Отзвуки серебряного ветра

Черный ветер бьется в стекло, Словно в споре земля и небо. Город тенет руки дорог Вслед летящим в ночь поездам... Нам с судьбою не повезло, Ну зачем ее дар нелепый Видеть там, где прочие слепы, Не умея верить глазам?(с)

Они пришли ранним утром. Голос, зазвучавший с переливающегося многоцветьем неба, выдрал Мирона из сна, и он вскочил, чтобы метнуться к окну. Да, они пришли. Снова. — Слушайте, люди! — гремело над планетой, и Мирон слушал, затаив дыхание, хотя уже знал, что они скажут. — Мы пришли, чтобы помочь тем, кто, не смотря ни на что, сохранил свою человечность. Тем, кто не способен рвать кусок из чужого горла и для кого понятие “честь” ближе власти и обогащения. Тем, кто умеет любить и хочет быть любимым. Кто несчастен в обычной жизни, кого тошнит от злобы и жестокости. Тем, чья душа рвется к неведому и слышит зов серебряного ветра. Кто способен созидать! Мы пришли за вами! Скажите три слова: “Арн ил аарн”, и вы больше никогда не будете одиноки! Мирон вцепился дрожащими пальцами в подоконник. Его губы беззвучно шевелились, потому что он боялся, не смел произнести слова призыва вслух. О, если бы он только мог… Если бы мог. Но в этом нет смысла, его все равно не возьмут. Кто он такой? Сетевой поэт, местный, никому не известный музыкант, чье место в полуподвалах клубов, в которые толком никто не ходит. Да и в те последнее время особо не пускают, говорят, толпе нужна музыка попроще. Если Мирон и в родном-то городе никому не нужен, если даже родной отец, успешный физик-теоретик, считает его бестолочью и неудачником, то что уж говорить о тех, чей крейсер сейчас навис над планетой. Нет, не возьмут они его. И пытаться не стоит, отказа он точно не переживет, давно пугающие мысли в голове роятся, не стоит усугублять даже. А небо все мерцало, и Мирон глядел, глядел, и не мог наглядеться. Он боялся выкрикнуть призыв, но каждую ночь, засыпая, мечтал, что однажды наберется смелости, и орден Аарн — те, кто зажег небо — примет его в свои ряды. Кто они такие толком никто не понимал. В новостях про них почти не говорили, люди вовсе предпочли бы делать вид, что никакого ордена не существует и в помине (благо, поиски проходили редко, а в других случаях Аарн шли на контакт с другими разумными неохотно), если бы не тот неоспоримый факт, что именно орден вот уже много веков подкидывал разумным, населяющим галактику, технические новинки. Именно орден приходил на помощь в случае больших катастроф и, помимо этого, выполнял роль “полицейского”, тщательно отслеживая, какое у кого имеется оружие и запрещая его тем или иным способом применять. Большинство знакомых Мирона, не смотря ни на что, считали их обычными зазнавшимися ублюдками. Еще ходили слухи, что Аарн телепаты и способны читать людей, как книги, но Мирон в это особо не верил. По каким критериям они отбирают новобранцев тоже никто не знал. Один приятель Мирона однажды, интереса ради, выкрикнул призыв, но по наполненному злобой рассказом, Аарн окатили его волной презрения и отказали. Теперь он их ненавидел пуще прежнего. В принципе, Мирон не встречал никого, что относился бы к ним по-иному, слишком чуждыми они были. Поэтому Мирон свое желание присоединиться к ним тщательно скрывал. Не дай Создатель, кто-то узнает, тогда он последней работы лишится. Мирон работал в небольшом литературном агентстве, занимался версткой и, конечно, не смел заикнуться, что сам хотел бы издаваться. На него и так косо глядели из-за группы, сослуживцы считали все, как один, что нечего на такую