***
Чарльз с легкой улыбкой наблюдает за слаженными действиями Эрика и Джин и восхищается двойственностью мира. Сила, что недавно вспарывала земную твердь, обращала материю в пыль, сжигала и искореживала, уничтожая, сметала все на своем пути, теперь направлена на восстановление. Разрушай и созидай, сей хаос и дари гармонию. Рука, вонзившая в плоть нож, также может и остановить кровотечение. Все зависит от момента и желания. Когда работа окончена, Чарльз направляет инвалидное кресло в сторону Эрика и Джин. Мелкие камни щебня скрипят под колесами, его слегка кренит, нет устойчивости. Чарльз скучает по отделанным плоским камнем дорожкам. Но недоделанные дорожки не причиняют дискомфорта никому, кроме самого Чарльза, поэтому можно отложить их на потом. Главное сейчас обустроить школу внутри, чтобы студенты могли как можно быстрее вернуться к обучению и привычной жизни. Многие из них не знают иного дома, кроме этого места. Чарльз верит, что теперь все наладится. Институт Ксавье, подобно фениксу, возродился из пепла. Саднящий горло запах гари остался в прошлом, фантомные мечты обрели форму, на некогда выжженном пустыре вновь возвысился дом. Надежнее и крепче прежнего, сулящий лучшее будущее для всех, кто станет его частью. Джин во все глаза смотрит на особняк, будто не может поверить, что это реальность. — У меня слов нет, — выдыхает она, не скрывая обуявшего ее восторга. Джин сталкивалась с силами, способными обратить в пыль целые цивилизации, но бесхитростно восхищалась возведением одного, пусть и большого, дома. Строить всегда сложнее, нежели разрушать. — Вау! Эрик и Чарльз переглядываются и не могут сдержать улыбки. Конечно же — это «вау!». Эрик оценивающе смотрит на восстановленный особняк, а после на Джин. Его изборожденное ранними морщинами лицо проясняется. Теперь он выглядит так, будто сбросил добрый десяток лет. — Все благодаря тебе, — в голосе Эрика неподдельное уважение. Чарльз кивает, соглашаясь. — Твоя помощь неоценима. Ты очень талантлива. Джин воодушевляется еще больше. Чарльз видит, что похвала и оценка Эрика прибавляют ей уверенности. Восстанавливая поместье, эти двое неплохо сработались и стали отличной командой. Эрик оказался на удивление хорошим учителем, а Джин всегда была способной ученицей. — Джин, как ты себя чувствуешь? — интересуется Чарльз, зная, что длительное и интенсивное использование способностей может привести к потере энергии и сопутствующему недомоганию. — Лучше не бывает, — звучит бодрый ответ. — Слабость? Сонливость? Голова не болит? Джин энергично машет головой, и ее рыжие волосы, собранные в высокий хвост, покачиваются в такт. — Я чувствую себя превосходно, профессор, — уверяет она. Ее щеки розовые, взгляд ясный, а улыбка жизнерадостная. Она выглядит здоровой и полной сил. И если бы не недавние события, то Чарльз бы остался удовлетворен ее ответом, но он не может позволить себе расслабиться и потерять бдительность. В битве с Эн Сабах Нуром Джин совершила невероятное. Столь мощный выброс сдерживаемой энергии мог навредить ее здоровью, сказаться на самочувствии, пустить уродливые трещины в ее сознании, лишить целостности. Чарльз внимательно наблюдал за подопечной, взял множество анализов, вел с ней длительные беседы, но не выявил каких-либо негативных изменений. По крайней мере, существенных. Можно было отметить то, что телекинез Джин усилился, стал более пластичным, гибким, легким в управлении. И это, скорее радовало, чем настораживало, но Чарльз оставался начеку. Ведь жизнь и благополучие Джин — его ответственность. Впрочем, как и жизни прочих учеников, взятых под опеку. Чарльз поднимает голову к синему небу, пронзительно яркому — больно смотреть — и предлагает: — Нужно собрать всех и устроить пикник. Нам есть, что отметить.***
Пока студенты Института Ксавье наслаждаются свободным временем, Джин проводит свое в кабинете профессора. Его задумчивая Джин, испытавшая на себе отчужденность от всего мира. Слишком рано повзрослевшая, рассудительная и внимательная, словно старшая сестра, помогающая родителям следить за младшими детьми. Справедливая и заботливая, таящая в себе непостижимые тайны, которые опасно разгадывать. Джин сидит в глубоком кресле и ждет, когда Чарльз, расположившийся чуть поодаль, закончит говорить по телефону. Вскоре он прощается с собеседником, кладет трубку на рычаг и случайно задевает локтем лежащую на столе ручку. Ворс ковра крадет звук ее падения. Чарльз наклоняется, чтобы поднять ее, и Джин делает то же самое. Чаще всего она использует телекинез, но не всегда. Их пальцы соприкасаются на краткое мгновение, и на Чарльза волной накатывает яркое и живое воспоминания. Не его — ее — вспышка, отраженная разумом. Темный холл школы недалеко от общей столовой, со второго этажа доносятся приглушенные голоса и смех учеников, готовящихся ко сну. Но они здесь одни. Прокрались тайком, пока никто не видит. У них не так много времени. Школа огромная, но здесь весьма непросто уединиться. Нет строгих правил, и ученики то и дело забредают куда им вздумается. Скотт прижимает Джин к стене, его руки крепко сжимают ее талию, его рот жадно впивается в ее. Опаляющий щеки жар, сбившееся дыхание и азартный страх от возможности быть застуканными. Видение исчезает так же стремительно, как и появилось. Ручка зажата в тонких девичьих пальцах, щеки Джин слегка зарделись. Но прежде, чем Чарльз успевает успокоить ее, сказать, что все в порядке, и ей нечего стыдиться, понимает, что румянец на ее щеках вызван вовсе не стыдом. Она не знает, что Чарльз стал невольным свидетелем ее воспоминаний, не ведает, что ненароком показала их ему. Она лишь вспомнила эпизод из жизни, и организм соответствующе отреагировал на это. Чарльз внимательно смотрит на ее гладкое лицо и чувствует себя неловко, словно заглянул в замочную скважину спальни. И все же ему не в чем упрекнуть себя. Это все Джин. Она передала ему воспоминание случайно и даже не заметила этого. Должно быть, любовные переживания повлияли на ее телепатические способности, обострив их, а Чарльз ненароком, словно приемник, уловил эту волну. — Мисс Мактаггерт? — спрашивает Джин, и Чарльз понимает, что с того момента как он положил трубку и уронил ручку прошло всего несколько секунд. — Да, — кивает он. — Скоро ее командировка закончится, и я возьму небольшой отпуск, чтобы провести его с ней. После этого Мойра с сыном поедут в Европу, я же вернусь к своим обязанностям. — Вы так редко видитесь. Наверное, она скоро переедет к нам? — буднично спрашивает Джин, словно Мойра уже давным-давно должна была переехать в Институт. — Возможно, однажды, — тепло улыбается он тому, как Джин непринужденно произносит «к нам», будто они самая настоящая семья. — Когда Мойра сама этого захочет. — Может она ждет приглашения. — Мойра знает, что ей всегда здесь рады, — уверяет Чарльз. Его взгляд падает на ручку в руке Джин. — Я знаю, что уже измучил тебя, но все же. Ты не чувствовала себя странно в последнее время? Твои способности не причиняли тебе неудобств? Не выходили из-под контроля? — Вы же знаете, — Джин мягко улыбается. Даже если ей надоела его опека, виду она не подает. В ее голосе нет и толики раздражения. Ручка плавно выскальзывает из ее пальцев, но уже не падает на пол. Она поднимается на уровень ее глаз и зависает в воздухе. — Я в полном порядке. С того самого дня. Чарльз кивает. Тот самый день — день, когда он увидел, на что она способна. Она сделала невозможное, уничтожила врага, который казался непобедимым, спасла весь мир от неминуемой гибели. Спасла его. Но какой ценой, еще предстояло выяснить. — А