***
С тех пор, как Ричард узнал про эра Рокэ всю ужасную правду, прошло десять бессонных ночей. Каждую проклятую ночь, ворочаясь на перине без малейшей надежды на сон и отдых, юноша думал… кхм, вернее… юноша пытался думать о своем эре с осуждением и отвращением. И получалось из рук вон плохо. Ричард не понимал почему, но стоило ему вспомнить подсмотренную сценку и непристойные звуки, её сопровождавшие, и — о ужас! — руки-предательницы сами, наперекор разуму и воле, соскальзывали под одеяло. Порицать погрязшего в разврате Алву, когда перед глазами маячат неприличные сцены, а клинок, хоть тысячу раз на него ладонями надави, наливается возбуждением, это… сложно. И стыдно. И так… так… так приятно! Часы в соседней комнате начали бить полночь. Дик вздрогнул от неожиданности, крепко зажмурился и в последний раз прикоснулся к себе. — Создатель!!! — прошептал юноша сквозь стиснутые зубы. Невозможно сладкое мучительное томление вырвалось из-под контроля и потекло по руке. С последним ударом маятника оно превратилось в нечто мокрое и липкое. Стало противно от самого себя. Луна заглянула в щель между портьер и тут же скрылась за тучи — ей тоже был мерзок Ричардов позор. — Эх… — привычным движением юноша сдвинул мокрый кусок одеяла к ногам, с тоской посмотрел на свое многострадальное, стремительно убывающее мужское достоинство. Размер его, как теперь выяснилось, оставлял желать много лучшего, но печалило юношу, увы, обстоятельство совсем другого рода. Сминая и оглаживая разгоряченную плоть вороватой рукой, — что само по себе уже было достойно порицания, — он не мог отделаться от одной очень нехорошей мысли… — Вот ведь проклятие! — тихо выругался Дик, натягивая рубашку на голые колени. — Вот ведь проклятие… Эр Рокэ во всем виноват. Бесчестный, гадкий, развратный человек… Что он сделал со мной? Может статься, я подцепил от эра какую-то неведомую гайифскую заразу? Или это сам Леворукий в недобрый час принял облик Алвы и украл мою совесть?! Нащупать причину своего морального падения никак не получалось, и Дикон страдал. Бедный он, бедный! Не мог, страстно хотел, но не мог Ричард Окделл изгнать из головы то, что видел и слышал… — Матушка не учила вас, что подглядывать надо незаметно? — спросил Ворон, небрежно поправляя тряпку, заменившую ему штаны. Держалась набедренная повязка на честном слове и грозила вот-вот соскользнуть вниз. Прекрасно понимая, что под нею, Ричард не мог не заливаться краской, а взгляд сам собою утыкался в пол, хотя стыдиться должен был Ворон! Так и не дождавшись ответа на свой вопрос, эр Рокэ самым наимерзейшим образом хмыкнул и соизволил отпереть дверь… — Идите уже, юный шпион, — издевка в голосе эра не позволила Дику покинуть кабинет просто так. Надо было ответить — прямо и грубо! — так, чтобы Алва понял и осознал… Гм, вот только — что именно? Ричард задумался на мгновение, но изобретение мелочных поддевок и издевательств никогда не было коньком Повелителя Скал. Уж лучше выпалить первое, что пришло в голову — и честнее, и благороднее. — Я… Можете не беспокоиться, эр… монсеньор — я никому не скажу о том, что случайно увидел. — Ах, «случайно»? — Рокэ куртуазно закрыл лицо рукой, но Ричард явственно услышал, как тот хрюкнул! Или… заплакал? Плечи Ворона тряслись так, словно он плачет, и юноша попятился к двери, не желая становиться свидетелем еще одной позорной сцены. Виданное ли дело — Рокэ Алва устыдился своего поведения … — Постойте, Дикон… — Алва еще раз судорожно всхлипнул и уцепился рукой за косяк. Глаза его влажно поблескивали от слез, на щеках алел нездоровый румянец, но в целом, к большому облегчению Дикона, эр смог совладать с собой. — Помните, я велел вам в