fish

Этого следовало ожидать. Однажды это случилось бы, и оставался только вопрос времени: когда у Тэхёна будет разбито сердце? Он сидит на мягкой летней траве, сжимая ту в сильных руках и пропуская сквозь пальцы. Она приятно щекочет кожу, и Тэхён даже отвлекается на какое-то время от своих дурных чувств, неправильных и эгоистичных. Ему должно быть стыдно, что он думает о таком, но всё, за что ему в действительности приходится чувствовать горящее чувство стыда и вины: что не успел вовремя, не остановил, отвлекся, а ведь всё могло быть иначе, по-другому! тут, в этом маленьком домике рядом с устьем реки и частыми гостями из леса. Тут, где он стал местным ориентиром и где Тэхён — важный человек. Но Чонгук сказал вчерашним утром: — Хён!.. — Запрыгнув к нему в кровать, он стал удобнее пристраиваться, чтобы разбудить его; совал пальцы в нос и уши и бессовестно пользовался ногами. — Хё-о-он!.. Проснись! Ему пришлось-таки открыть свои глаза, сонно щурясь и зевая. Схватив Чонгука, что, вообще-то, изрядно поправился благодаря гостинцам из леса, он перекинул его на левую сторону кровати, накрывая их одеялом. — А давай ещё немного поспим, Чонгукки?.. Тот вновь заворочался, пихаясь ногами и руками, и Тэхёну пришлось-таки откинуть одеяло до живота. Руки он сложил под голову. — Ну что? Чонгук замялся, вдруг потупив взгляд, и, когда Тэхён уже начал было беспокоиться, вывалил на него одной грудой, не сгладив, не предупредив. Прямо так, ножами в его открытое чуточку эгоистичное сердце. — Хосоки-хён вчера уплыл, хён! Он просил меня тебя позвать, но ты не хотел подниматься с кровати. Так что он уплыл! И он был очень, очень грустный, хён! Тебе надо было встать! Почему ты не встал, хён?! — К концу у него совсем охрип голос, и он сжался весь в маленьких комочек, хлюпая носом и пряча красные глаза. Тэхён, до этого замерший неподвижной фигурой, притянул малыша к себе, прижимая прямо к сбавившему ход сердцу и ласково гладя по шелковистым волосам. Он вздохнул, до этого будто не дышащий, и позволил себе, на секунду всего, полыхнуть злостью внутри. — Всё в порядке, — сказал он, стараясь сдержать самого себя от слёз: всё-таки ему никто ничего не обещал. — Я тоже его люблю, Чонгукки. Я тоже. Так что Тэхён сидит, перебирая пальцами зелёную траву, и смотрит в яркое голубое небо, не прикрытое облаками. Он видит, как слева от дома на полянке Чонгук, уже успокоившийся, играется с лесными жителями. Он, вообще-то, хотел запретить ему видеться с ними после того случая, когда одно дитятко дракона, что живет на горе возле, полыхнул в сторону Чонгука огнём. Всё, конечно, оказалось не настолько страшным, и огонь этот не мог принести вреда малышу, потому что дракон и не хотел. Это стало интересным фактом, доселе Тэхёну неизвестным. Всё так забавно получилось. Тэхён вроде и не думал, что у них что-то получится. Человек и русалка. Умора. Превращение в человека отнимало у Хосока много сил, но очень радовало их всех. У него даже зародилась жалкая надежда, что теперь-то! всё будет иначе, и все эти взгляды Хосока в те моменты, когда, как казалось рыбке, он не видел, что-то да значат. А теперь он уплывает куда-то там, а Тэхён даже винить его не может: сам не проснулся, не встал, не узнал и потерял все. Вот так просто. Но в сказках, которые его мама читала ему перед сном, такого никогда не происходило в конце. Ну максимум — в середине! Так и в его голову, сиротливо оглядываясь, лезет глупая мысль: может, может… ну, не конец это? Середина та же? И Хосок вернется, весь такой сияющий и красивый, будто ребёнок сирены — что, вообще-то, вполне