твоя телепатия? Может быть вернулись странные сны? Или голоса? Джин заставляет ручку размеренно двигаться, описывая окружность. Чарльз старается уловить изменения в ее поведении, но видит всю ту же Джин Грей. — Это странно, но мне стало легче. Даже не надо прикладывать усилий, чтобы не слышать чужих мыслей. Все происходит как-то естественно, будто и не было никогда этого ужасного гомона в моей голове. Мне кажется, я полностью контролирую себя. Чарльз поджимает губы, теряясь в раздумьях, и решает промолчать. Он не станет говорить о том, что видел сокровенные мысли Джин. Едва ли новость о том, что учитель стал свидетелем интимных подробностей ее личной жизни, обрадует ее. Во-первых, ей станет неловко, а во-вторых, данный инцидент вполне можно списать на разбушевавшиеся гормоны. Джин — молодая женщина, впервые вкушающая плоды взрослой жизни. Ее переполняют слишком яркие эмоции — увлеченность Скоттом и сопутствующее этому естественное сексуальное желание. К тому же, Чарльз не имеет права вмешиваться в личную жизнь своих студентов. Для него приоритетно то, что теперь Джин спит спокойно, не пугает остальных обитателей особняка вспышками неконтролируемой силы и не видит кошмаров о гибели всего мира.***
Пятничным вечером они прогуливаются в окрестностях Института. День выдался изнуряюще жарким, но прохладный ветерок разогнал духоту, и сейчас, когда деревья отбрасывают на землю длинные тени, находиться на улице одно удовольствие. — Ребята ушли в кино, почему ты не пошла с ними? Когда Скотт предупреждал Рейвен о сегодняшнем вечере, он называл и твое имя. — Схожу в следующий раз, — просто отвечает Джин. Чарльз не хочет лезть не в свое дело, просто он никак не может взять в толк, почему Джин предпочла их скучную прогулку походу в кино и свиданию со своим парнем. — Вы со Скоттом повздорили? — Нет, — Джин смотрит на него через плечо. — Не повздорили. Но сегодня я решила, что вам компания нужнее. Вы целый день работали в одиночестве в своем кабинете, а Скотт всегда в центре любой компании. Думаю, один пятничный вечер без меня он как-нибудь протянет. Да и фильм, на который они пошли, мне неинтересен. Забота и внимание Джин не могут оставить его равнодушным, но и злоупотреблять ее добротой не стоит. Да, Чарльз ограничен в движениях и возможностях и часто остается один, но Джин не обязана волноваться о нем. Она должна думать в первую очередь о себе. — Ты не должна обо мне беспокоиться. Я бы нашел, чем занять себя. Погонял бы по коридорам неугомонный молодняк, которым давно пора в постель. Вполне достойное развлечение для серьезного профессора. Джин смеется, и Чарльз, ободренный ее реакцией, продолжает: — Но это было бы жалкое зрелище. Меня ведь никто не боится и не слушается. Эрик не устает повторять: «в этом месте не хватает дисциплины, Чарльз, эти дети вьют из тебя веревки, а ты и рад», — он очень похоже пародирует старого друга, и Джин вновь заливается смехом, похожим на перезвон колокольчиков. Он действует на Чарльза удивительным образом, будто в него вдохнули жизнь. Сейчас он чувствует себя тем молодым, обаятельным студентом, которым он был когда-то, словно этот человек все еще жив в нем, просто спрятался, чтобы не мешать серьезному профессору Ксавье делать свою работу. — Но знаешь, иногда, конечно, я пытаюсь кого-нибудь отчитать, но завидев меня, все еще больше начинают шуметь. Приходиться звать Рейвен, чтобы загнать их в кровать. Ее они уважают. — Это точно, — сквозь смех кивает Джин, но быстро поправляет себя, испугавшись, что ляпнула лишнее. — Нет-нет, я вовсе не имела в виду ничего плохого. Вас тоже все уважают и пойдут за вами куда угодно. Теперь смеется Чарльз. — Джин, все в порядке. Ты же знаешь, я предпочитаю либеральный стиль и мне нравится, что все сложилось именно так. Уважают они Эрика и Рейвен, а меня… — Любят, — договаривает за него Джин. Вообще-то Чарльз хотел сказать, что тоже уважают, но немного иначе. Но пусть будет так. Взгляд Джин задорный, а улыбка обезоруживающая, она, кажется, способна согреть любого. Чарльз думает, что когда Джин вырастет, то сведет с ума множество мужчин. В ее руке желтый цветок на длинном стебле. Кто-то из детей, должно быть, сорвал его с клумбы и оставил на земле, а Джин подобрала. Сказала, что поставит его в своей комнате и попросила у Чарльза вазу. Вазы у него не было, предстояло многое докупить, но он был уверен, что в школе обязательно отыщется что-то подходящее, и пообещал после прогулки решить этот вопрос. Они огибают широкий пруд, зеленоватая вода которого пестрит белыми лепестками, опавшими с цветущих деревьев. На другом берегу младшие дети кормят хлебом уток. Те, что постарше играют на изумрудной лужайке с фрисби, используя свои способности, кто на что горазд, что делает их мини-матч весьма эффектным. Это дивный вечер. Отражение мечты Чарльза. Скоро школа превратится в настоящий кампус, который примет множество людей и мутантов. Это будет удивительное общество, своего рода социальный эксперимент, который докажет, что мирное сосуществование возможно. — Как ты считаешь, то, что я задумал реально? Возможно ли мирное сосуществование мутантов и людей? В равной степени уважительное, без опаски и настороженности. Для себя Чарльз давно все решил, но ему всегда интересно узнать мнение своей лучшей ученицы. — Это сложно, профессор. Люди и мутанты даже внутри своих групп не могут прийти к согласию. Я, честно говоря, не знаю ответа. — Пожалуй, с этим не поспоришь. Просто так ничего не дается, — соглашается Чарльз. — Значит — невозможно? Джин молчит какое-то время, наблюдая за ожесточенной игрой. — Возможно. Я хочу, чтобы это было возможным, чтобы у вас все получилось, — тихо, но твердо отвечает она. — У меня? — Чарльз останавливается и разворачивает кресло в сторону Джин. — У нас, Джин, — с нажимом на слове «нас» говорит он. — У всех нас. Это для них, для них всех. Джин, Эрик, Рейвен, Хэнк, Скотт, Ороро, Курт, Питер – все заслужили лучший мир. Взрыв хохота игроков в фрисби, будто доказательство того, что он на правильном пути. — Ты могла бы поиграть с ними, — Чарльз указывает головой на поляну, где развернулся нешуточный поединок. — Им весело. — Может быть завтра, — неопределенно пожимает плечами Джин. — Но это плохая идея. Если я начну играть с использованием способностей, это будет нечестно. Итог матча станет предсказуем. Чарльз улавливает грусть в ее словах. Избранность порой накладывает на человека печать одиночества, но он не оставит Джин одну. — Ты не должна отстраняться от остальных. Они будут рады, если ты присоединишься. Джин задумчиво смотрит на студентов, после чего отвечает: — Лучше я побуду с вами, если вы не против. — Я всегда за. Главное, как только тебе наскучит компания занудного профессора, сразу же беги веселиться и даже не вспоминай обо мне.***
После прогулки Чарльзу удается отыскать в закромах школы прозрачную, гладкую вазу, больше похожую на огромный стакан. Когда она стоит на прикроватной тумбе в спальне Джин, наполненная водой до середины, слишком большая для одного цветка, Чарльз размышляет, что мог бы принести Джин настоящий букет, чтобы цветок не выглядел так одиноко, но быстро отгоняет эту мысль. Тогда он должен будет подарить по букету всем учителям и ученикам, а это не самая удачная затея.***