любой, даже самой странной нужде обращаться к Хуану? — Да, монсеньор, — пробормотал ошарашенный Ричард. Он и правда припоминал что-то такое, оброненное эром в их первую встречу. Вот только при чем тут этот мужлан работорговец Суавес, потокающий эру Рокэ в гайфиском разврате?.. — Идите же, Ричард. Повинуясь изящному и весьма оскорбительному мановению руки, Ричард спиной вывалился в коридор и, за неимением лучшей идеи, поплелся в свою комнату — один на один с нехорошей мыслью. В ту ночь юноша не смог поймать зловредную мысль, и тем более сформулировать её, но он отчётливо чувствовал, что до добра эта дрянь его не доведет. Так и вышло.***
О том, что беспокоить соберано не стоило, Хуан догадался слишком поздно. — Карьярра! — соберано поморщился, как от зубной боли, и открыл глаза. На голову Хуана обрушилась волна молчаливого недовольства, и другой на его месте, пожалуй, задуматься бы о добровольном увольнении. Хуан тоже о нем задумался, но прийти к какому-либо выводу не успел. — Что еще? — Дор Рикардо, — шепотом сообщил Хуан. — Сами же приказали, если что странное — докладывать. Заслышав имя оруженосца, соберано обреченно вздохнул и сделал знак рукою — «заходи». Пока Суавес аккуратно прикрывал за собой дверь, дор успел вернуться к своему новому любимому занятию. Как это безобразие называлось у морисков, Хуан знать не хотел, а название своего собственного сочинения к соберано применять стеснялся, даже мысленно. Вот ведь болваны багряноземельские придумали: ноги — под себя калачиком, руки как у нищего — вверх ладонями, и сиди так до посинения, воображай, что чего-то там особенное видишь! В постели поваляться и сны всякие посмотреть, понятное дело — для дураков; зад на коврике просиживать — вот где истина-то кроется… И чего дора на всякую глупость вечно тянет? — Хватит сопеть, Хуан, — покончив с «медитацией», соберано легко поднялся с пола и, указав управляющему на кресло, пошел гулять по комнате. «Сейчас мораль читать будет» — не без печали подумал Хуан и оказался прав. Иметь в распоряжении тело и волю преданного слуги дору было почему-то мало, норовил еще и мысли к рукам прибрать. Получалось с переменным успехом, но на то, наверное, соберано и Первый маршал, чтобы не сдаваться? — Тебе не дано понять пользу медитации, но это временно… — вещал дор, привычно лавируя между столиками и креслами. — Когда-нибудь все Золотые Земли проникнутся этой замечательной практикой, а скептики вроде тебя, Хуанчо, будут жестоко посрамлены. То, что ты по темноте и невежеству принимаешь за блажь, на самом деле — простой и понятный путь к оздоровлению тела и духа. Мориски это понимают, и однажды сильно удивят тех, кто сейчас корчит недовольные рожи… Дальше Хуан немножко уснул с открытыми глазами, и речи соберано слышал урывками. … медитация — суть приручение ума, но если оного нет — медицина, даже мориская, бессильна… … и он воскликнул: «смерть! где твоё жало?». Даже если человек знает, что вечен, все равно не может быть уверен в своей защищённости… … ты меня слушаешь? — Слушаю, дор, — на голубом глазу соврал Хуан и состроил такую честную морду, что аж самого проняло. — Слушать и слышать — разные вещи, — покачал головой проницательный соберано и опустился в любимое кресло. — Что там с оруженосцем? Настал черед Хуана рассказывать про чудеса и глупости. — Да тут такое дело, дор… Учудил ваш оруженосец… Учудил…***
