В пяти шагах от Ада
Всё, что мне оставалось, это думать. Я мыслю, значит существую. По крайней мере, пока еще. Не знаю точно, сколько мне так еще лежать, прежде чем я перестану это делать. Перестану мыслить. А ведь мог бы ускорить этот процесс. Всего то и нужно, что перекрыть подачу кислорода, и заснуть от кислородного голодания. Или снять шлем, и тогда мой уход будет куда более быстрым, но и куда более болезненным. Или, что самое простое и само-собой разумеющееся, включить Последний режим. Повернуть небольшой клапан в своем дыхательном аппарате, и в систему рециркуляции воздуха тут же примешивается небольшое количество ядовитого газа. Быстрая и безболезненная. Но я всё время откладывал этот момент, желая пробыть, просуществовать еще на этом свете, пока сама судьба не призовет меня отсюда. Из этого проклятого места. В пяти шагах от ада. В моем положении как-то выбора нет. Или повернуть клапан, или своими силами. Ведь если спасение и придет, то я его в любом случае не дождусь. Не в этот раз. Я веду этот аудиодневник, чтобы окончательно не спятить. Я тут уже больше двух недель, у меня истощились все запасы пищи и воды, и жить мне осталось всего-ничего. Скафандр еще держится, и его ресурсов жизнеобеспечения хватит еще на неделю. Но врятли я сам столько продержусь. Я уже чувствую дыхание смерти. И поверьте, оно отнюдь не ледяное. А на том свете энергия не нужна. Потому, я решил потратить её на что-то полезное… Люди, особенно те, что остались там, всё же странные существа. Они могут и хотят спасти чужую жизнь. Они даже способны это сделать. Могут послать другой корабль мне на помощь. Но пока этот корабль доберется до меня, могут пройти дни, возможно недели. Что они найдут то, что осталось от моего корабля, нет сомнений. Вполне возможно, что у людей, управлявших этим проектом, даже есть попоследние координаты крушения. Но там также понимают, что даже если они поспешат, даже если отправят второй корабль с не менее квалифицированной командой, они просто не успеют. Мы добирались сюда больше полутора недель. От места старта сюда добираться столько же, если они не придумали, как переместить корабль, и направить его как можно ближе к тому месту, где был наш последний сигнал. А что толку? Воздух у меняя закончится раньше. Если прежде не откажет система охлаждения. Все системы моего скафандра уже давно дышат на ладан. Уже давно отключились все вторичные системы. Я даже не знаю, сколько я провел тут времени. По ощущениям – несколько суток. Но в действительности, могло пройти всего несколько часов. Или наоборот – вокруг меня прошли несколько суток, но по ощущениям прошли только считанные часы. Время всегда было обманчивой штукой. Оно идет постоянно. Прямое и незыблемое течение, которое течет неизвестно откуда, и впадает неизвестно куда. И ты всегда находишься где-то посередине. Между точками А и Б. В самой середине, с точность в диаметр ядра атома. Даже меньше. Но течение всегда зависит от восприятия плывущего по нему. Иногда течение может казаться быстрее или медленнее, чем оно есть на самом деле. От чего это зависит я не знаю. Да и не пытаюсь понять. Для того, чтобы понять, как движется время, нужно знать, видеть и чувствовать ориентиры. А в кромешной тьме подземелья это очень трудно сделать. И развеять эту тьму нечем. Мой единственный фонарь сейчас – моя память. Я точно помню, где я, и еще четверо человек из команды подземного корабля, прорвали стены этой пещеры. Я точно помню, где я нашел первый из интригующих образцов. Это там, за колонной в двадцати метрах отсюда. Я помню, где разбил палатку, после того, как огромный пласт породы, как во сне опустился, и раздавил сверхпрочную носовую часть геохода, вместе со всеми оставшимися внутри членами экипажа. Я помню, где лежит кормовая часть, с чудом уцелевшим трюмом. Её, словно ножом отрезало от носа и отбросило почти на полсотни метров вглубь пещеры, где она застряла между двумя сталагмитами… Я помню многое. Но вспомнить те несколько часов, которые были после катастрофы, я, увы, не в состоянии. Много раз я старался это сделать, пытался вспомнить, что я делал в те несколько часов… Но, память отказывалась мне повиноваться. Словно в ней за секунду образовался огромный каньон, который одному человеку не перепрыгнуть. Вот я наблюдаю сквозь осевшую пыль огромную глыбу камня, которая тысячи, возможно миллионы лет незыблемо висела над сводом пещеры. А вот она опускается прямо на геоход, и, словно огромный гидравлический пресс, расплющивая крепкий корабль, словно он сделан не из современнейших сплавов, которым не страшны тысячи градусов и огромное давление глубины, а из бумаги. Наверное, это судьба, рок или что похуже, раз именно тогда геоход подрубил именно тот столп, который держал громаду, и именно под ней он встал, пока компьютер анализировал окружающую среду. На такой глубине, и с такой близостью к магматическому карману, удивительно что вообще тут образовалась газовая полость. Потому капитаном экспедиции было принято решение оначале исследований, хотя по графику мы должны были уже начинать двигаться к поверхности. А это значит непременный выход из геохода. Выбор разумеется пал на меня, как главного геолога экспедиции, и на моего коллегу из Оксфорда, Брайана Лайноэна. Нам и предстояло первыми ступить в эту пещеру и исследовать её. И судьба, зачем-то спасла меня. Я просто удалился в исследования дальше остальных. Когда всё произошло, и шок от произошедшего прошел, я осторожно осмотрел обвалившуюся глыбу. И буквально тут же обнаружил торчащую из-под камня перчатку скафандра Брайана. И, как ни страшно это вспоминать, с частью своего содержимого. В тот миг, когда я увидел останки моего коллеги, я понял, насколько незавидна моя судьба. Единственный выживший из всей экспедиции, застрявший на колоссальной глубине, где еще никого никогда не было, а единственными рукотворными созданиями человека, что достигали этих мест были лишь тонкие геологические буры, или огромные промышленные. Единственное, что у меня осталось – это жизнь, скафандр, который хранил внутри себя эту жизнь и то немногое, что выжило в трюме. А