глупость, как музыка, время свое тратить. Но Мирон иначе не мог, именно в музыке состоял смысл его жизни, без нее она стала бы совсем невыносимой. Только Рудбой, единственный близкий друг Мирона, его понимал и пару лет назад согласился выступать вместе. Так и повелось, они нашли отдушину друг в друге и в своей музыке. Мирон улыбнулся, вспомнив Рудбоя. Если бы не этот парень, жизнь стала бы совсем невыносимой. — Мирон? — А вот и Рудбой, легок на помине. В одних пижамных штанах, взъерошенный со сна, он стоял в дверях комнаты. Поиск разбудил и его. — Аарн пришли, — сказал Мирон, хотя это и так было очевидно. Рудбой тут же растерял всю сонливость, подошел и жадно уставился на небо. — Аарн… — повторил он, завороженный. — Миро, я себе поклялся, знаешь, что в следующий поиск обязательно попробую! Ну, подумай, что терять? Мирон пожал плечами. Лично он боялся потерять единственную надежду, мечту, что все еще держала его на поверхности. Он покачал головой, и Рудбой сжал кулаки. — Давай попробуем! Даже если откажут — мы же тут одни, никто и не узнает, даже если нас не возьмут! Мирон колебался, хотя знал, что время уходит и аарн вот-вот улетят восвояси. — Мирон! Ты как хочешь, а я попробую! Мирон и возразить не успел, а Рудбой распахнул окно и проорал в небо призыв. Секунду, и его вдруг опутала белесая, полупрозрачная дымка и раздалась едва слышная мелодичная трель. Рудбой рот открыл рот изумления, Мирон замер на месте, а прямо в стене вдруг образовался черный провал портала и из него вышли двое в черно-серебристой, известной на всю галактику, форме аарн, мужчина и молодая женщина. — Ты звал нас, брат, — сказала она, — и мы пришли! Больше ты никогда не будешь одинок! Рудбой глядел на них огромными от удивления глазами и, кажется, поверить в свое счастье не мог. Мирон тоже глядел. В его душе боролись радость за друга, чья мечта исполнилась, и горечь от того, что ему теперь предстояло остаться совсем одному. Но что это он. Пусть хотя бы Рудбой будет счастлив. А аарн, по очереди обнявшие Рудбоя, тем временем обратили внимание на Мирона. — Как же так, — весело спросила женщина, прищурившись, и Мирону на секунду показалось, что она заглянула ему в самую душу, — вас двое, а призыв прозвучал один. — Он боится, — сдал Мирона с потрохами Рудбой, — что вы его не возьмете. — Не узнаешь, пока не попробуешь, — рассмеялся мужчина. — Но уговаривать не будем. Выбирать тебе. И Мирон выбрал. Ему вдруг стало невыносимо больно от одной только мысли, что орден крейсер ордена покинет орбиту, а он останется тут, один, без Рудбоя, без надежды, с одним только тяжелым воспоминанием об бывшей в руках и упущенной возможности. Да, он выбрал. Секунда, три коротких слова и Мирона, как до этого Рудбоя, окутало дымкой, и прозвучала трель избрания. Рудбой первым сгреб его в объятия. *** Пару раз Мирон видел аарн в городе. Они шли сквозь толпу в своих черно-серебряных формах, на плече каждого горело багровое око бездны в когтистой лапе, а мертвые, лишенные эмоций лица пугали. Такими же они были в редких новостных сводках, которые Мирон глядел по старенькому инфору. Здесь же, на крейсере, все было по-иному. Ни о какой мертвенности речи не шло, люди вокруг улыбались, лучились счастьем и радостью, любовью друг к другу. Ошарашенные дружелюбной теплой атмосферой новички кучковались, кто робко улыбался в ответ, кто-то жался поближе к стене и друг к другу. Мирон ни на шаг не отходил от Рудбоя. Он не мог сказать, что находиться среди аарн — неуютно, но от всеобщей теплоты было немного… неловко