Как ни странно, еженощные мучения сказались на Ричарде самым положительным образом: юноша все чаще замечал, что стал спокойнее и увереннее в себе. Аппетит, отбитый ко всем видам блюд еще в Надоре и практически умерщвленный в Лаик, вернулся к нему сторицей, но как ни странно, в подобие Наля Повелитель Скал не превратился — наоборот! — он как будто подтянулся всем телом. А еще энергия во всех членах как будто удвоилась, и Дикону стало намного легче подниматься с восходом солнца и не опаздывать на уроки фехтования! Сами тренировки давались теперь почти без нервов: даже получив очередной укол в шею, или больно ударившись головой о стену, — эр Рокэ всегда извинялся за такие выпады и говорил, что это он нарочно, для лучшего запоминания, — юноша больше не злился на своего эра. Стоило вспомнить ту сценку в спальне, как настроение поднималось, раздражение улетучивалось, и эру Рокэ оставалось только вздыхать и снова браться за шпагу — Ричард был готов к новому утомительному бою. В такие минуты оруженосцу становилось искренне жаль своего непутевого эра: ведь несмотря ни на что, тот очень страдал. Страдал от одиночества, от собственного дурного характера, а еще от того, что позорный секрет его больше таковым не являлся. Злые хвастливые слова Ворона, что плевать ему на мнение других, Ричард давно не воспринимал на веру — спасибо эру Августу. Наивный, наивный кансилльер! Он даже не подозревает, насколько сильно эр Рокэ погряз в разврате… И не узнает! — Дик никогда не посмел бы открыть глаза на правду старому больному человеку; он обязан был пощадить нервы друга. И болезненную гордость врага… Вот только вряд ли Ворон об этом догадывался. Потомок предателя, обозленный на весь мир и Людей Чести, что он может знать об истинном благородстве? Наверняка вообразил, что Дик болтает о его позорной связи с управляющим на каждом углу. А Дик не такой! Дик бы никогда! И даже больше — ощутив на самом себе всю силу и прилипчивость гайифского порока, Ричард теперь страстно желал помочь эру Рокэ. Он даже знал, как именно может помочь… Он… Он… Он не мог, не мог и не хотел, запрещать себе думать об этом! Каждую ночь, отдав должное низменным инстинктам и отодвинувшись от мокрого пятна на одеяле, будто не имел к нему никакого отношения, Дик Окделл возносился в заоблачные выси и мечтал о том, как поможет эру Рокэ, протянет Ворону руку помощи и все будет очень-очень хорошо. Огорчала юношу лишь собственная робость. Достаточно изучив характер Ворона, он без труда мог представить себе эту реакцию. Эр Рокэ осмеёт его с ног до головы, бросит в спину что-нибудь особо язвительное, и останется один на один — со своим позором, одиночеством и… Хуаном. — О, Хуан! Как же я сразу не подумал! Прекрасная идея осенила Дикона на шестнадцатую ночь размышлений. Конечно! Эр Рокэ сам намекнул ему, как обойти скользкое место и, не задев гордости одного и стыдливости другого, решить проблему! Он пойдет к этому Суавесу, изложит свой план и… Все будет хорошо! — Мэратон. Все будет хорошо, — прошептал Ричард в готовую рассеяться тьму, и едва его голова коснулась подушки — уснул сном праведника. Сны в ту ночь снились не очень праведные, но зато в них был спасенный эр Рокэ — такой радостный и добрый, что Дик улыбался во сне до самого утра.***
Кабинет соберано Хуан Суавес покинул в мрачной задумчивости, если не сказать хуже. Выслушав его доклад, соберано долго и весьма заразительно смеялся, но Хуану это веселье вышло, как впрочем и всегда, боком. Ой-ё-ёй, каким боком… Не то что бы управляющий был этому сильно удивлен — известное дело, любит хозяин, чтобы ему одному было смешно, а всем остальным — стыдно и неловко. Но на этот раз шутка зашла слишком далеко. Вздумалось соберано… такое вздумалось, что и думать-то об этом противно! — Карьярра, да чтоб тебе, Росио, всю жизнь одну воду вместо вина пить — авось образумился бы! — выругался Хуан мысленно. Мог бы и вслух, да челядь кругом сновала, не хотелось лишний повод к сплетням давать. — Брысь! — под