именно немного еды в запакованных вакуумных теплоотталкивающихпакетах, которые не спеклись от жара, наполнявшего пещеру, такую же палатку, которую инженеры создали в расчете на то, что мы возможно будем долгое время находиться вне геохода. Например, в таком случае или любой другой катастрофы. А еще я нашел там теплогенератор, который в моих условиях весьма кстати. Жар, по показаниям датчиков, достигал тут более четырехсот градусов. Объяснялось это близостью магматического кармана, или наполнявшим под давлением эту пещеру газом, анализ которого мы не успели провести на геоходе, хотя и установили, что он не просто непригоден для дыхания, но и ядовит. Хотя, при такой жаре дышать трудно впринципе. Один вдох – и от твоих легких останутся только угольно-черные воспоминания. Как и от всего тебя… вскоре. Человек всё же странное существо. Но еще более странные его инстинкты. Особенно тот, который отвечает за самосохранение. Едва ты осознал, насколько опасна та ситуация, куда попал, как тело само начинает действовать. От разума требуется только память, как делать что-либо. Например, раскладывание палатки во время подготовки не было моим коньком, хотя инженеры максимально облегчили эту задачу. Но сейчас, руки, казалось, сами ожили, собирая палатку, запуская охлаждение внутри, подключая вместо аварийной батареи теплогенератор, налаживая внешнее освещение, пока идет охлаждение… Ни усталости, ни отчаяния, ни скорби, ничего. Просто тупой инстинкт выживания. Хотя разум уже начинал понимать, что шансов нет и в помине. Пока тело работало над тем, как выжить, мозг тоже работал в попытке рассчитать шансы на выживание. По всему выходило, что их нет даже близко. На то, чтобы сюда добрался другой геоход, потребуется очень много времени. В жизни никогда не бывает, что едва поступил сигнал СОС, как тут же на помощь срывается другой корабль. Буквально в ту же секунду. Нет, это всё фантастика для дилетантов. В море – может быть. Сообщают ближайшему кораблю, а тот уже плывет на помощь. Но это только потому, что в море курсируют тысячи кораблей. И в море легче определить место, где происходит катастрофа. Под землей всё куда сложнее. Породу не бороздят множество геоходов. И никогда не будут бороздить. Люди никогда не будут использовать литосферу для передвижения. К подземным городам куда проще прокопать один туннель с большой пропускной способностью, чем создавать большое число геоходов различного назначения. Геоходы никогда не будут возить пассажиров или грузы. Вся их задача сводится только к двум назначениям – бурение и исследование. А для этого много машин не нужно. И вот сейчас в мире существуют только два действующих геохода… Точнее, теперь только один. И еще один геоход, куда более вместительный и мощный, заложен всего месяц тому назад. На всё требуется время. Во-первых, нужно доставить второй геоход на место старта первого. Во-вторых, снарядить его. В-третьих – достигнуть места гибели первого. Даже по примерным расчетам, на это уйдет в лучшем случае месяц. А если геоход в экспедиции… Шансов нет совсем. Моё тело на полном автомате обустраивало лагерь, хотя разум уже готов был сдаться. Абсолютно не помню, испытывал ли я хоть какие-нибудь эмоции вообще. Я только что потерял всех своих друзей, и также быстро растаяли мои шансы на спасение… А на душе ничего. Словно все эмоции перекрыла огромная дамба, которая выросла в единый миг, достигнув высотой небес. А за ней рос напор. И не ясно, выдержит ли это строение разума, или его прорвет в самом слабом месте. Там, где меньше всего ожидаешь прорыва. В самой толстой его части. Едва датчики внутри палатки показали комфортную температуру, я забрался внутрь. В моих планах было еще раз оценить свои шансы. Вдруг удастся продержаться месяц, пока меня спасут. Если меня спасут. Наверху могли решить, что раз геоход погиб – то и его экипаж тоже погиб в полном составе. В этом случае нет причин спешить. Это не крушение самолета, где люди могли бы выжить. Это не крушение корабля, с которого обязательно кто-то да выживет. Земля не прощает ошибок. Если геоход встанет где-нибудь во время движения – всё. Экипаж похоронен заживо. К прибытию помощи… Здесь она может и не успеть. Глядя на плачевного размера кучу уцелевших пайков, я сделал соответствующий вывод. Еще раз проверив датчики атмосферы, я лишний раз убедился, что внутри моего убежища пригодная атмосфера без примесей. Фильтры здесь просто отличные. По крайней мере, задохнуться мне не грозит. Отстегнув шлем скафандра, я осторожно вдохнул воздух. Жарковато, но лишние четыре градуса лучше, чем четыреста. И тут я услышал свист. Словно где-то далеко отсюда, в глубине пещеры, поставили на огонь чайник и забыли про него. Не знаю, может он был и раньше, а может появился только что. И казалось, что такого? Просто свист. Но нет. Разум он застал врасплох. До этого не слышащий и не замечающий его, мозг вцепился в этот свист настолько крепкой хваткой, что переключить внимание на что-то другое просто не представлялось возможным. Далекий свист. Единственный звук в могильной тиши этой пещеры. Как я не пытался абстрагироваться, в моё сознание всё равно проникал этот свист. Словно змея, проползающая в мышиную нору, чтобы полакомиться жившими там хозяевами. И у мышей нет ни малейшего шанса спастись от этой опасности. Вдруг захотелось найти источник этого звука, и отключить его, заставить исчезнуть. И даже шлем, который я одел обратно, не стал спасением. Я всё равно его слышал. Подключив свой скафандр к генератору, я хотел было его снять, но мысль, кольнувшая меня вовремя, заставила передумать. Я на секунду представил, как большой камень срывается с потолка и рушит моё убежище. Лагерь я разбил довольно далеко от места катастрофы… Но вдруг. Какой ущерб мы нанесли сводам этой пещеры? Открыв лишь щиток, я постарался заснуть. Койки у меня не было, а спать на каменном полу – не самое большое удовольствие. К тому же, даже будь у меня койка, я бы всё равно не смог бы в ней спать. Тяжесть скафандра просто продавила бы её. Но теплый пол пещеры и мягкая прокладка внутри моей маленькой крепости кое-как