взгляд от шрамов, удивляясь толщине руки друга. Такая тоненькая, такая хрупкая… И Франц хрупкий, как фарфоровая ваза. Упадёт — и всё, разобьётся. Морсер всегда боялся этого, боялся смерти приятеля. У д’Эпине были проблемы с сердцем, он часто лежал в больницах, нельзя было нервничать, но всегда находились достойные причины. И Альбер всегда старался поддержать Франца, помочь ему, но иногда, будем честны, забывал.  — Альбер? Тот поднял глаза, отвлёкшись от раздумий. д’Эпине смотрел на него, склонив голову влево: он делал так всегда, когда спрашивал о чём-то.  — Да?  — Только руки? — хитрая ухмылка. Альбер закусил губу.  — Нет, конечно, — он взял лицо Франца в свои ладони. Странно, но, несмотря на худобу, у молодого человека были мягкие щёчки. Вообще, лицо было красивое: разрез глаз, слегка вздёрнутый носик, на котором удобно расположились веснушки… Но более всего взгляд Альбера привлекали пухлые губы малинового оттенка. Так хотелось попробовать их на вкус…  — Альбер, я хотел бы тебя дорисовать… Тот вздохнул, отпустил Франца и поплёлся на своё место у окна. *** Солнце достигло высшей своей точки на небосклоне. Полдень. Франц рисует. Говорят, за работой мастера можно следить бесконечно. Но Альбер готов смотреть и на самого мастера до скончания веков. Этим он и занимается, позируя для картины. Продолжает изучать исгибы красивых губ и мечтает их поцеловать. Когда-нибудь… Он будет ждать и надеяться.