ноги попался кухонный кот, и Хуан нацелился отвесить ему пинка. Но кот увернулся и удрал от греха подальше к конюшням. Хуан зло сплюнул — недобрый знак, не видать ему удачи. С таким заданием от соберано — конечно, не видать. Вот ведь принес Чужой в дом белобрысого дурака, а ты, Суавес, носись теперь с ним, «учи хорошему» — как соберано выразиться изволили… — Рэй Суавес! О, легок на помине! Причина дурного настроения вынырнула из-за угла и чуть не влепилась с разбегу в Хуана. Не выстави тот руки вперед — поцеловались бы. Росио на радость. — Дор Рикардо, какая встреча! — лицемерно разулыбался рэй Суавес. — А я вас как раз ищу! Ищу, ищу, найти не могу, а вы — вот где, по двору шля… гуляете. Окделл к досужей болтовне был не расположен. — Вы обдумали наш вчерашний разговор? — выпалил он, понизив голос таким образом, что услышали, наверное, даже те, кто подслушивать не собирался. Хуан мысленно скрипнул зубами и со значением кивнул, мол, сорок раз обдумал — согласен! Северянин в ответ просиял, но как-то тускло. Надеялся на отказ? Стало быть, не одному Хуану эта затея дурацкой кажется, придумщику — тоже! — Не побрезгуйте, дор, пройти в мои комнаты. Здесь ушей много. — Хорошо, веди. Приободренный Хуан повел Рикардо в дом. — Соберано приказ — закон для нас… — размышлял он, споро взбираясь по лестнице, — … да не всякий прут по приказу гнут. Сейчас так исполню, что и себе не во вред получится, и дора этого, заразу надорскую, по одному месту проучу…***
— Ну, что ж, гм… — дождавшись, когда Рикардо усядется и изготовится слушать, Хуан со значением откашлялся, заложил руки за спину и пошел вдоль стены. Три шага вперед, разворот, и три назад — привычка соберано вещать на ходу слуге передалась, но размеры комнат оставляли желать много лучшего — не разгуляться. — Я… это… что хотел сказать? — зайти Хуан решил издалека, ибо речь свою заранее не продумывал (когда бы?), а звучать она должна была складно, так, чтобы Рикардо, член ему в ухо, поверил и проникся. — Хотел сказать, что во всем я с вами, дор Рикардо, совершенно согласен! — торжественно объявил кэналлиец и, полюбовавшись произведенным впечатлением, пошел врать дальше: — Хорошо вы про соберано вчера сказали, правильно! Достойному человеку если и грешить, то с другим, таким же достойным человеком! Негоже господину перед слугой так подставляться, пусть и не знает никто, а уж слуге на такое идти — и подавно не следует, да только что — я? Я же и не претендовал никогда! Соберано — сказал, Суавес сделал, но в глубине души, вот тут — Хуан выразительно похлопал себя по животу, — думаете соглашался, думаете одобрял? Неправда! Суавес бы никогда!… — Я вам верю, Суавес, — сочувственно проблеял Рикардо. — Но вам больше и не придется… Хуан состроил растроганную мину и всем видом постарался показать, что еще пара таких фраз, и не выдержит — полезет к избавителю с объятиями: — Добрый вы человек, дор Рикардо, по всему видать! Мне от этого, как на духу скажу — сильно легче, камень ведь с шеи снимаете. Отрадно, очень-очень буэно, что появился у соберано такой вот… оруженосец. Потому что (уж поверьте моему честному слову) мало найдется на свете доров, которые готовы не только блага и победы, но и всякие прочие вещи, — для пущей убедительности Хуан начал показывать руками, какие именно, -… на двоих с соберано делить. Росио… То есть, дор Рокэ искал-искал такого человека, но сами видите какая беда приключилась — не нашел. Вот и пришлось ему со мной сами понимаете что делать. — От безысходности, — сдавленно подытожил он. — Вижу, — закивал Рикардо, испуганно пялясь на руки Суавеса. — Понимаю. — Конечно, понимаете, — не поскупился на очередную порцию лжи