заставили моё измученное тело заснуть. Сон был коротким и тревожным. Стоило сомкнуть веки, как буквально тут же я видел медленно опускающуюся черноту внутри темноты. Огромная неразборчивая клякса, которая темнее самой пещеры, медленно приближалась ко мне. Я попытался отскочить, но ничего не получилось. Чернота преследовала меня. Я попытался бежать, но это тоже не произвело никакого эффекта. Словно я бежал на месте. В любую сторону бежал изо всех сил – и всё равно оставался на месте. Как в Зазеркалье. А Чернота всё опускалась. Ниже и ниже, пока в один миг не коснулась… Я вскочил, нервно, даже загнанно дыша. На всякий случай ощупал себя. Всё в порядке… И тут рука сама дернулась, закрывая щиток шлема. Сперва я честно подумал, что тело отреагировало на какой-то посторонний шум или треск, и сейчас на моё убежище обрушится еще один пласт породы. Или уже обрушился… Нет. Если бы он обрушился, то я бы уже погиб. Камню не надо падать именно на меня. Ему достаточно слегка задеть палатку, порвать тройной слой теплоизоляционного брезента – и всё. Я тут же погибну в мучениях. Но вокруг было относительно тихо. Лишь далекий свист, который снова, как раскаленная игла, проник в сознание, и начал хозяйничать в душе. Нет, с этим надо что-то делать. Пока я привыкну и перестану его замечать, он просто сведет меня с ума. Или уже свел. В памяти прокручивался странный кошмар, заставляя сердце биться чуть быстрее, а мышцы дрожать в ожидании… беды. Нет, это только мои нервы. Глянув на хронометр, я увидел, что сон мой был не только кошмарен, но и скоротечен. Проспав всего три часа, тем не менее, тело хоть чуть-чуть отдохнуло. Это настолько же хорошо, насколько и плохо. Хорошо то, что я смогу что-то сделать сегодня… А что я должен делать? Образцы собирать? Можно. Ведь когда прибудет спасательная экспедиция – надо же показать, что люди тут погибли не напрасно? А ведь многие образцы, даже более интригующие, чем те, что можно найти тут, остались в носовой части геохода. Похоронены вместе с командой. Ирония. Но у любой медали есть и обратная сторона. Может я и геолог, но в своё время проходил усиленный курс психологии. Зачем? А пёс их знает. Но раз уж проходил… Кхм… В общем, физическая усталость организма не так страшна, как многие думают. День, два, может немного дольше, но тело придет в норму. Совсем другое дело с психологической усталостью. Стрессы, недосыпания, внешние раздражители, внутренние… На то, чтобы отдохнуть психологически, нужно куда больше времени, чем на физический отдых. Если этого не делать, в один момент несколько душевных струнок порвутся, и последствия этого предсказать будет сложно. Моё положение омрачает и то, что катастрофа с геоходом всё же меня подкосила. Может по записи этого и не слышно, да и вообще кажется, словно я здоров, как бык, и не пал духом… Ну… Маски носят все. Говорят, Доктор не способен вылечить себя сам. Интересное утверждение. Проверять подлинность его не стану. Также, как и оценивать своё состояние. Я знаю – оно паршивое. Я на грани смерти. И всё же, сейчас я и есть тот самый “доктор”, который не может вылечить сам себя. И тогда тоже был. Просто тогда я был целее. Выбравшись из палатки и надежно её за герметизировав, на всякий случай я осмотрел генератор. Трех часов зарядки костюма хватило, чтобы он проработал часов восемь в полной нагрузке. Резервной батареи хватит и того дольше, но она нужна для поддержания жизненно важных систем. Света от фонаря над палаткой было достаточно, чтобы я мог спокойно пройтись метров на тридцать от лагеря. Потом пришлось бы включать собственные фонари. Я решил, что буду делать. Думаю, это самый оптимальный вариант. И самый полезный. Я решил вернуться к Геоходу. Во мне взывала человечность. Вчера она была заглушена голосами инстинктов, которые делали всё, чтобы сосредоточить меня на выживание. Говорили мне – выживи сам, а о мертвых позаботишься потом. И… Не могу не признать, что они были правы. Но стоило им хотя бы ненадолго замолчать, как свой голос подала Совесть. И её доводы были тоже верны – эти люди, погребенные под огромной скалой, были моими товарищами и друзьями. Мы прошли с ними буквально огонь и воду. И то, что я остался в живых, а они нет – наверное, самое огромное недоразумение. Какой смысл в ТАКОМ выживании? Можно сказать, что Судьба похоронила в одном обвале всех. Просто четырех она похоронила мертвыми. А одного – заживо. Отыскав в кормовом отсеке геологический молоточек, я хотел было направиться к погребенной носовой части, но на секунду замер. Рано уходить. Нужно что-то… взять. Что-нибудь. Тела товарищей я извлечь не смогу, но… Надо же похоронить по-человечески. Обойдя еще раз трюм, я нашел кое-какие вещи, принадлежащие другим членам экипажа. Не нашел только вещи Брайана. Завернув найденное в то, что осталось от еще одной палатки, я взвалил сверток на плечо и понес… А куда мне их нести то? К скале? Нет. Порода там хоть и мягче, но не приведи случай что, могилы окажутся погребены. Нет, нужно в другом месте. Хотя… Ноги сами принесли меня к скале, пока я думал. И… Это верно. Кажется, я придумал, что делать. Сбросив вещи в стороне и взяв поудобнее молоточек, я начал острым концом царапать прямо на камне буквы. Медленно, но с упорностью дикого быка, я выскабливал одну за другой, пока они не складывались в слова. Работа шла быстро. Порода была твердая, но податливая. Не прошло и часа, как на почти ровной стене были написаны имена тех, кто лежит сейчас тут. Имена павших во имя науки… Хм… Только сейчас я понял, насколько глупо порой звучит это выражение. Отдать жизнь за знание – это всегда было почетным подвигом. Наука редко обходится без жертв. Опасная религия, которой поклоняются сотни тысяч, а то и миллионы адептов. И каждый раз, ради нового открытия, они приносят в дар что-то. Иногда – собственные жизни. А ребята? Всё то, что мы собрали ранее, и везли на поверхность… Все те знания, что несли. Всё это осталось там – вместе с ними. Тогда получается, что они погибли напрасно? Не хочу говорить, что нет… Но и сказать “да” тоже не получается. Я смотрел на имена, вырезанные на стене, и сам не заметил, как по щекам текли слёзы. Чувства, сдерживаемые уже больше суток, наконец горьким фонтаном прорвались из меня наружу. Только сейчас я в полной мере я осознал, в какую ситуацию попал. Не путем каких-то расчетов и прикидок, не за счет оценивания шансов… А просто осознанием. Здесь покоится команда подземного корабля Геоход-1, потерпевшего крушение 21 ноября 2104 года в 14 часов 21 минуту по Гринвичу. Капитан Карл Тайсон. 