— Все так доброжелательны с виду, но я знаю, что на самом деле они сторонятся меня, и знаю, что я заслужила это. И иногда я боюсь думать о том, что вы тоже не уверены, безопасно ли рядом со мной, — скороговоркой на выдохе произносит Джин, видимо, устав держать это в себе. Воскресным утром она снова в его кабинете. Сидит в кресле и медленно помешивает в чашке остывший кофе, который принесла себе и Чарльзу на завтрак вместе с парочкой тостов. Чарльз чуть приподнимает брови, удивленный внезапным откровением. — Нет, я так не думаю, — честно и одновременно нечестно отвечает он. Способности Джин хаотичны, необъяснимы и непостижимы ни для кого. Они действительно могут быть опасны. Но он уверен, что сумеет с этим справится, если возникнут проблемы. Ведь обладательница столь сокрушающей силы — Джин. Справедливая и добрая девушка, изо всех сил старающаяся не поддаваться тьме внутри себя. Он уверен, что сумеет помочь ей справиться с этим, направит по нужному пути. У них все под контролем. — Я знаю одно, нет более достойного мутанта для подобных способностей. Все мы должны быть благодарны, что именно ты обладаешь ими. — А мистер Леншерр сказал, что мне не удастся всю жизнь подавлять это в себе, и рано или поздно моя суть возьмет свое. Но я не должна этого бояться. Сказал, что я должна гордиться. Чарльз тяжело вздыхает, отставляет чашку на блюдце и прикладывает пальцы ко лбу. — Эрик, — устало произносит он, потирая лоб, будто у него разболелась голова, а потом участливо смотрит на Джин. — В чем-то Эрик, безусловно, прав. Тебе нечего стыдиться. Но любой навык требует шлифовки. Так и с тобой. При должных тренировках, твоя сила перестанет быть бременем, и однажды тебе не нужно будет сдерживаться, ты просто сумеешь контролировать ее. Понимаешь? — Кажется, да, — она выглядит растерянной, и Чарльз не слышит уверенности в ее словах. — Он сказал что-то еще? — Он говорил немного. В основном о том, что я зря волнуюсь и моя сила — это дар, а не проклятие. — И как часто вы беседовали об этом наедине? — голос Чарльза становится ниже, выдавая зарождающееся раздражение, но Джин не обращает на это внимания. Она опять пожимает плечами, все так же отстраненно помешивая кофе. — Пару-тройку раз. Может больше. Он никогда не говорил прямо, лишь невзначай упоминал в разговоре, когда мы восстанавливали особняк. Чарльз испытывает странное чувство, нечто сродни маленькому предательству. И это противно подтачивает изнутри. — Джин, постарайся не обращать внимания на то, что говорит Эрик Леншерр. Он еще не до конца реабилитировался после страшной утраты, ему предстоит долгий путь. Он никогда не позволял помочь ему. Не совершай этой ошибки. Просто помни, что я всегда рядом, чтобы помочь тебе. А еще я знаю, что ты моя лучшая ученица и способна преодолеть все, что угодно. Джин долго смотрит ему в глаза. Верит. Хочет верить. — Вы, правда, думаете, что я справлюсь, если вдруг случится что-то плохое? — с надеждой спрашивает она. — Смогу сдержать себя? — Разумеется, — отвечает он, а сам думает, что несмотря на внешнее спокойствие Джин, им все же стоит возобновить сеансы по контролю.***
Чарльз должен относиться ко всем студентам одинаково. Найти подход к каждому трудному, запутавшемуся созданию. Быть справедливым и никого не выделять. Но из каждого правила всегда есть исключение. Для профессора Ксавье исключение — Джин Грей. Иногда ему кажется, будто он знает ее очень долго, намного дольше, чем есть на самом деле. Джин Грей особенная, даже среди особенных, поэтому Чарльз вынужден идти вразрез с голосом своей совести. Щепотка манипуляций, чтобы привязать Джин к себе и Институту не кажутся ему чем-то преступным. Ее потенциал не должен обратиться во вред, она должна оставаться на правильной стороне. Но даже эта малость заставляет совесть скрестись под ребрами, напоминая, что он не имеет на Джин никаких прав. Он должен сохранять нейтралитет. И если однажды она захочет уйти, он не в праве ее останавливать. Но он знает, что сделает все, чтобы она не ушла. Но Джин, кажется, все устраивает. Помимо тренировок и оттачивания боевых навыков, она с охотой погружается во внутренние дела Института, и Чарльз не без гордости думает, что из Джин могла бы выйти замечательная преемница всего, на что он положил свою жизнь. И чем больше они проводят вместе времени, тем острее Чарльз ощущает привязанность, похожую на зависимость. Джин тянется к нему, нуждается в совете и наставлении, и эгоистичная часть Чарльза ликует. Это все равно, что воспитывать любимую дочь, хоть он прекрасно отдает себе отчет в том, что это не так. Но ему приятно учить Джин, видеть, как она совершенствуется, превращается в умную, сильную и уверенную женщину. Но разумная и справедливая часть Чарльза не позволяет ему злоупотреблять этим. Он всегда старается сохранить незримый барьер, хоть с каждым месяцем это дается все сложнее. Он не должен забывать, что помимо Джин в школе есть и другие студенты, и он должен уделять им достаточное количество внимания, никого не обделяя. Все они, в каком-то роде, его дети. Да и Джин нужно больше времени проводить с ровесниками, а не со своим учителем, прикованным к инвалидному креслу. То, что она чаще с ним, чем со своими друзьями или парнем — совсем неправильно. Может где-то ему и стоило сдать назад, но он никогда не мог отказать Джин в ее просьбах. И все продолжается и затягивается. Сегодня утром Эрик мимоходом заметил, что любимой ученице Чарльза надо поставить отдельный стол в кабинете профессора. Чарльз отшутился, но пришлось признать, что у профессора есть любимчики, и это уже давно не секрет.***
Чарльз вынужден уехать из Института по рабочим вопросам и заодно повидаться с Мойрой. Вернувшись обратно, он сразу же получает от Рейвен неприятные новости. Она настойчиво рекомендует ему поговорить с Джин, с которой: «что-то пошло не так, и только ты, Чарльз, можешь на нее повлиять» и «надо следить за ней в оба». Рейвен сообщает, что на последней тренировке Людей-Икс Джин перегнула палку, и просит Чарльза быть пожестче. Он серьезно кивает головой, зная, что не сможет. Он не медлит, и даже не разобрав чемодан, вызывает Джин к себе. Она заходит в кабинет и плюхается в излюбленное кресло, всем видом выказывая недовольство. Увидев ее, Чарльз с облегчением выдыхает. Он знает, что случилось. Всего лишь неизбежный этап взросления. Джин не по годам умна и рассудительна, но даже ей не избежать прелестей переходного возраста. Бедра обтягивает короткая юбка, а на кофточке расстегнуты две пуговки. Глаза густо подведены черным, что придает миловидным чертам резкость. Вместо аккуратной прически, каскад растрепанных волос. Чарльз не должен давать оценку ее внешнему виду, но это непросто. Он подмечает детали, например, темный лак на ногтях. Раньше она пользовалась сдержанными оттенками. Она сидит по-другому, закинув ногу на ногу, и постукивает кончиками пальцев по кожаной обивке кресла. В ней нет прежней задумчивости, она смотрит на Чарльза с вызовом, словно хочет всеми силами показать, что она уже не та хорошая, прилежная девочка Джин Грей. Чарльз относится к этому с пониманием и легкой улыбкой. — Добрый день, Джин, — он разливает приготовленный заранее чай по чашкам и протягивает одну Джин. Она с неохотой принимает ее. Если бы Рейвен увидела какими именно методами Чарльз отчитывает студентов, она бы пришла в ярость. — Сегодня кое-что произошло, не так ли? — его голос слишком доброжелателен для директора, к которому привели на выволочку нарушителя. — Зачем спрашивать о том, что вам и так известно, профессор? Уверена, едва вы сошли с самолета, как вам обо всем доложили. — Я хочу услышать твою версию. Почему ты так поступила со Скоттом? Он в чем-то виноват? Обидел тебя? — Нет, — ни один мускул не дрогнул на ее лице. — Тогда зачем ты так сильно потрепала его? Ведь это была простая учебная тренировка. — В учебных тренировках нет никакого