Хуан. — Потому что умный вы человек, дор Рикардо! Вот и про то, что просто так к соберано не подступишься — тоже поняли. Я этим еще вчера, знаете, как восхитился? Ну, думаю, повезло тебе, Суавес: такая замена обнаружилась — будет дор Рикардо с дором Рокэ дурака валять, лучше не придумаешь! Немножко поучить, кое-чего объяснить — и готов. Так ведь? — Угу, я готов. Учите, — похлопал серыми глазками дор. «Ну прям овечка беленькая», — не знай Хуан, на какую именно роль в «учении» Рикардо рассчитывает, не преминул бы умилиться. Но Хуан знал. — Так чего кота за хвост тянуть, раз готовы? — со всевозможным добродушием улыбнулся он. Яркая картинка — как именно сейчас проучит непрошеного благодетеля — уже стояла перед глазами и немало радовала. — Разоблачайтесь, дор. Сверху не надо, а вот штаны мешать будут. — Угу. Рикардо послушно занялся ременной пряжкой и штанами, а рэй Суавес облокотился на стену и принялся его подбадривать: — Не смущайтесь, не смущайтесь. Это же ради монсеньора все, ради эра. С наскоку вы с дором Рокэ не поладите — сноровка нужна, умение. Но вы не волнуйтесь: я человек опытный, обстоятельный, всё-всё вам объясню, как надо делать — покажу… Ученик кивал в такт словам, но за спину себе не смотрел и на будущего учителя внимания совсем не обращал — это было Хуану на руку. Продолжая вполголоса, самым задушевным голосом сулить простые и понятные объяснения, Суавес отлепился от стены и двинулся вперед. Тихим, пружинистым шагом, как кот к воробью подкрадывался он к зазевавшемуся Ричарду Окделлу, и вскоре уже стоял почти вплотную к его напряженной спине. — Начнем с простого, — услышал Рикардо, а в следующее мгновение почувствовал, как в плечи впиваются крепкие, как сталь, пальцы. — Что-что? — удивился юноша и попытался дернуться вперед, но момент был безвозвратно упущен. — Вы главное не волнуйтесь, дор, — ласково посоветовал Хуан и, как и было обещано, начал с простого — нагнул, заверил, что долго возиться не будет и… приступил к объяснениям. Белобрысый дор, не смотря на все уверения, что «так надо» и «соберано и не такое терпел, чем вы лучше», еще какое-то время возмущенно рычал и пытался выдираться, но в итоге все-таки смирился и даже начал подмахивать. Хуан умел убеждать несогласных, чем по праву и гордился.***
— Экий вы забывчивый… — глумливо хмыкнул Суавес над самым ухом. В первое мгновение юноша на полном серьезе задохнулся от возмущения — каков подлец!!! еще и издевается! — но подлец вдруг завладел его мужским достоинством и ловко провел по нему стиснутыми пальцами вверх и вниз; задыхаться пришлось от переживаний совсем иного рода. Впрочем, совсем-совсем не долго: судорожно вскрикнув пару раз, Ричард впервые в жизни ощутил, что это такое — «умереть от удовольствия», задрожал всем телом и излился. В руку, которую к вящему своему ужасу, сейчас почти любил… С самим собой ему так хорошо никогда не было и быть не могло — об этом факте жизни юноша размышлял с великой скорбью, и даже когда обмякший предмет выскользнул из его зада, оставив после себя гадкую, унизительную боль, не мог отвлечься ни на что другое. Следовало признать: переделка, в которую ему довелось угодить, была не только плоха сама по себе, но и тлетворно вредна. Как теперь быть? Что делать, если лучшее мгновение жизни позади, и точно знаешь, что повториться ему не суждено? Трагедия… Из печальных размышлений Ричарда вывел хрипловато-вкрадчивый голос Суавеса: — Вы бы оделись, дор Рикардо. Пора уже… — Не указывай, что мне делать! — юноша вскинул подбородок. Высоко, чтобы показать — он не подавлен, но потом наткнулся на пристальный взгляд Хуана и сник. — А что — я? — кажется, это было любимой фразочкой