12.03.2056 – 21.11.2104 Бортинженер Андрей Белушев. 31.08.2062 – 21.11.2104 Геолог Брайан Лайноэн. ??.??.2057 – 21.11.2104 Геолог Пьер Севалье. 16.01.2070 – 21.11.2104 Они отдали свои жизни во имя науки… Почему-то картина казалась незавершенной. Казалось, чего-то не хватает. Сосредоточение несколько отодвинуло эмоции на второй план, и я всё всматривался в нацарапанный текст, пытаясь увидеть хоть малейшую ошибку. Но всё было просто отлично. И всё же, что-то меня удерживало, и я уже не в первый раз пытался понять, чего не хватает. И тут я понял. Осторожно вклинившись в промежуток между последним именем и эпитафией, я осторожно нацарапал еще одно имя. Геолог Нейл Платек. 13.08.2069 - ??? Вот так. Вот теперь всё есть. Мне тогда пришла интересная мысль. Мрачная, как и всё моё положение, но почему-то казавшаяся недурной. Знаете, чем плохо остаться единственным выжившим в подобной экспедиции? Выживший может похоронить своих товарищей, оплакать их… Но когда и этот выживший умрет – похоронить его будет некому. Остаться единственным – это не благо. Это страдание. Пытка. И наказание. Наверное, так чувствовал себя Робинзон Крузо, когда оказался на острове. На абсолютно пустом и необитаемом острове. Наверняка его тоже посещали подобные мысли. И может потому он выжил? Потому что боялся однажды заснуть и не проснуться? У него было куда больше возможностей этого не делать. Куда больше. У него был и воздух, и пища, и вода, и укрытие. У меня же есть только укрытие. Остальное, к большому сожалению, не даст мне прожить двадцать восемь лет, как это сделал Крузо. Самое большое, что у меня есть – это несколько недель. Если за это время ничего не случится, я просто усну… и не проснусь. Вот тогда меня и начали посещать первые мысли о самоубийстве. Этот факт нигде не афишируется, но как и космонавтам ранней эпохи, нам были выданы две капсулы. Именно на такой случай, чтобы не мучатся в ожидании смерти. Ведь Геоход мог выйти из строя не в пещере, а во время бурения туннеля. В таком случае выхода нет. Команда будет похоронена заживо, и ничего не сможет сделать. И тогда останется “Последний выход”.Одна капсула – небольшая, легко умещается в руке. Один глоток – и мучения кончатся. Вторая капсула – чуть больше ладони, и всегда прикреплена к дыхательной системе. Незаметно. Мало кто знает о её существовании. Но стоит повернуть один незаметный клапан… Человеку свойственно создавать памятники. Какие-то крохотные, заметные только создателю. Какие-то видные, что заметят немногие. А какие-то будут высотой до небес. И даже выше. Но что есть памятник? Память? Величие? Или напоминание? Философский вопрос, на который сотни ответов, и каждый из них верный. Сколько тех, кто спрашивает – столько и ответов на вопросы. Наверное, это сумасшествие. Человеческое сумасшествие, попытка привести неприводимое к общему знаменателю. Стандартизировать мир для собственных нужд, забывая, что это не нужно. Нет общего знаменателя. Для меня его тоже не существовало. Ибо я создал не только те царапины на скале, под которой лежал геоход. Это настоящий памятник. А вот зачем я создал еще пять небольших курганов совсем рядом с лагерем? Этот вопрос пусть разбирают психологи. Благо я предоставил им широкое поле для рассуждений. Пусть пытаются классифицировать моё состояние, поставят диагноз, признают то, что и так понятно. Я – сумасшедший. По крайней мере теперь, и я это признаю. И причины скажу. Вдруг эту запись всё же найдут и услышат мою проповедь. Замкнутость в скафандре, отчаяние, наступившее смирение и этот проклятый свист, от которого не избавиться. В какой-то момент мне показалось, что он исчез совсем… Но, словно ожидая этой мысли, он снова проник раскаленной иглой мне в душу, буквально разрывая её на части. От такого легко сбрендить. Собственно, я так и поступил, поскольку ничего другого мне не оставалось. Но пять курганов – это не просто так. Хотя все мои товарищи лежали в другом месте, чтобы успокоить и мою душу, я мысленно похоронил их тут. Вот только вместо тел тут – их личные или просто принадлежащие им предметы. Что нашел, то и закопал. Молотком выбил неглубокие ямки, благо порода тут довольно податливая, почти что пыль, и закопал. А после отыскал достаточно крупные валуны и нацарапал на них инициалы товарищей… И свои собственные. Вот ирония. Я, еще живой, хороню себя. Самостоятельно. Признаюсь, это даже немного смешно, если бы не было так грустно. В последнюю “могилу”, я положил свой молоток. Он мне больше не понадобится. А так, пусть станет памятником. Напоминанием того, что он кому-то когда-то принадлежал. Сколько я сидел возле курганов, честно скажу, не помню. Думаю, несколько часов. Ну вы знаете, полная неподвижность, взгляд в себя, абсолютное безразличие. Только я и свист где-то на краю сознания. И полная отстраненность от времени как такового. Казалось, вот я присел на секунду отдохнуть от проделанной работы, вот я слегка задумался… а вот система скафандра начинает извещать меня о низком уровне энергии, хотя еще недавно было где-то около двух третей. На глаз – я просидел так часов пять, может немного больше. Словно заснул и только сейчас проснулся. Хотя, если бы я тогда спал, наверное не чувствовал бы себя столь паршиво и устало. Дальнейшие дни были словно в сумерках. Вроде я помню, что делал, но эти воспоминания блеклые, абсолютно ненужные. Такие, словно передо мной прокрутили какую-то старую черно-белую ленту, и было это несколько лет назад. С трудом даже вспоминается, что я делал сегодня утром… Днем… Не знаю, когда… У меня давно вышла из строя вся вторичная система скафандра. Тогда она еще работала. Это произошло где-то на шестой день моего