Скажи жизни да

Я сплю! Я сплю! Я сплю! Я, словно мантру, повторяла эти слова. А что, скажите мне на милость, я должна была думать? Я ведь помнила маму, папу, несшего меня на руках и потом поющего нашу с ним колыбельную… Я долго так лежала и размышляла, но потом резко распахнула глаза. Я находилась в небольшой, светлой комнатке с голубыми стенами и белым потолком. Напротив моей кровати было открытое окно, на котором от легкого ветерка, пахнущего цветами и медом, колыхались тоненькие светлые занавески. Было тихо, тепло и до боли в сердце уютно… до слез почти. Вдруг где-то в доме загремели посудой. Я поняла, что не могу больше лежать, и, сползши с кровати, пошла на шум. На кухне, в которую я заглянула, расставляла на стол посуду моя мама, а папа сидел в кресле и читал газету. Прислонившись к двери, я стояла и смотрела, боясь моргнуть. Ноги меня почему-то не держали, а сама я до сих пор думала, что это сон. Пока я пыталась хоть как-то примирить себя с окружающей действительностью, мимо меня прошел Дженс и, запрыгнув на подоконник, флегматично на нем развалился, помахивая хвостом и бросая на меня уж очень выразительные взгляды. Пока я глазела по сторонам, ко мне повернулась мама и с теплой улыбкой произнесла: — Уже встала? Как спалось? А мы тебя ждем завтракать! — И ничего не изменилось, — сказал папа, подошел и взъерошил мои отросшие волосы. — Ты все такая же соня! Я боялась, я просто боялась в это поверить. Мне нужно было знать наверняка. Тогда я повернулась к маме: — Что ты мне говорила, когда укладывала спать? — произнесла эти слова и затаила дыхание в ожидании ответа. Мама на секунду замерла и посмотрела на папу, он улыбнулся: — Пусть до утра тебя хранят ангелы. Мы прошли проверку, солнышко? Это мы! Ты не должна нас бояться. А через несколько секунд, судорожно вцепившись в них обоих, я рыдала, между всхлипами повторяя раз за разом: «Мамочка! Папочка!» Родители только гладили меня по спине и голове, и мама вытирала мое зареванное лицо полотенцем. А потом был самый лучший завтрак в мире… во всех мирах: мамины блинчики с кленовым сиропом. Папа посмеивался надо мной, а под конец, сделав хитрое лицо, предложил мое любимое шоколадное мороженое! Все! Я в райском раю! Именно так! В окно весело светило солнце, мы все втроем сидели за столом, а я с набитым ртом, сама себя перебивая и перескакивая с пятого на десятое, пыталась рассказывать маме с папой о том, как я провела без них эти годы, как было тяжело, больно, как тосковала ежедневно, ежеминутно, ежесекундно… Не могла прекратить ни есть, ни говорить: мне казалось, что если остановлюсь, то все исчезнет. И этот мир, и дом, и мама, и папа, и блинчики, и даже мороженое… А я проснусь опять без них. Нет, потерять их еще раз… боюсь, что это выше моих сил. — Наелась? — спросила мама, когда я буквально отвалилась от стола. — Ох! Да! Вкуснее ничего не ела лет сто, наверное! — Тогда давай мы отпустим папу, а сами сходим прогуляться? Здесь недалеко есть прекрасное место, хочешь посмотреть? Пока мама говорила, я вцепилась в руку отца, с мольбой смотря на него, а он лишь, тепло улыбнувшись, произнес: — Не пугайся, солнышко, все хорошо. У нас у всех здесь есть своя работа, мама тебе все расскажет. А мы с тобой еще увидимся и не раз. Он обнял меня и вышел за дверь, и я, выскочив следом, уже никого не увидела и с изумлением посмотрела на маму. — Я тебе все расскажу… Ну так как, прогуляемся? — Ну конечно! И мы пошли по тропинке, но не в ту сторону, откуда пришла я, а в противоположную — там вдалеке виднелась небольшая рощица. Шли молча: мама дала мне возможность рассмотреть все великолепие окружающего меня мира. В рощице, прямо в самом центре, как жемчужинка в раковине, был небольшой пруд с настолько чистой водой, что было видно дно и маленьких юрких рыб, а на его поверхности, распушив свои лепестки навстречу солнечным лучам, важно плавали желтые, белые и розовые кувшинки. Вокруг царило такое умиротворение, что хотелось либо рухнуть в густо растущую траву, раскинув руки крестом, и смотреть… смотреть в эту звенящую небесную синь, пытаясь надышаться солнечной любовью, либо упасть на колени и заплакать. Я посмотрела на маму, а она, улыбнувшись, прижала меня к себе и сказала: — Смотри! Она на мгновение задумалась, и на моих изумленных глазах из ничего, буквально из воздуха, стала появляться резная и необыкновенно красивая беседка. Вскоре ее оплел крестовник и вьюнок. — Давай внутри посидим и поговорим? — предложила мама. — Это