кэналлийца, — просто хотел спросить, как вам понравилось. А вы — в крик… — А это потому что мне не понравилось, остолоп! — взвился Ричард, походя заправляя рубашку в штаны. — Решительно не понимаю, что тут может нравиться! — бросил он чуть ли не в лицо наглому мерзавцу. Жаль, что бросил издалека — колени до сих пор дрожали от пережитого… унижения, и стоять было намного разумнее, чем нестись куда-то. Мерзавец-Хуан был отлично осведомлен об этом его состоянии — реакции от него не последовало. Ни-ка-кой. Кэналлиец невозмутимо потер шею, повздыхал, попялился в стену, так, будто Ричарда для него не существовало, и наконец изрек: — А в этот раз, дор Рикардо, понравится и не должно. Это ж я нарочно показывал, как делать не надо, что бы вы на своей, извините за прямоту, шкуре ощутили, каково оно бывает, когда без осторожности. — Ну-ну… — только и смог выдавить из себя опешивший Ричард. Он был очень зол на слугу, но тот так искренне изображал сожаление… — Еще придете? — с неподдельным интересом полюбопытствовал Хуан. — Обещаю, что хуже не будет. — Хм… Ричард сглотнул заполонившую рот слюну. Придет ли он? Зад его горел огнем, честь была растоптана, доверие к людям жестоко попрано, но… Не мог же он спасовать на виду у какого-то жалкого слуги, эории так не поступают! Он же, в конце концов, не для собственного удовольствия все это затеял, а чтобы эру Рокэ помочь! Когда-нибудь… Да и не такой уж непереносимой была боль… В следующий раз, Хуан, наверняка даст ему побыть сверху, он же намекнул… — Я приду, — с достоинством кивнул Ричард. — Эх, свезло монсеньору так свезло! — восхитился кэналлиец и потопал отпирать дверь. — И мне тоже повезло, впервые такого стойкого парня узнал! «Еще бы, — думал Ричард, перепрыгивая разом через три ступени. — Много ты в своей убогой работорговческой жизни Людей Чести видел… То-то же, будешь знать теперь…»***
Благие намерения относительно соберано дор Рикардо быстро растерял и стал наведываться за здорово живешь — потрахаться, или как куртуазно выражался дор Рокэ — «удовлетворить низменные потребности плоти в пассивной роли». Сам соберано тоже был не прочь «низменные потребности» об Хуана поудовлетворять — в этом плане хозяин излишками фантазии не страдал, все как всегда шло. Шло себе, шло, и дошло до того, что когда дору Рикардо, чтоб его на мелкие кусочки порвало, взбрендило отравить соберано, Хуан чуть в пляс не пустился. Прилюдно. Нет-нет, на белобрысого дора он, как и положено, потом смотрел — с отвращением. И сколько тот по дороге не намекал, сколько белесыми ресничками не хлопал, даже плюнуть в его сторону не хотелось. К границе Суавес провожал мерзавца-предателя очень недружелюбным взглядом, но… Но где-то в глубине души все-таки был Ричарду Окделлу благодарен: у Хуана же из-за всей этой истории личная жизнь медным тазом накрылась (дырявым, как выяснилось). Сколько раз бывало: придет к управляющему кастелянша Мариса, прелестями своими и так и эдак покрутит, а у Хуана… Ну, извини, любимая — не стоит. А почему — секрет. Не объяснять же болтливой бабе, что два дора между собой никак договориться не могут, и каждый Хуана в свою постель тянет. Спасибо, что хоть втроем пока не надумали любиться… Мариса ни про какие секреты слышать не желала, обижалась, и так как любоваться на спящего Хуана она была согласна только после определенных действий с его стороны — утра не дожидалась и уходила. Раз просто так ушла, два, три, а на четвертый, метнулась, стерва, к повару Хавьеру и давай из-за его спины про Хуана всякие сплетни распускать. А он на этой стерве может быть жениться хотел… А она — вон как… А дор Рикардо — хоть и дурачок, но все ж таки славный был и зла никому не хотел…