погребения. Просто лежать в палатке мне, естественно, было абсолютно лень. А пришедшая мысль, что я мог бы еще послужить делу науки, заставила меня каждый день после пробудки и приема моего и так не слишком большого завтрака, выбираться из палатки и отдаляться вглубь пещеры. Ради своей безопасности, я старался не уходить далеко, и постоянно видел фонарь над палаткой, светивший мне, как маяк для корабля. Вот чего мне совершенно не хотелось – так это помереть раньше времени. Тем более – во тьме и с переломанными конечностями… Сказал тот, кто еще недавно хотел применить “последний выход”. Ирония… Но умирать так не хотелось совсем. Потому небольшая расселина была для меня сюрпризом. Я знал о ней, я видел её… Но не думал, что вот так глупо споткнусь у её края и скачусь вниз. Скажу сразу – было больно, но внутри скафандра это чувствовалось не так сильно, как это было бы без него. Тем не менее, один из нашлемных фонарей разбился в дребезги, на щитке появилась не фатальная трещина, которую я сразу же замазал смолой из ремонтного комплекта, сильно ударился голенью и ощутимо приложился головой. И это я прокатился всего то пять метров. Наверное, в этот момент во мне что-то окончательно надломилось. Вот только заметил я это не сразу. Сразу я заметил замигавший красный светодиод в основании щитка шлема. Скосив взгляд, я увидел значок вторичной системы. Повреждение? Но ведь, она работает. Я вижу показания приборов, свет фонаря горит. Потому я не придал значения, вскарабкался вверх и пошел в сторону лагеря. Вот там то я и понял, насколько сильно попал. Похоже, при падении повредился порт заряда батареи. Поскольку я специально подключил скафандр к питанию, но индикатор заряда всё равно неуклонно полз вниз. Значит, очень скоро я банально лишусь всех индикационных систем. Быстро проверив второй индикатор – заряд батареи первичной системы – я с облегчением вздохнул. Он полз вверх. Значит, дышать и двигаться какое-то время еще смогу, не умру от жажды и голода… и не задохнусь в собственных испражнениях. Наверное, ситуация стала слишком критической, раз я перестал бояться того, что скоро меня не станет, и даже начал посмеиваться, придумывая всё более странные и изощренные способы, как мне тут умереть, или быть чем-то убитым. Пока явным фаворитом оставалось быть придавленным, проткнутым или просто расплющенным другим геоходом. Представив себе подобную смерть, я не выдержал и засмеялся. В голос. И звук моего голоса примешался к тишине пещеры, навсегда оставшись тут пленником скал и вечной тишины. Вспомнил, называется… Снова нутро пронзил этот поганый свист. Серьезно, я пытался даже искать его источник, но, видимо, он настолько далеко, что вне поля моей досягаемости. И тогда я думал, что же его могло вызвать? Пока остановился на теории, что работа Геохода случайно создала проход в другую, незаполненную этим газом пещеру с куда меньшим давлением. И пока это давление не выровняется – этот свист будет терзать меня. Представьте себе звук, который настолько отвратителен, что от него у вас банально сводит челюсти, а всё тело невольно содрогается. И поместите этот звук в пещеру, где он усиливается многократно. Что чувствуете? То-то же. Я, вроде, уже говорил, что больше всего этот свист напоминает забытый на плите чайник. Однако… может это мое сознание рисует, или оно так действительно есть… я еще со школы очень не люблю один звук, от чего надо мной даже часто издевались из-за этого. Правда, повторять специально его никто не решался, ибо он вызывал подобную реакцию не только у меня, но и у всех. Просто я переносил его чуть хуже остальных. Это был звук царапанья ногтем по школьной доске. Так вот, если бы не эта примесь, я бы так не беспокоился по поводу свиста. Чем она достигается – не знаю. И знать не хочу. Но именно он пробивает до костей. В фигуральном и буквальном смыслах. Я постарался снова отречься от него, забыть и провалиться в сонное небытие. И чем сильнее я старался это сделать, тем отчетливее я его слышал. Это как ушной звон, который обычно не замечаешь, но стоит заметить… Он еще долго будет шуметь. Из-за этого я долго не мог уснуть. Теперь, когда перед моим лицом не было никаких часов, я был абсолютно без понятия, сколько я пытался забыться хоть каким-нибудь сном. Всё же скафандр не слишком способствует комфортному сну. Да и вообще, я не вылезал из него уже порядочно. Кожа под ним зудит, и даже в шлеме я чувствую вонь. Но снять его тут – это подвергнуть себя лишней опасности. А если камень упадет на палатку, пока я буду спать, и проткнет её? А если я недостаточно плотно за герметизировал проход? Нет, раз уж я вздумал помирать, то хотя бы помру в собственном гробу. Еще раз хихикнув, я наконец заснул. Вот только этот сон я забуду… Да что я говорю. Забуду, естественно. Скоро. Совсем скоро. Но пока помню – расскажу. Я нахожусь в полностью белом помещении. Настолько белом, что от света слезятся глаза. Настолько всё ярко и нереально, что даже во сне я подумал, что вот он какой – ТОТ свет. Но нет, это явно был не он. Поскольку мой взгляд упал на маленькую, едва заметную черную точку, похожую на битый пиксель на экране компьютера. Одна маленькая точка в океане белой пустоты. Если было бы наоборот – было бы не так… раздражительно, что ли? А так, я просто не мог отвести взгляд от нее. И чем дольше я смотрел на эту точку, тем сильнее чувствовал дискомфорт. Словно весь мой мир, мое существо, тело, душа и окружение вдруг всё засасывает внутрь этой маленькой черной дыры. Я чувствовал, как постепенно исчезаю. Растворяюсь, словно кусок сахара в чае. И когда от всего меня оставалось совсем чуть-чуть я рванулся… и тут же услышал предупреждение от системы воздушной циркуляции палатки. Она завопила, выкидывая меня из сна, как ядро из пушки. Мгновенно, повинуясь инстинктам, я за герметизировал скафандр, кожей ощутив проникший в палатку жар пещеры и странный неприятный запах, заставивший меня поморщиться от мгновенно защипавших глаз и закашляться. Наконец, когда снова смог открыть глаза, я увидел приличного размера дыру в обшивке палатки. Наверное, я случайно проткнул жаропрочный