смысла, если нельзя бить в полную силу, — фыркает Джин и дует на чай, отчего золотисто-медная гладь идет рябью. — Практика нуждается в теории, — спокойно разъясняет Чарльз. — - А командная работа требует больших теоретических знаний. А вы, в первую очередь, команда. — Это был спарринг, — хмыкает Джин раздраженно. — Рейвен считает, что сражаться с настоящими людьми эффективнее, нежели с роботами. — Спарринг, а не битва на выживание. С определенными правилами. — Чему эти тренировки могут нас научить? Действовать согласно правил? На войне правил нет. — Пока вы только учитесь, нужно быть осторожнее и терпимее. Джин отставляет чашку в сторону, не сделав ни глотка. — Скотт — слабак, — с пренебрежением отрезает она и впивается острым взглядом в Чарльза, словно уже готова отразить все его нравоучения. — Тем более, я знала, когда остановиться. У меня все было под контролем. Чарльз хмурится. Переходный возраст многое объясняет, но это так не похоже на Джин. Он был уверен, что Рейвен что-то не так поняла и произошедшее на тренировке было не более, чем случайностью, но оказалось, что все куда серьезнее. И Чарльз решает проверить. Он давно не делал этого, уважая личное пространство Джин и доверяя ей, но сейчас должен знать наверняка. Он незаметно проникает в чужое сознание, скользит по мыслям и чувствам, но старается быть крайне деликатным, чтобы не ворошить то, что Джин хранит. Он чувствует бунт, злость, обиду, оттенки раскаяния, вкрапления нежных чувств. Чарльз покидает сознание Джин, не копаясь и не выискивая нюансы. Нет, это не то, чего он опасался. Оно надежно спрятано внутри Джин, и пока дремлет. А сейчас поможет простой разговор. — Ты знаешь, что это не так. Скотт далеко не слабак. — Он слабак не потому что не смог блокировать удар, а потому что струсил. Я чувствовала его страх и это было отвратительно. Он вышел на поле боя и испугался. Я захотела проучить его, чтобы в будущем он стал сильнее. — Вот как? — Чарльз тоже отставляет чашку, подается вперед, смыкает перед собой кончики пальцев и отвечает на ее дерзкий взгляд. — Считаешь, что страх не нужен? Постыден? — Да. — Нет, Джин, я не соглашусь с тобой. Страх необходим нам. Он непременный атрибут выживания. Не будь страха — естественного ограничителя, человечество бы долго не протянуло. Это нормально — испугаться. Это присуще даже самым сильным из нас и не делает человека слабаком. Не путай рациональный страх с трусостью. В повисшей тишине отчетливо слышно тиканье часов на запястье Чарльза. — Но вы сами говорили мне не бояться, когда просили воспользоваться силой, а теперь выходит, что бояться можно. Чарльз грустно улыбается. Джин, его маленькая девочка, способная уничтожить древнее божество. Исключение из всех правил. — Отчаянные времена — требуют отчаянных мер. И именно в такое время в человеке открываются скрытые резервы. Когда придет время, они откроются и в Скотте. Он никогда не сбежит с поля боя, никогда не бросит друзей. Он храбрый и рассудительный парень, способный принимать верные решения. И вообще, мне казалось, он нравится тебе, — Чарльз хитро прищуривается. — Наверное, — вяло соглашается Джин после затянувшейся паузы. — Скотт — отличный парень. Лидер по натуре, но ему еще есть, куда расти. Чарльз не лукавит. Он видит в Скотте безусловный потенциал и яркие лидерские задатки. Он тот, кто сумеет вести за собой, без лишней крови и жертв, тот, кто сумеет все взвесить прежде, чем действовать. Джин хмыкает, на что Чарльз опять улыбается. Ох уж этот возраст и присущий ему максимализм. Он сам был таким, думал, что все взрослые идиоты и ничего не понимают. Это вполне нормально. И все же не оправдание для жестокости. — Вас не было две недели, — зачем-то говорит она, будто это должно что-то объяснить. — Я работал, — Чарльз спокойно смотрит на нее. — Знаете, пока вас не было, я все поняла. Я осталась одна и заметила многое. Все лгут мне. Пока я не читаю их мысли, все хорошо, все улыбаются и выглядят дружелюбными. Но стоит покопаться в них… Да, да, я знаю, что не должна, но иногда не могу сдержаться. И вот тогда я вижу, как они на самом деле ко мне относятся, — она расправляет плечи, вскидывает острый подбородок. — Все боятся меня. Чтобы я не делала, какой бы дружелюбной и обходительной не была по отношению к ним. Даже Скотт. Даже мистер Леншерр. А, может быть, и вы. Чарльз улавливает обиду, отчаяние и…гордость? И это очень тревожно. Добрая и справедливая Джин никогда не гордилась бы тем, что способна напугать любого. В полной мере познавшая чужой страх, она никогда не стремилась стать его причиной. Это было ее бремя, ее ноша, то, что она отчаянно хотела исправить. — Я не боюсь тебя, — возражает Чарльз. — А остальным дай время. Все в Институте знают, что именно ты спасла их. Все тебе благодарны. — Хотела бы я, чтобы это было правдой. Но ничего не изменить. Мне надо просто принять себя. Это не мое проклятие, просто данность. Всегда со мной, во мне, то, что я есть. Другой мне не стать и от этого не убежишь. Это отличает меня от них, — с пренебрежением бросает она. — От всех них. — От кого, Джин? — От людей, от слабых мутантов. Они всегда будут мной недовольны, будут насторожены. А не понимая меня, станут ненавидеть. В голове Чарльза что-то щелкает. Паззл складывается в четкую картинку. Это не ее слова. Его. Какой же он идиот, что уехал на две недели и не предупредил Эрика о том, чтобы он не распространял свое мрачное видение мира на его учеников! — Как часто ты разговаривала с Эриком, пока меня не было? — как на допросе спрашивает он, едва скрывая раздражение. Но он злится не на Джин, только на Эрика. Джин поджимает губы, молчит, отводит глаза, будто ее в чем-то уличили. — Думаю, достаточно, — Чарльз устало потирает лоб ладонью. — Джин, Эрик не лучший советчик, поверь, особенно сейчас. — Разве он не прав? Вы хотите создать идеальный мир, но люди никогда не захотят жить в нем, они не примут нас. Возможно, мутанты действительно вершина эволюции, — в ее голосе нет прежней уверенности, но она упрямо продолжает повторять то, что Эрик успел внушить ей. Как же не вовремя Чарльз уехал! Он раздосадован тем, что в момент, когда Джин усомнилась, рядом с ней был не он. Придется выбивать этот клин. — Не недооценивай людей и никогда не смотри на них сверху вниз, — жестко чеканит Чарльз. Вот теперь он действительно отчитывает ее. Джин опускает голову, надменность сходит с ее лица, словно кто-то сорвал маску. Под слоем дерзкого макияжа и нарочитой непримиримости проступают мягкие черты. — Но даже если бы это было правдой, ты бы вела себя как тиран? Разве сила дана нам для того, чтобы сеять страх? Мы не животные и не дикари. Право сильного характерно для примитивного общества, а мы давно миновали те темные времена. Альтруизм, сочувствие и поддержка помогают виду выжить. Мы больше не сбрасываем слабых новорожденных со скалы и не обращаем народы в рабство, имея более совершенное оружие. Мы договариваемся. Идем на компромиссы, находим верный, щадящий, путь. Джин складывает руки на груди и хмурится. Она пристыжена, но не спешит полностью сдаться. — Люди боятся нас, — глухо говорит она, и все ее слова направлены вглубь, ей самой, а не кому-либо. — Всегда будут бояться. Мы для них нечто странное, враждебное. А страх неизбежно обернется ненавистью, попыткой либо уничтожить, либо поработить, и таким образом обезопаситься. Это в их природе. Они найдут миллион оправданий, чтобы избавиться от нас, как только подвернется случай. Или же будут использовать нас, если сумеют. Она повторяет «нас» и Чарльз напрягается. Она говорит о всех мутантах