как?.. — только и смогла выдавить я. Но мама с улыбкой чеширского кота уже тянула меня внутрь беседки. Мы зашли, сели на расставленные по кругу удобные лавки, и мама протянула мне стакан с моим любимым томатным соком, таким прохладным и густым… — Попей сока и успокойся, а я тебе расскажу, что и как здесь устроено. Ты наверняка уже поняла, что пока в свой привычный мир ты не сможешь вернуться. — Пока? — Да, пока… Просто послушай меня, а потом, если что не поймешь, то спросишь. Я кивнула. — Так вот, — продолжила мама. — Здесь совсем другое мироустройство, и все, что тебе нужно, можно создать самостоятельно. Все потому, что этот мир состоит из чистой энергии. Я выгляжу не так, как ты меня видишь, да и ты сама… Просто твой мозг еще не принял твой переход. Так бывает, если жизнь человека прерывается внезапно и насильственно, и ты видишь себя так, как привыкла видеть ежедневно. Этот мир создан для адаптации, а я работаю тем, кто помогает человеку принять его уход из мира. Принимая облик людей, наиболее близких для человека, но которых он когда-то потерял. — Тогда ты, выходит, не моя мама, да? — Нет, Эллисон, я как раз твоя мама… Вспомни, кем при жизни я работала? — Врачом, хирургом, — запинаясь, ответила я. — Вот! Здесь я делаю то же самое, я помогаю людям… Ты ведь понимаешь меня? — А папа? — спросила я. — Ну, у нашего папы другая работа — моя ему неинтересна, — усмехнулась мама. — - Он работает с другими душами — душами, которые в том мире сделали много плохого, принесли кому-то боль или смерть. В вашем мире его назвали бы жнецом. Он забирает эти души и доставляет их в другой мир — в мир, который заставляет их пережить боль… боль всех вместе и каждого в отдельности. В вашем мире это называется адом. — Они там все кипят в котлах с маслом? Мама рассмеялась, весело и заливисто, как когда-то раньше, и я тоже улыбнулась. — Ну что ты, это все выдумки! Они просто бесцельно бродят по своему миру, не имея желаний. Они зациклены на своей внутренней боли, но со временем они либо меняются, становясь чище, либо растворяются, поглощенные энергией мира. Услышав это, я с опаской начала озираться, но мама меня обняла и продолжила: — Успокойся, тебе никто здесь не навредит. Я уже говорила, что вокруг тебя все пронизано чистой энергией. Чтобы тебе было проще понять, как это работает, представь себе, что это пластилин и ты можешь из него вылепить все, что захочешь. Попробуй! Нужно лишь чего-то захотеть. Разумеется, ничего же путного в голову не лезло, да и я еще находилась под впечатлением от услышанного. В голове было пусто аж до звона. Так, главное — не подвести маму! Надо успокоиться и сосредоточиться… ну, и начать хотеть. Но как здесь хотеть? Ведь все, что я могла пожелать, у меня уже было! Мои мама и папа рядом! Но не могу же я ударить лицом в грязь, да и азарт уже появился! И я взялась за дело: села поудобнее, откинувшись на спинку лавочки и затаила дыхание. Нужно было понять и почувствовать, как это работает, и я с азартом маньяка-исследователя крепко-крепко зажмурилась. Наверное, со стороны это выглядело весьма комично, но мне было не до этого. Я творила! И вдруг с закрытыми глазами я увидела этот мир по-другому: он был весь соткан из миллиарда радужных нитей, пронизывающих все вокруг. Я вытянула вперед руку, она была словно покрыта каким-то узором. Было неимоверно красиво, и я почувствовала, что мое понимание этого мира стало переходить на другой уровень восприятия. — Эллисон, не отвлекайся! Пожелай себе что-либо! Я повернулась на голос, не открывая глаз, и увидела, что мама сидит, вся в серебристом ореоле… Господи, как же это было красиво! Я еще раз на мгновение задумалась и решила особо не мудрить. Памятуя, что лучшее — враг хорошего, пожелала — простой до банальности, но так нежно мной любимый — ароматный, солнечный апельсин! И буквально через секунду я почувствовала в руке приятную тяжесть. А если попробовать еще раз? Услышав мамин смех и открыв глаза, я увидела, что мама держала в руке корзинку, почти полную моими «творениями»! А мама смеялась надо мной. — Милая, все, остановись! Хватит! Ты же лопнешь! — Мамуль! Ну еще разик! Я другое пожелаю! Честно! И пожелала маленькую шоколадку! Потом шоколадку побольше, потом еще… и еще, пока мама не обняла меня и, взъерошив волосы, не сказала, что я дите малое! Ну да, дитё! А что? Ведь это так здорово — сидеть с мамой у пруда в тени беседки, с удовольствием поедать апельсины, шоколад!.. Да это в сто раз лучше любого Рождества!