брезент ногой или рукой. Скорее первое. А усилители скафандра, обычно помогавшие мне таскать на себе почти двухсоткилограммовую броню, довершили дело. В одну секунду мой мир резко сузился до размеров внутренностей скафандра. Да, я всё еще мог ходить по пещере, бегать, прыгать если нужно. Но покинуть свой персональный гроб уже не смогу никогда. Разве что случится чудо, и я увижу спасительные прожектора Геохода-2. Но в чудеса я не верю с тех самых пор, когда узнал, что Санта на самом деле совсем не Санта. Да… хе-хе… Пошутил. Сейчас я могу шутить, разговаривать обо всём на свете, даже подначивать и проклинать всех, кто остался на поверхности. Сейчас могу, поскольку давно смирился, что терять мне больше нечего, и что час мой близится. Но тогда мне было не до смеха. Выбравшись из палатки, я снаружи оценил ущерб и, поняв, что одним ремонтным комплектом тут не обойтись, просто доломал мое казавшееся столь надежным убежище. Но ломал аккуратно, стараясь не повредить термогенератор и освещение. Меня просто охватила ярость, и лишь та немногая доля рассудка мешала испортить всё окончательно. Когда палатка представляла из себя разломанное месиво из скомканного брезента и разломанных опор, а наконец успокоился. На ум пришло осознание, что это конец, и что больше ничего не остается. Я только что разрушил свою жизнь, свой шанс и свою душу. У меня не было ни чувств, ни эмоций. Я смотрел на своё убежище, и медленно выбирал тот способ, который избавит меня от страданий в дальнейшем. И вот я уже сижу у курганов и что-то лепечу, считая, что разговариваю с погибшими товарищами. В тот момент, я полностью потерял себя. Я просто сидел, глядя на холмики, и выбирал. Почему-то все считают, что последний выбор перед тем, как покончить жизнь самоубийством, всегда самый сложный. Нет, абсолютно нет. Этот выбор наоборот – самый простой. Тут важен результат. А как он достигнут – не имеет ни малейшего значения. Можно сделать это тихо, чтобы никто не узнал. Можно не слишком, чтобы об этом говорили, вопрошая, какие страдания пережил этот человек, и что привело его к такому поступку. А есть – прилюдно. Чтобы видели все. И чтобы все были напуганы, видя это. И чтобы те, кто не видел или поняли посыл, или признали тебя умственно ненормальным. В моем случае… А ведь один лишний лучик света, один лишний звук. Одно содрогание почвы под ногами… И всё. И не пришлось бы выбирать, поскольку сама необходимость этого выбора отпала бы сама собой. Это дало бы еще одну, даже крохотную надежду. Что еще ничего не кончено. Что еще не всё потеряно. Что остался шанс… Но нет. Я прислушался, и ничего не услышал… Одну только тишину… Тишину… Тишину? Наверное, это и вывело меня на несколько секунд из того состояния. На секунду проснулось любопытство. Тишина? Какого черта тишина? Где этот проклятый свист, который донимал меня всю неделю? Исчез? Не мог он так быстро… Впрочем, как только произошло осознание новой истины, я вдруг услышал Тишину. Неожиданно тяжелую, холодную, сковывающую тишину. После недели этого невыносимого звука, к которому ты даже уже успел привыкнуть, навалившаяся вдруг тишина стала словно гидравлическим прессом, причем рухнувшим с высоты небоскреба. Стало трудно дышать, голова вдруг стала словно отлитая из чугуна, а натяжение собственной кожи – удушающе сильным. Захотелось кричать, но крик сам остался внутри, не смея вырваться. Как и воздух, грозивший оторвать легкие и утянуть их вниз под своей тяжестью. Казалось, я вдруг стал весить в десятки тысяч раз тяжелее. Воздуха стало не хватать. В какой-то момент я решил, что вышла из строя система регенерации воздуха, и рука сама потянулась в сторону воздушного вентиля. Я надеялся, что отрегулировав давление, смогу хотя бы уменьшить муки. - Не спеши, успеешь еще,- неожиданно раздался смутно знакомый голос совсем рядом. Вдруг дышать стало легче, а осознание того, что рука легла вовсе не на вентиль регулировки воздушного давления привела в ужас. Еще бы секунда, и я бы дернул за клапан “последнего решения”.- Ты что, о клаустрофобии ни разу не слышал? Я начал быстро и нервно озираться в поисках говорившего, но вокруг меня никого не было. Тем не менее, я чувствовал, что кто-то совсем рядом. Я только его не видел. - Кто ты?- спросил я.- Покажись! - Не кричи. Я тут,- ответил голос, и на секунду я увидел в темноте чей-то силуэт. Неразборчиво. Словно там было что-то слегка темнее пещерной тьмы. - Я смотрю на тебя? - Вообще-то, нет,- ответил голос.- Я справа. Повернув голову, я тут же увидел его. Это был определенно человек в таком же термозащитном скафандре, что и мой. Он стоял неподвижно, сложив руки на груди и смотрел на ошарашенного меня сквозь закрытое забрало шлема. Но… Облегчение проступило на моем лице. Неужели чудо, и я спасен? - Нет,- ответил человек.- Извини, что ломаю тебе всю радость, но ты не спасен. Второй Геоход еще только начал своё движение, и добираться ему сюда больше трех недель. И нет, я не еще один выживший из твоего экипажа. Ты единственный, кто выжил. - Тогда…- радостная улыбка также медленно сползла с моих губ, как и появилась там. - Ну, трудно объяснить тому, кто в психологии смыслит столько же, сколько курица в квантовой физике. - Я не,- хотел возразить я, но незнакомец перебил. - Это не считается. Курица тоже помнит кое-что, и всё равно не смыслит. Потому просто прими тот факт, что я тут, перед тобой. И да, не вздумай считать меня… Блин, ты всё-таки вздумал… Вообще-то да, он прав. На какую-то секунду, я принял незнакомца за физическое воплощение ангела или дьявола.Особенно последнего. Я ведь всего в пяти шагах от Ада. Хотя эта мысль и мне показалась абсолютно абсурдной, меня больше удивила способность незнакомца опережать мои собственные мысли. Словно он думает одинаково со мной. Или даже читает мои мысли. Я уже ничему не удивляюсь. - И это ты тоже не думай,- развел руками гость.- Я не телепат. И вообще забудь про эту чушь. - Тогда кто ты? Пришелец? Подземный житель? Или плод моего воображения? - Нет, нет и нет. Хотя последнее ближе всего к истине. - Не понял?