или о себе и своей дремлющей сущности? Чарльз слушает очень внимательно и вновь проникает в ее сознание уже более основательно. Он видит ее сомнения, судорожную работу мысли, обрывки воспоминаний, лица родителей, Эрика, Ороро, Скотта, но чаще свое собственное. И никакого присутствия другой Джин. Блоки, которые он расставил, крепко сдерживают ее. Он выныривает из ее сознания, чувствуя легкий укол вины от того, что так бесцеремонно раз за разом вторгается в него. Джин ничего не знает, она по-прежнему думает, что между ними все честно. Но Чарльз знает, что это необходимо. Все, что он делает — только ради ее блага. И в итоге она поймет это, согласится с ним, разделит его взгляды. И разделит не вслепую, а крепко утвердившись в них. И он поможет ей нащупать правильный путь в этой тьме, станет лучом света, ее нитью Ариадны. — Неужели ты не видишь противоречий в своих словах? Ведь ответ на вопрос уже прозвучал. И прозвучал он именно от тебя. — Джин с силой закусывает губу, на ее лице сосредоточенное выражение, а Чарльз продолжает, — раз уж страх неизбежно порождает ненависть, как ты заметила, то может быть вместо устрашения и непонимания между нами и людьми стоит действовать иначе? Досконально изучить нашу природу, доказать, что нас не надо бояться. Если не будет страха, не будет и ненависти. Как думаешь? — Да… наверное, — ее голос слегка дрожит. — Но слова мистера Леншерра звучали так убедительно. Я запуталась. Эрик, Эрик, его дорогой заклятый друг. Идейная противоположность и вынужденный союзник. Они всегда будут по разные стороны и всегда рядом. Странный парадокс. Конечно, он смутил сознание Джин. Увидев, на что она способна, Эрик сразу решил подготовить почву для дальнейшей (возможной) вербовки. Но Чарльз не позволит. За Джин он готов биться до последнего, использовать все возможные методы, лишь бы не позволить Эрику забрать и ее. Хватит, он уже проходил через это. Он все еще помнит, как это больно. И даже малая вероятность того, что все может повториться, со всей силы бьет по натянутым нервам, воскрешая тягостные воспоминания, напоминающие соленые капли, падающие на кровоточащие раны. Но в этот раз, это нечто большее. Нельзя, чтобы потенциал Джин попал не в те руки. Это слишком рискованно. На карту поставлено больше, чем просто личная привязанность. Эрик — мастер манипуляций. Ему не нужна телепатия, чтобы посеять в сердца пагубные мысли. Но и Чарльз умеет убеждать. — Я думал, что мы на одной стороне, — вздыхает он. Совсем немного разочарования в голосе и потухший взгляд. Подлый прием. Он знает, что не должен давить на нее, но это необходимо. — Я… — Джин запинается, она выглядит очень растерянной, она смотрит в его глаза, ища поддержки, но видит в них лишь тоску. И ей больно. Чарльз чувствует ее, словно это он сам. — Я на вашей стороне. — Ты выросла и сама можешь делать выбор. Если тебе по душе идеи Эрика, и ты захочешь уехать с ним, я не в праве держать тебя. Прямая манипуляция действует лучше всех уговоров. Что может быть эффективней, чем сыграть на лучших чувствах? — Что? — глаза Джин изумленно распахиваются. Кажется, ее оскорбляет даже мысль об этом. Чарльзу льстит ее неприкрытое возмущение предложению уйти. — Нет, конечно. Здесь мой дом. У меня и в мыслях ничего такого не было. Чарльз поступает так не столько из-за собственного эгоизма, сколько во благо всего мира. Джин для Эрика — лакомый кусок. Он бы хотел, чтобы мутант ее уровня разделил его взгляды на человеческий род. Но рядом с ним ее не ждет ничего хорошего. Его девиз: цель — оправдывает средства. Эрик не погнушается ничем, чтобы добиться своего. Растопчет, пройдет по головам, перетряхнет все вверх дном. Он ненадежен, жесток и Джин ему не получить. Чарльз, в который раз укорил себя за излишнюю лояльность. Эрик столько раз предавал их, что нужно было заранее настроить Джин таким образом, чтобы она и помыслить не могла о правильности его речей. — Ты очень умная девушка. Ты можешь слушать меня, Эрика, Рейвен и других, но выводы делай сама и выбирай тоже сама. И я не хочу сказать, что Эрик очень плохой человек. Он мой старый друг. Но его душу избороздили страдания. Он отравлен ненавистью. Жаждой мести. И, возможно, небезосновательно, слишком много потерь выпало на его долю. Но, поверь, Джин, это путь в никуда. Замкнутый круг. Дорога ненависти и мести приводит к опустошению. Душа будет похожа на выжженную пустыню, там нет жизни. Ничего нет. Эрик совершил много ошибок и готов совершить столько же, сейчас лишь временное затишье. Его речи могут пленить, могут казаться справедливыми, но, Джин, я знаю, ты не сумеешь разделить его взгляды. Ты совсем другая, — Чарльз подается вперед и сжимает узкую девичью ладонь. Джин вздрагивает от его действий и смотрит сначала на их сцепленные руки, а потом в глаза Чарльза. — Вспомни, как больно тебе было, когда другие дети откровенно боялись тебя. Тебе не нужна порожденная страхом ненависть. Ты всегда хотела помогать людям, ведь так? У тебя доброе сердце, чистые помыслы, справедливая душа. И мне не обойтись без тебя. Джин хмурит гладкий лоб, тонкие брови сходятся на переносице. Чарльз осторожно касается ее сознания — встревоженного, запутавшегося. Теперь он делает это открыто, не таясь. «Ты ведь не хотела делать Скотту больно. Я знаю это, — его успокаивающий голос звучит в ее голове.» «Нет, — колючие мысли Джин постепенно смягчаются. — Это была не я.» Злость и пренебрежение, словно тени, разгоняемые лучом света, расползаются по углам. «Конечно, не ты, — заверяет Чарльз.» — Профессор, — шепчет она, не прерывая зрительного контакта. — Простите. — Нет-нет, никаких извинений передо мной, — качает головой Чарльз и улыбается. — Ты не сделала ничего плохого. Легко сбиться с пути, главное, успеть вернуться. Ну, разве что, неплохо было бы поговорить со Скоттом и, если хочешь, попросить прощения у него. Джин крепко сжимает руку Чарльза, словно наконец-то все поняла и таким образом благодарит, после чего разжимает пальцы и поднимается на ноги. — Я извинюсь прямо сейчас, — скороговоркой кидает она и мчится к выходу. Когда дверь за ней закрывается, Чарльз откидывается на спинку кресла и устало прикрывает глаза.***
Мойра берет долгожданный отпуск, и Чарльз отстраняется от всего мира. Личная жизнь настолько поглощает его, что он позволяет себе на время расслабиться. Непростительно, но даже ему иногда необходим отдых. Он часто отсутствует в Институте, вместе с Мойрой они посещают театры и выставки, обедают и ужинают в уютных кафе, проводят вечера у залива. В их небольшом мире все спокойно. Джин теперь ходит за руку со Скоттом и выглядит весьма довольной. Она вновь убирает волосы в аккуратную прическу и красит ногти светлым лаком. Жизнь бьет ключом, как никогда. Чарльз смотрит на Мойру и думает, что стоило вернуть ее раньше. Теплым сентябрьским вечером, сидя за столиком на веранде отеля, Чарльз улавливает чьи-то мысли и понимает, что это Джин. Мойра как раз отлучилась, и Чарльз тут же устанавливает контакт. Им не нужен телефон, линия между ними всегда свободна. По правде говоря, это очень удобно. За время, что Чарльз отсутствовал в Институте, Джин в любой момент могла связаться с ним и рассказать, что там происходит. Или же просто поболтать. Их телепатические разговоры обо всем на свете были для Чарльза ниточкой, связывающей его с Институтом, и не позволяющей с головой уйти в любовные переживания. «Здравствуй, Джин. Какие-то новости?» «Нет. Просто беспокоилась.» «О чем же?» «Мне приснился странный сон.» «Кошмар?» «Нет, просто странный. Мне нужно было услышать ваш голос, иначе бы я не