что ли. — Как думаешь, — шепнул Мирон, — что будет дальше? — Что-то настолько охрененное, что перечеркнет все паскудство прошлой жизни, — твердо ответил Рудбой и хлопнул Мирона по плечу. — Не ссы, все круто же. Сколько раз мы с тобой мечтали, что нас возьмут? И вот — взяли. Теперь мы тоже аарн. Теперь все изменится. Хорошо бы. Вот бы здесь, в ордене удалось творить, не оглядываясь и не боясь быть застуканным. Мирон согласился бы на любую работу, только бы дали в свободное время писать стихи и песни и не насмехались при этом. Из собственных мыслей Мирона вырвал толчок в плечо — кто-то в толпе налетел на него. Мирон обернулся и похолодел. Он смотрел на того, кто его толкнул, и поверить своим глазам не мог. Гнойный. Вечно мрачный, молчаливый коллега Мирона, редко показывающийся из серверной. Гнойный тоже писал песни, но они, в отличии от Мироновых, были переполнены злобой ко всему живому в целом и почему-то к Мирону в частности. Особенно, когда Гнойный узнал, что Мирон несколько раз продавал свои тексты более известным музыкантам, писал для них под заказ, что попроще. Продался — вот что сказал Гнойный, единожды заговорив с Мироном, чего раньше не случалось. Ну а что было делать? На работе тогда в очередной раз задержали зарплату аж на три месяца, Рудбой получал копейки, им просто не на что было жить! И вот, Гнойный среди отобранных аарн. Неужели, все неправда, все, что они говорили про стремление к неведомому, про отказ от зла и жестокости, и тут будет так же, как было там, внизу, в родном городе? Опять этот чертов Гнойный станет травить и всячески высмеивать? Мирон чуть не застонал. Никуда от этого, видимо, не деться. А Гнойный стоял и смотрел на Мирона, не злобно, как обычно, а, скорее, удивленно. Кажется, он тоже этой встречи не ожидал. А потом вдруг отмер, нахмурился. — И ты тут, — сказал, скривившись. — Вот уж не думал… Мирон вздернул подбородок. — И я не думал. А Гнойный вдруг усмехнулся. — Раз уж ты тут, то позволь представиться: Птичий Пепел, тот самый, чьи стихи ты недавно свои друзьям у бара цитировал. Приятно познакомиться. Мирон задохнулся. Птичий Пепел?! Гнойный, этот чертов забияка, только и могущий над другими издеваться — прекрасный сетевой поэт Птичий Пепел, которым Мирон зачитывался?! Быть того не может! Он, наверное, лжет! Но зачем? А Гнойный засмеялся, но, на удивление, совсем не зло. — Значит, тоже тебе обычная жизнь из “дом-работа-дом” опостылела, да? Вот уж… Я-то все думал, что ты продался, а оно вон как… Не прав был, извини. Мирон только кивнул, слов не было. А Гнойный ему руку протянул. — Я в миру Слава. Ты тут один? — С другом. — А… Не с тем, с которым ты выступаешь? — С ним. — А я тоже с другом. Ты его видел, наверное, Фалленом зовут. Мы с ним только проснулись с попойки, — он весело улыбнулся, — а тут на тебе — поиск. Ну, мы с похмелья были, дурные, вот и сказали призыв. Я-то не надеялся, что меня возьмут, они же типа чистых душою ищут, а я… Ну, троллю всех подряд. А вот, взяли. До сих пор в шоке. — Я тоже. Боялся до последнего, — сам своей откровенности удивляясь, сказал Мирон. — Но потом решил — гори все синим пламенем. Лучше попытаться, чем потом всю жизнь жалеть, что ни хера не сделал, чтобы жизнь свою поганую изменить. — Правильно, — кивнул Гнойный. — Ладно, пойду Фаллена поищу, он, наверное, уже везде нос засунул от большого любопытства. Увидимся. Извини еще раз, Мирон. И скрылся в толпе. А Мирон остался, пораженный, стоять на месте. Никогда бы он не подумал, что жизнь может измениться так круто.