- честно ответил я. - Всё ты понял. Я действительно плод. Только не воображения, а сознания. Самостоятельная часть тебя, появившаяся из-за твоего психического срыва. Самостоятельная, свободная… и даже немного разумная. - Ты меня окончательно запутал. - Я знаю,- так называемый плод моего сознания наконец соизволил открыть щиток шлема, и мне предстало моё лицо. Такое, каким я запомнил его в тот последний раз, когда смотрел в зеркало.- Давай я тебе всё подробнее объясню. Шахматы? Я-то знаю, ты из со школы любишь. Тут не поспоришь, но где он вздумал найти тут шахматы? Мы в пещере, глубоко под землей. Хотя перед глазами сразу предстал дедовский набор шахмат, сделанный из синтетической слоновой кости. Довольно дорогие, несмотря на искусственное происхождение. Гость показал взглядом куда-то в сторону, и я увидел там, куда показывал его взор, письменный стол с двумя стульями. А на столе стояли именно те самые шахматы. - Они реальны?- спросил я, стараясь скрыть потрясение. Хотя уже сам понимал ответ. Гость улыбнулся. - Нет, но сыграть в них можно. И хватит называть меня Гостем. И Глюком тоже не надо. Для тебя я Митр. - Митр?- переспросил я. Знакомое слово. Где я мог его слышать? - Не напрягайся,- сказал Митр, садясь напротив, собираясь играть черными. - Хм… - Вспомнил-таки,- ухмыльнулся оппонент. Да, я вспомнил. В студенческие годы, я по обмену попал в Индийский университет. Местного языка я не знал, но один мой знакомый прекрасно знал мой язык. Он и переводил для меня. Помнится, слово Митр на Хинди означает Друг. Вот теперь я спокоен… блин. - И нечего меня стыдится,- снова прочтя мои мысли, ответил Митр.- Неделя изоляции, гибель товарищей, свист, от которого и мне становилось дурно, вдох ядовитого газа, замкнутость в скафандре и вчерашнее падение… Мне перечислять дальше? - А оно то тут при чем?- снова не понял я. - Ты не только коленом хорошо приложился. Головой тоже неслабо так… - Так, кстати, по поводу головы,- я сделал ход пешкой.- Давай договоримся. Ты не будешь больше читать мои мысли… Или что ты там делаешь. - Ну, совсем не читать я не могу,- усмехнулся Митр, переставляя свою пешку.-По сути, это ты сам придумываешь сейчас мои ответы. Я их только озвучиваю. Ну ладно, согласен. Я не читаю твои мысли, ты не задаешь немые вопросы, идет? - Идет,- ответил я.- Вот только не возьму в толк, зачем ты меня спас? - А разве не понятно? Потому и спас, что ты хотел с жизнью расстаться, хотя сам считал, что спасаешь себя. Знаешь ли, я не слишком люблю, когда кто-то лишает себя жизни, не думая о других. О семье, друзьях, коллегах. Не люблю эгоистов. - А тебе то что? Ты то вообще плод моего поврежденного сознания. Тебя тут нет. Наверняка я сижу сейчас на куске скалы и болтаю сам с собой, уставившись черт знает куда. - И ты прав, но, к сожалению, ты забываешь еще и вот о чем. У каждого человека находится минимум один воображаемый друг, который живет внутри него, и с которым он любит разговаривать периодически, шутит с ним, спорит и думает. И этому другу не слишком может понравится, что ты можешь лишить себя жизни. Умрешь ты – умрет и он. А он то в чем виноват? - Нет у меня воображаемых друзей. По крайней мере не было… до сего момента. - Вот тут не ври мне,- Митр всматривался в доску, выбирая ход позаковыристее.- Только не говори, что ты никогда не разговаривал сам с собой, когда находился один в помещении? Или не употреблял Мы вместо Я? То, что люди обычно называют “думать вслух” или “Разговаривать сам с собой” – это только самообман. Обман страха, что он остался один. Вот он и обращается к своему внутреннему “другу”. Тому даже отвечать не нужно. Человек и так знает, хотя и не осознает, что внутри него не одно Его сознание, а множество. Такое множество, что трудно вообразить. Просто его доминирует сейчас, вот и всё. И если всё в порядке – остальные не претендуют на это доминирование. - А если не всё? - Джекилл и Хайд,- кратко ответил Митр, перемещая ладью так, что мой король становился под удар.- Тебе Шах. - Ну и кто из нас тогда Джекилл, а кто – Хайд?- уводя короля с линии удара, я только сейчас заметил, в какую ловушку он меня загоняет. И судя по самодовольной ухмылке Митра – я попал в точку. А кстати… - Не советую,- вдруг сказал Митр.- Прости, я нарушил договор. Я же сказал тебе, что я полностью самостоятелен и даже немного разумен. Даже если ты станешь думать мои ходы неправильно – я всё равно выкручусь. Ведь ты видишь и правильные ходы. - Так не честно,- возразил я. - Слушай, я-то знаю, где честность, а где – мошенничество. Не волнуйся. Я хоть и играю твоей головой, но не забывай, что у меня и своя есть. Тебе снова Шах. Скажу наперед, ту партию я всё же проиграл Митру. Хотя честно признаюсь, что и не хотел особо выигрывать. К концу партии я даже успел забыть, что Митра тут и нет. А моё собственное состояние далековато от нормального. Однако, эта галлюцинация стала моей Пятницей. Мне было абсолютно плевать, что он нереален. Мне было всё равно, что я спятил и разговариваю с плодом сломанного сознания и разбитой психики. И, если верить словам Митра, поврежденного мозга. Я просто нашел себе собеседника на оставшиеся часы или дни моей жизни. Даже несмотря на то, что этот собеседник – ты сам. Мы разговаривали часы на пролет, играя в нереальные шахматы. Он делился со мною мыслями, как индийский гуру. Глубокими, чистыми и довольно мудрыми. Ирония в том, что его мысли – это ведь мои мысли. Собственные. Осознавая это, я пытался понять, откуда они могли взяться у меня. Над этими вопросами я сам никогда не задумывался, а то, что говорил Митр воспринимал как само собой разумеющееся. Я ведь не философ, которому интересны эти высшие сферы. Я обычный геолог. Да, имею докторскую степень. Да, участвовал во множестве экспедиций, в том числе и две на Геоходах. Считая эту. И лишь оказавшись в пяти шагах от Ада, потеряв всякую надежду, находясь на грани Жизни и Смерти, и изрядно спятив, я вдруг понимаю, что чувствует вопрошающий у Гуру другой Гуру, который еще не осознал, кто он есть. Именно Митр посоветовал мне начать делать эти записки. Так и назовем их – Записки похороненного шизофреника. А что, звучит. Биографию я оставлять не буду, и без меня поднимут. А вот последние дни жизни – пройдут. Если запись найдут. Кстати, недавно Митр высказал весьма недурственную мысль. - Достал уже этот скафандр,- сказал я, потягиваясь от долгого сидения. Митр эту партию проиграл, хотя по лицу вижу, что поддавался.