уснула. Вы скоро вернетесь?» «Отпуск закончится через два дня. Не волнуйся, скоро вернусь к институтской жизни.» «Хорошо.» — Чарльз, ты должен посмотреть какие они делают фигуры из фруктов, просто чудо! — восклицает вернувшаяся Мойра, но заметив сосредоточенный взгляд Чарльза, изумленно поднимает брови. — Это Джин, — объясняет он. — А, — Мойра уже почти не удивлена. За последнее время она должна была привыкнуть к этим странным разговорам без телефонов. Мойра садится за столик, подтягивает к себе пузатый бокал с коктейлем и обхватывает яркую трубочку губами. «Извините, что отвлекла вас. Жду вашего возвращения. До свидания.» «До встречи, Джин, я скоро вернусь.» Когда он разрывает контакт и всецело возвращается к Мойре, обаятельно улыбаясь, она выглядит слегка встревоженной. Чарльзу нравится в ней все, даже угрюмая складочка между бровей. — Что-то случилось? — он протягивает руку и ласково проводит пальцами по ее щеке. — Чарльз, я буду откровенна с тобой. Ты не думал, что Джин, как бы это помягче сказать… хм, немного увлеклась тобой? — Что ты имеешь в виду? — теряется Чарльз, растягивая губы в непонимающей улыбке, и ведет руку ниже, поглаживая подушечками пальцев шею Мойры. — Говорю тебе, как женщина. Девочкам-подросткам свойственно привязываться к своим учителям, а у вас с Джин весьма близкие отношения, вот девочка и могла решить, что ты… — Стой, Мойра, — смеется Чарльз, перестает поглаживать нежную кожу и поднимает перед собой руки в отрицательном жесте. — Все не так. Это абсурд. Просто Джин очень особенная даже среди мутантов, к ней нужен индивидуальный подход, поэтому я провожу с ней чуть больше времени, чем с другими учениками. — Я понимаю, — Мойра кивает. Заметно, что она волнуется и старается подбирать слова так, чтобы они не прозвучали как-то двусмысленно. — Просто возьми на заметку и постарайся не усугубить ситуацию. Не мне учить тебя. Ты давно работаешь с детьми и подростками. Но я вижу, что Джин немного иначе может расценить твое внимание. Поэтому будь деликатнее и попробуй не обидеть ее. В ее возрасте все воспринимается острее, нежели это есть на самом деле. Чарльз отшучивается и переводит разговор, но чувствует себя не в своей тарелке. Мойра чрезвычайно умная женщина и никогда не бросает слов на ветер, а это значит, что, возможно, у него действительно появилась проблема.***
На следующий день Мойра уезжает. Чарльз, проводив ее, возвращается в Институт ближе к ночи, когда все ученики уже спят. Он принимает душ, переодевается в пижаму и ложится в постель. Завтра у него много дел, пора возвращаться к реальности. Он уже проваливается в сон, когда чувствует чье-то присутствие в своей спальне. В темноте он видит лишь силуэт, но сразу узнает шепот. — Извините, профессор, можно войти? — Джин переминается с ноги на ногу, стоя в дверях. — Проходи, Джин, — он обеспокоенно поднимается на руках, упирается спиной в изголовье кровати для устойчивости. — Что-то случилось? Она неуверенно проходит вглубь комнаты, дверь за ней беззвучно закрывается. — Я ждала вас вечером, но вы так и не приехали. А потом я почувствовала вас и… Мне нужно было увидеть вас. Мне снова приснился странный сон, — сбивчиво объясняет она. — Я не могла уснуть, пока не поговорю с вами. — Конечно, давай поговорим, — участливо отвечает Чарльз и натягивает на себя простыню до подбородка, чувствуя неловкость. Джин робко скользит взглядом по кровати, стесняется, но все же спрашивает: — Можно я сяду? — Да. Неловкость усиливается, когда Джин опускается на край кровати. Глаза Чарльза привыкли к темноте, и теперь он видит ее отчетливее. Поникшие плечи, опущенное вниз лицо, широкая не по размеру футболка для сна сползла с одного плеча. Вид у Джин удрученный. — Так, что за сон? Расскажешь? — Не могу, — вздыхает она, а потом совсем понижает голос, видимо, опасаясь, что ее могут услышать. — Даже не знаю, откуда такое в моей голове. «Можешь говорить со мной так, чтобы никто нас не слышал.» Чарльз заговорщицки улыбается, и Джин неловко улыбается ему в ответ, ее глаза все еще печальные, но общий вид стал более воодушевленным. «Я никому не могу рассказать об этом. Только вам. Знаете, иногда мне кажется, что внутри меня есть, как бы сказать, ну в общем, другая я. И вот она всегда думает о странных, неправильных вещах. Может это раздвоение личности? Я не знаю. Или так сходят с ума?» Чарльз проверяет свои блоки, щедро выстроенные в сознании Джин. Все на месте, держит прочно. «Нет, это не сумасшествие. Лишь одна из граней твоей силы. Но ты не должна поддаваться, ты должна бороться с ней, контролировать. Хозяйка здесь, — он прикладывает пальцы ко лбу Джин, — только ты сама.» Она смотрит на него очень внимательно, с какой-то отчаянной надеждой, а потом Чарльз успевает лишь удивленно охнуть. Она резко обнимает его, крепко-крепко прижимаясь всем телом. — Я рада, что вы вернулись, — шепчет она, и Чарльз чувствует ее теплое дыхание, щекочущее ухо. Сердце начинает биться быстро-быстро, на него волной накатывается удушающе сладко-горькое чувство. То ли вспышка радости, то ли горя. Он понимает, что это все не его. Это чувства Джин, то, что она чувствует сейчас. Чарльз ласково проводит рукой по шелковистым волосам, рассыпанным по ее плечам, а потом мягко отстраняет ее от себя. — Все будет хорошо, Джин. Я обещаю, а теперь иди спать, уже поздно. Джин кивает, всецело доверяя ему, и поднимается с кровати. — Спокойной ночи, профессор, — в дверях прощается она. Она уходит, и Чарльз долго не может уснуть, глядя в потолок. Вспоминает слова Мойры, но не может принять их истинность. Он не стремился к этому, более того, он видит даже в намеке на это нечто преступное и недопустимое. Джин просто не хватает единомышленника, которым он стал для нее. В ее чувствах нет и быть не может какой-то подоплеки. Он уверен. Но вся эта история начинает принимать нездоровые оттенки. Чарльз уже не доверяет самому себе, не может четко и ясно разложить по полочкам то, что происходит между ним и Джин — правильно это или нет, и как выглядит со стороны. Наверное, он даже не пытается, не углубляется в это. Предпочитает избегать неудобных вопросов даже себе самому. Не в силах уснуть, он нащупывает сознание Джин среди десятков других обитателей особняка. Она уже спит и спит спокойно. Он хочет тайком заглянуть в ее сны, прочесть сокровенные мысли, чтобы узнать все наверняка, но останавливается в последний момент.***
Чарльз хочет связать с Мойрой свою жизнь. Он еще не решился сделать ей предложение, но все же покупает кольцо и убирает красивую бархатную коробочку в ящик своего стола. Когда он проворачивает ключ в скважине, запирая ящик, то чувствует внезапную волну чужой злости и разочарования. Мутную, но отчетливую боль. Она проходит по позвоночнику, обвивает, впивается укусом ядовитой змеи где-то в районе сердца. И он опять понимает, что это не его чувства. Надо найти Джин. Это оказывается совсем просто. Она самозабвенно целует Скотта. На виду у всех, словно специально выбрала для этого самое видное место. В ней так много злости — затапливающей, дикой. А кроме нее — ничего. Одна пустота. Джин чувствует присутствие Чарльза, отрывается от губ Скотта и смотрит на своего учителя с вызовом. Ее взгляд резкий, колючий, обвиняющий, но лишь короткое мгновение. Джин моргает, а после смущенно улыбается, словно не хотела быть застуканной. Она демонстративно берет Скотта за руку и уводит из поля зрения Чарльза. Все вышло из-под контроля, нужно исправить это, любой ценой.***