- Если бы не четыреста градусов снаружи… - Да уж, это проблема,- ответил Митр. Ему то и жар, и ядовитый газ неопасен. Он даже несколько раз при мне раз герметизировал скафандр. Просто чтобы напомнить, кто он есть.- Но согласись, уж лучше в нем, чем умереть, превратившись в бифштекс на гриле. - Но и этот гроб меня уже нервирует. Сколько я уже в нем. Две недели? - Примерно. У меня тоже часов нет. А биологические – врут. - И то верно. Но всё же… Мне надоел этот гроб. - Ну… Это высокотехнологичный скафандр, в котором собраны лучшие знания и достижения человечества. Без него ты умер бы уже через несколько минут нахождения здесь. - Это я понимаю… - А теперь прочувствуй иронию. Все технологии этой скорлупки, все достижения науки собраны тут для твоего же погребения. Чувствуешь этот сладкий запах абсурда? В тот момент я действительно почувствовал запах, но отнюдь не абсурда. Или это так абсурд и пахнет? Вонью? Наверное. Сколько мы так проиграли, я не знаю. Если бы не напоминания Митра о приемах пищи, сне и зарядке – я бы так и умер. Сидя в задумчивой позе на камне, вглядываясь в шахматную доску, которой в реальности не существует. И всё же один раз я пропустил зарядку. Индикация у меня давно вышла из строя, и я просто не заметил, как разрядилась батарея первичных систем. Компьютер, дабы сберечь системы жизнеобеспечения перестал питать другие, менее важные. Например, усилители. И вот мы пришли к настоящему моменту. Я лежу на земле, абсолютно неподвижный, трачу остатки энергии на то, чтобы сделать эту запись, не в состоянии сдвинуть этот массивный скафандр в сторону генератора. Раньше я бы это сделал. Но не сейчас. Голодный, обезвоженный и с трудом соображающий от медленного нагрева внутренней части скафандра, я не в состоянии даже перевернуться на живот. Уж если черти решили поджарить меня напоследок на одной из своих сковородок, что пусть я буду обжарен равномерно со всех сторон, а не только со спины и боков. Думаю, стоит закончить свой рассказ на этом. Энергии мало. Если найдете эту запись с моими бреднями, и прослушаете её, то сделайте одну услугу. Заберите её на поверхность. Моё тело и тела моих товарищей – не надо. Хотя я точно знаю, что вы меня не послушаете. Но всё равно прошу. Мы тут умерли, мы тут упокоились, нам тут и оставаться. Это был Нейл Платек. Геолог Экспедиции Геоход-1. Последний выживший. Пост скриптум… Родным хочу передать вот что. То, что меня не стало – не беда. Вы сами живите. На том свете свидимся. Что хочу передать своим коллегам… Дерзайте, открывайте… Я оставил ящичек с кое-какими весьма интригующими образцами около палатки. Выставил на видное место, не пропустите. На ней нацарапана та же просьба. Знайте, что мы тут погибли не зря. Ну а врагам сказать… Хех, затрудняюсь даже придумать вам что-то. Обычно в таких случаях прощают и всё такое… Наверное, и мне стоит так сделать. Враги мои, вы прощены за всё. А в остальном, идите вы все в жо… *** Едва различимый огонек на внутренней части шлема угас. Всё, энергии больше нет. Минут через десять-пятнадцать я задохнусь от углекислого газа, который надышу. Но перед этим помучаюсь от проникшего внутрь жара, поскольку система охлаждения тоже перестала работать. Какое-то время она еще будет охлаждать меня по инерции, но этого надолго не хватит. Мда… - Что делать, если Вы оказались в безнадёжной ситуации? Порадуйтесь, что жизнь до сих пор была к вам добра. В случае, если жизнь не была к Вам добра, радуйтесь, что скоро Вы от неё отделаетесь.*- произнес Митр, появившись рядом вне поля зрения. - Колкое замечание, ничего не скажешь,- я кивнул на появление своего воображаемого друга. - Ну не сердись. Это и мои последние минуты жизни, кстати. И надо сказать, что свою жизнь я провел отлично. - Вот Эгоист. А как же Мать? А Сьюзан? - Да она даже не знает, что ты сох по ней уже два года, и как последний трус боялся ей об этом сказать. А теперь и не узнает. Ты ведь не оставил об этом записей… Вот именно. Ладно, не кори себя… Эй, ты что делаешь? Взяв рядом лежащий камень, я начал им царапать на обшивке своего скафандра. Камень это делал плохо, но всё же след оставлял. Нейл Платек +СьюзанКиз Потом я постарался обвести эту надпись сердечком. Так, как делают это влюбленные там, на поверхности. Маленькие напоминания о своей радости и любви. Всё, теперь, когда найдут тело, они увидят надпись. А подняв информацию, найдут Сьюзан и передадут ей мои последние чувство. - Романтик,- хихикнул Митр,- Но вышло криво. - Поймут. - И зеркально,- снова хихикнул Митр. Но глаза его были грустными.- Ну что? Готов? - А у меня есть выбор?- спросил я, нащупывая клапан.- Ну что, увидимся на той стороне? - Нет, не увидимся. Для меня нет Той стороны. Впрочем, я не жалею. - Жаль. Ты бы мне составил там компанию. - Если снова долбанешься головой – зови. Поиграем в шахматы. Митр опять хихикнул, и тут же добавил: - Спасибо за прожитую жизнь, Нейл. - И тебе спасибо,- ответил я и повернул клапан. К спертому жаркому воздуху скафандра быстро примешался легкий запах лаванды. Такой приятный и успокаивающий. Убаюкивающий. Словно я оказался в Альпах, на его зеленых лугах, и они приятной волной ласкают тело, а от запахов хочется расплыться в улыбке и не снимать её с лица всю оставшуюся жизнь. Постепенно меня клонило в сон. Медленно, но неотвратимо. Я не боялся сна. Я не боялся того, что не проснусь. Наоборот, я не хотел просыпаться. Я не хотел вновь оказаться в пяти шагах от Ада, когда перед тобой уже открыты райские врата. Я шел к ним. Осторожно, словно боясь спугнуть неожиданное наваждение, эту мечту, которая воплотилась за секунду до сна. Недостижимую, и потому притягательную. Теперь, я дома. Прощайте все. Спасибо за всё…Эдуард Атрэмен.
Декабрь 2016 – Январь 2017
* - В тексте приведена сокращенная цитата из романа Дугласа Адамса “Автостопом по галактике”