Он ждет Джин в кабинете после ужина, но она приходит почти ночью, когда все остальные уже спят. — Добрый вечер, Джин, — терпеливо приветствует ее Чарльз. — Или скорее ночь. Джин вышагивает в середину кабинета и сжимает руки в кулаки. — Если вы женитесь, то все изменится, — без предисловия говорит она, и это похоже на упрек. — Мойра еще не согласилась. Да что уж там, я еще даже не сделал ей предложение, только кольцо купил, а ты уже обо всем знаешь. Тебе не кажется, что немного непорядочно следить за другими людьми, Джин, а потом упрекать их без причины? — его голос совершенно спокоен. Крик никогда не помогает в воспитательных целях. — Я не следила. Это вышло случайно. Просто вы единственный, кому я могу доверять и к кому могу прийти. Но если вы женитесь, то все изменится. Это и сейчас выглядит странно, а когда у вас будет жена, то и вовсе, — ее голос срывается, будто она готова заплакать. — Считаешь странным, что мы проводим вместе время? — А вы — нет? — Нет. Ты — моя ученица, мой друг. В этом нет ничего странного. Уголки губ Джин нервно вздрагивают. — Мне было так плохо без вас. А теперь, вы хотите жениться. Вы меня бросите, все будет по-другому, я останусь одна. Это эгоистично, я знаю, но я не могу смириться. Мне кажется, я теряю что-то важное… Я не буду больше лгать себе и не буду лгать вам. Ее поза меняется. Она выпрямляется, взгляд становится жестким, непримиримым. — Вы не женитесь, — твердо произносит она, упрямо глядя на Чарльза. Воздух становится тяжелым, наэлектризованным, пространство вокруг сгущается. — А тебе не кажется, Джин, что это не тебе решать? — мягко, но безапелляционно отрезает Чарльз, чувствуя вибрацию в воздухе. В баре позвякивают бутылки, оббивая друг другу гладкие бока. — Хватит. Перестаньте лгать мне и себе самому, — продолжает она, не слыша ничего вокруг. — Я знаю все о вас, профессор. Даже больше, чем вы готовы признать. Знаю то, о чем вы запретили себе думать. — Джин, успокойся и сядь для начала, — он указывает на ее излюбленное кресло. — Давай обсудим все спокойно. Она дергает головой, отказываясь от предложения, и Чарльз чувствует, что воздух в комнате накаливается. — У нас так много секретов, — вкрадчиво говорит она, и Чарльзу кажется, что слова заползают под кожу. Ее взгляд пронизывает до самых глубин. — Наших общих секретов. Она откидывает назад копну огненных волос, ведет подушечками пальцев по длинной шее, медленно сдвигает ворот блузки. — Джин, — Чарльз поднимает руку, призывая Джин остановиться. — Прекрати немедленно. — Зачем? Вы ведь хотите этого. — Я бы никогда не позволил себе ничего подобного, — пересохшими губами отвечает Чарльз. И это истина, в ней нет ни грамма притворства и лжи. Он бы никогда не позволил себе думать о Джин так. — Разумеется, — раздраженно хмыкает Джин. — Никогда. Вы боитесь своих желаний и своих возможностей. А я — нет, — она шагает к нему, застывает напротив. — А ведь вы могли заполучить меня сразу, когда в вашей голове мелькнула такая мысль. Но вместо этого вы трусливо запрятали желаемое глубоко в себя. — Джин, это недопустимо. Сейчас же прекрати. — Это было бы так легко, — она не собирается останавливаться. — Вы ведь очаровательный профессор, знающий все слабости своих учеников. Особенно мои, — она наклоняется и обхватывает его голову ладонями. — Вы уже делали это со мной. Играли на моих слабостях. Знаете, я не против. Вам можно все. — От ее ладоней исходит жар, Чарльз каждой клеткой тела ощущает кипящую в ней силу. — Мы стали так близки. Чувствуете? Наши мысли сплетаются, растворяются друг в друге. Мы настроены друг на друга, как приборы. Никто нам не нужен, и никто никогда не поймет нас. Я доверяю вам, готова на все ради вас. Вы ведь этого хотели? Истинной преданности. Вы боялись, что я могу уйти от вас? Напрасно. Это вы никуда не уйдете от меня. Чарльзу больно, так больно слышать это. Он не хотел этой грязи между ними. Он чувствует, как вьются нервы Джин, бьют по его собственным. Гудят, как провода под напряжением, еще чуть-чуть… Чарльз мог поклясться, что прежде, чем его накрыла тьма, он видел, как глаза Джин вспыхнули алым пламенем.***
— Очнитесь, профессор, — бархатный голос заставляет Чарльза вынырнуть из темноты. Он открывает глаза и понимает, что лежит в своей постели. За окном вечереет, сумерки сгустилась неплотно, мягкое закатное солнце заливает комнату золотом, путается в медных волосах, сидящей на краю кровати Джин. Кружевные занавески на окнах отбрасывают тени, они скользят по ее белой коже с россыпью веснушек. — Вы просили разбудить вас, — ласково говорит она, встретившись с ним взглядом. — Долго я спал? — спрашивает Чарльз. Он никак не мог вспомнить как ложился в постель. В голове было туманно, обманчиво легко. — Слишком долго, — отвечает Джин прежде, чем вспорхнуть с кровати. На ней чудесное платье глубокого зеленого цвета, струящееся по фигуре. Она делает оборот на триста шестьдесят градусов, и юбка описывает широкую окружность вокруг ее тонких лодыжек. Джин напоминает ему райскую птицу из восточных сказок. — Вставайте быстрее, вечер такой прекрасный. Я хочу прогуляться. Капризные нотки в ее голосе звучат умилительно. Конечно, она хочет прогуляться. И Чарльз не может отказать. — Секунду, Джин, только пересяду в кресло, — он привычно разворачивает корпус вправо и не видит инвалидного кресла, что всегда стоит возле кровати. — Какое кресло? О чем вы? Поднимайтесь быстрее, вы же обещали! — она берет его руку и тянет к себе. И только сейчас Чарльз понимает, что полностью чувствует свое тело. Его ноги не безжизненны, они полны сил. И, кажется, что так было всегда. Не было травмы, не было всех тех мук. У Чарльза нет вопросов. Только какой-то детский восторг, сравнимый с моментом, когда морская волна впервые облизывает ступни, перед тем как рухнешь в ее объятия. Джин держит его руку так уверенно, словно делала это сотни раз. Он переплетает свои пальцы с ее, поднимается с кровати, делает первый шаг, второй, третий… Они выходят на улицу. Теплый ветер играет в отросших по плечи волосах Чарльза, ноги твердо стоят на земле. Он цельный. Не искалеченный жизнью. Не изувеченный обстоятельствами, навсегда изменившими его. — Я люблю гулять с вами, — Джин выглядит очень счастливой, от ее улыбки у Чарльза теплеет в груди. Он так хочет остаться здесь, в этом прекрасном месте, застыть в этом моменте. Чарльз смотрит на небо, кроны деревьев сцепляются в гнездо над их головами. В их парке никогда не было таких острых ветвей. — Здесь что-то не так, — Чарльз быстро моргает, оглядывается. Тревожное чувство зарождается внутри, скручивается узлом змей где-то в районе солнечного сплетения. Почему здесь так тихо? Он резко поворачивается к Джин, но прежде, чем успевает сказать хоть что-то, чувствует на своих губах касание нежных, девичьих губ. Томительно сладко, волнующе. По телу проходит дрожь, в глазах темнеет, он словно растворяется и исчезает.***
Сознание возвращается болезненной вспышкой белого света под веками. Чарльз распахивает глаза. Он снова сидит в своем кресле и не чувствует ног. Над ним нависает Джин в расстегнутой блузке, ее ладони все еще крепко сжимают его голову. Его кресло вибрирует от вырвавшейся из заточения силы, и Чарльз понимает, что это только начало. Он отворачивается, чтобы сбросить руки Джин со своей головы. — Не делай так больше, — хрипло говорит он, с ужасом понимая, что Джин вторглась в его сознание, словно раскаленный нож в масло. Перекрутила все мысли, и он не сумел отличить вымысел от яви. Какая чудовищная сила. — Это зашло слишком далеко. — Вам понравилось? — тихо спрашивает она. — Ты сделала мне больно, — еще тише отвечает он. В его голосе нет гнева или упрека. Таким голосом говорят правду и не больше. На секунду Джин хмурится, словно не понимает, где находится, в глазах мелькает раскаяние. Чарльз хватается за эту соломинку, понимая, что это последний шанс. «Джин, — он прикладывает палец к виску и говорит с ней без слов, воздействует на ее сознание. Теперь он чувствует это. Пульсирующий шар чистой энергии, сжатый в каком-то диком напряжении. Ее сознание в огне. Она прижимает ладонь ко лбу и медленно отступает. — Джин, успокойся.» — Нет! — она в ярости вскидывает руки, и непреодолимая сила выдергивает Чарльза из коляски. Невидимое поле удерживает его, не давая упасть, но лишая возможности шевелиться. Теперь он видит, что радужка Джин алая, пылающая, как раскаленные угли. «Джин, это не ты.» — Нет, это я! — надрывно кричит она. — Я — настоящая. Без страха, без сомнений. — Она вскидывает руку, притягивая к себе безвольное тело Чарльза, сжимает его подбородок жесткими пальцами. — Хотите, я поцелую вас по-настоящему. И это будет лучше, чем все ваши поцелуи с мисс Мактаггерт. «Джин, я знаю, ты слышишь меня, просто слушай мой голос, сосредоточься на нем.» — Прекратите! — ее пронзительный крик, словно тысячи игл, впивается в его мозг. Он чувствует жар на щеках. Пальцы Джин вспыхивают оранжевым пламенем энергии. Кажется, что она объята огнем. Он сгорит рядом. Все сгорят. «Джин, я помогу. Позволь мне помочь тебе.» — Нет! — пламя разгорается все сильнее, лижет его лицо, но это не настоящий огонь, он жалит, но Джин все еще щадит его. — Мне не нужна помощь! Просто примите меня такой, какая я есть! Хватит кромсать меня! «Мы вместе пройдем этот путь. Я научу тебя контролировать это.» — Контроль? — шипит она, вдавливая пальцы в его щеки. Ее лицо меняется, пламя жжет сильнее, беспощаднее. — Мне не нужен контроль! И Чарльз понимает, что все может закончиться прямо сейчас, и все по его вине. Но неожиданно распахивается дверь, и в комнату врывается изумленный Эрик. Джин отвлекается на доли секунды, но этого достаточно. Чарльз успевает проникнуть в ее разум. Ему удается найти брешь в огненной стене, что закрывала ее сознание от постороннего вмешательства. И теперь он может блокировать вырвавшуюся на волю стихию. Глаза Джин распахиваются, радужка вновь приобретает нормальный цвет. Силовое поле исчезает, и Чарльз плашмя падает на пол, успев подставить локти, чтобы защитить лицо. Он поднимается на дрожащей руке, упираясь ладонью в пол, прижимает палец к виску и направляет в разум Джин всю энергию, что осталась в нем. — Что здесь происходит? — голос Эрика приглушенный, будто доносится сквозь слой ваты. — Все ученики в панике! Особняк ходит ходуном! Сюда никто не мог попасть! — Эрик, ты должен помочь мне, — вместо объяснений просит Чарльз. Пот бежит по лбу, застилает глаза, ему едва удается удерживать силу Джин. — Джин, что происходит? — Эрик кладет руку на ее плечо, но тут же отдергивает, когда рыжая, словно пламя, энергия лижет его руку. — Эрик, это твоя работа, — со злостью выплевывает Чарльз, не сводя сосредоточенного взгляда с Джин. — Я знаю, что ты уводил ее из школы. Знаю, что ты говорил ей. Это твоя вина. Чарльз знает, что это не так. Но так проще. — Я говорил ей правду, Чарльз. То, чего никогда не делал ты, — цедит Эрик сквозь зубы. Чарльз едко усмехается. — Я должен был оградить ее от твоего влияния. — Не надо говорить так, словно меня здесь нет! — выкрикивает Джин, прерывая их перепалку. Она часто моргает, смотрит сначала вниз, на распластанного на полу Чарльза, а потом переводит взгляд на Эрика. Она выглядит загнанной, испуганной, потерянной. И Чарльзу наконец-то удается сковать ее. В момент ее детской обиды, он пробивает ментальные блоки. Джин падает на колени и зажимает уши ладонями, словно ее сводит с ума какой-то пронзительный звук. Чарльз морщится из-за того, что вынужден причинять ей боль. Но другого шанса не будет. Пока он еще может удержать это внутри. — Держи ее, — командует Чарльз, и Эрик больше не спорит. Он опускается позади Джин, тянет ее на себя, вынуждая упасть спиной на его грудь. Его сильные руки плотным кольцом сжимаются на ее плечах. — Не позволяй ей вырваться. И Эрик держит. До боли, до синяков на ее коже. Джин отчаянно бьется в его руках. Дорогие виниловые обои плавятся, от них тянутся струйки дыма. С любимых картин Чарльза течет краска, и образы в рамках выглядят пугающе. Смазанные уродливые пятна, как в кошмарном сне. Чарльз кое-как принимает достаточно устойчивое положение и кивает Эрику, чтобы тот держал Джин еще крепче. Эрик сжимает руки до тонкого девичьего вскрика, и по лицу Чарльза проходит мучительная судорога. Одной рукой он упирается в пол, пальцы свободной прижимает к мокрому виску Джин. — Что ты хочешь сделать? — с недоверием спрашивает Эрик, сузив глаза. Он все знает, но отказывается верить. Хочет думать, что есть иной путь, но его нет. — У нас есть только один шанс. Я заблокирую ее способности. Частично. Она не сумеет использовать весь потенциал. Но это временно, когда она будет готова, я все верну. — Что? — Эрик в бешенстве. — Ты не имеешь права! — Так будет лучше для всех, особенно для Джин. Посмотри, что с ней! Посмотри, что вокруг! И Эрик не может отрицать очевидное. Джин мечется в его руках, ее лицо блестит от пота, все ее тело горит, как в лихорадке. Пол и стены вибрируют, запах гари саднит горло, липкий жар облепляет кожу. Мелкие предметы со столов и шкафов парят в воздухе. — Она мучается сама и может погубить всех. Доверься мне, Эрик. Я не лишаю ее всего, просто не дам этим силам искалечить ее. Пусть все проходит постепенно. У Эрика очень недобрый взгляд. Чарльз знает насколько ему болезненно видеть, как мутанта сдерживают, словно он дикое животное. И тем не менее, это необходимо. Короткий кивок. Блоки Джин постепенно восстанавливаются, и Чарльз вновь рушит их. Это больно, он знает. Джин болезненно стонет, из-под плотно сжатых век бегут дорожки слез. Чарльз лишь сильнее усиливает контроль. Он запирает ее силу далеко-далеко, обносит все глухой стеной, настолько крепкой, что даже ему не пройти. Оставляет только крошечную лазейку, скорее, как утешение для своей совести. Эрик бы пришел в ярость, увидь он это.***
Джин обмякает в руках Эрика. Ее лицо теперь не искажено мукой, оно мокрое от пролитых слез, но умиротворенное. Ее дыхание постепенно выравнивается. Чарльза бьет крупная дрожь. Он придвигается ближе, смотрит на измученную Джин с горькой нежностью. Едва касаясь, оглаживает ее лицо нервной рукой, а потом медленно целует в мокрый лоб. — Так будет лучше, — шепчет он, а потом поднимает глаза на Эрика. — Никто не должен знать о том, что произошло здесь. Эрик сдержанно кивает. Его губы плотно сжаты, в глазах — пропасть. — Особенно Джин, — с нажимом на имени говорит Чарльз. — Как скажешь, — бросает Эрик с презрением. Чарльз чувствует, что силы покидают его. Нужно будет пройти курс восстановления. Чарльз неуклюже забирается в коляску, а Эрик поднимает Джин на руки. — Она ничего не вспомнит из того, что случилось сегодня. Забудет разговоры с тобой и то, что произошло в моем кабинете, — на последней фразе голос Чарльза дрожит. — А что случилось между вами? — с подозрением спрашивает Эрик. — Ничего особенного, — отмахивается Чарльз, выдерживая испытующий взгляд друга. — Небольшое недопонимание. Эрик не верит, но Чарльз больше ничего не говорит и не проясняет. Они оба какое-то время молчат, глядя друг другу в глаза. — Не смей использовать ее в своих целях. Никогда, — с угрозой в голосе предупреждает Чарльз. — Рано или поздно ты сделаешь это сам, Чарльз, — холодно припечатывает в ответ Эрик.