сходит за правду, учитывая, как на такое заявление отреагировал однажды сам русал, — и будет у них всё хорошо. Тэхён робко признается ему, хватая за руку и притягивая к груди. А тот посмотрит на него, глупого, светящимися золотыми глазами и ответит — тихо, застенчиво. Ну пожалуйста? Сбоку дети оживленно играются, он слышит смех, переходящий в тихий шепот. Иногда они проносятся вокруг, играя в салки или прятки. В общем, не унывают. Тэхёну даже завидно немного. Но в следующее мгновение рядом с ним, не церемонясь и не здороваясь, плюхается кто-то гораздо больше мелких детей (даже будь то дракон или кентавр). Юнги лениво смотрит на него, щуря кошачьи глаза и ухмыляясь. Вдыхает, привалившись плечом. Понятливо так, по-хёнски совсем. — Уплыл? — спрашивает он, отводя взгляд к лесу. Выглядит он ужасно крутым. И ужасающим. Мог бы убить в одиночку целый город: чего ему один Тэхён? — Уплыл, — отвечает опоздало. К его плечу доверчиво тянется куст винограда. Цветы тут, как показывает практика, тоже становятся волшебными. Даже деревья — и те живые, разум у них есть! Но с другой стороны: что из всего рассказанного Юнги - правда? — Вернется. Тэхён застывает. Поворачиваясь, стараясь не слишком зависимо выглядеть, но, черт возьми, именно так он, должно быть, и выглядит. Хён смотрит на него со смешинкой, и это должно вроде как быть обидно, но Тэхён даже не моргает. Тот закатывает глаза, щипая за нос — больно, жуть. Он шипит, изворачиваясь. — И ты сразу решил, что он тебя бросил? Тэхён даже не находит, что ответить. Хлопает только глазами. Что? — Тэхён, вы даже не встречаетесь, но ты уже надумываешь себе что-то, когда он пропадает всего на день. Тэхён вздыхает, ежась от холодных листьев, что так и норовят заползти к нему под шиворот. Он кивает — понуро, и разворачивает обратно, вглядываясь в ровную гладь воды — спокойную, нежную, но певчую. И правда. Вообразил себе всякого: у хёна, должно быть, есть семья и обязательства, а Тэхён может и потерпеть. ___ Он возвращается ночью, тихо скрипя деревянными половицами. В такое время обычно холодно, и Тэхён кутается в одеяло сильнее, притягивая ноги к груди. Чонгука он ещё вечером укутал сразу в два, подворачивая осторожно края. Так что когда рядом с ним кто-то ложится, он сначала думает на Чонгука, но потом длинные руки и ноги оплетают его сзади, и он… ну, пугается, хорошо? Может быть, даже вскрикивает. Но его рот так быстро затыкают сверху рукой, что он даже не понимает по первой. Ему в глаза, восседая на бедрах сверху, смотрит Хосок. Тэхён расслабляется моментально и кусает немного зло его за ладонь. Тот даже не говорит ничего, только наклоняется ниже, оплетая по бокам. Неудобно — жуть, но ему хотя бы становится теплее. И он говорит охрипшим голосом: — Залезай под одеяло. Замерзнешь ещё. Мне потом хён ноги оторвет и на обед скормит. Русал с неожиданным энтузиазмом выполняет его просьбу, протискиваясь ближе, крепче. Тэхён чувствует себя нехорошо от такой близости, но потом Хосок придвигает свои холодные ступни к его, и это отвлекает ненадолго. Хосок не выглядит грустным или подавленным, Тэхён даже в темноте замечает, как радостно сияют его красивые золотистые глаза, и улыбается в ответ. Все напряжение и выдуманные неприятности исчезают из его мыслей, как масло из раскаленной сковороды. Поэтому, наверное, он чисто на автомате приближается, целуя того, куда попадет — оказывается, в нижнюю губу. Тэхён чувствует, как учащается дыхание последнего и как оно ложится теплыми волнами на его лице и мягко колышет отросшие ниже челюсти волосы: на ночь он хвостик снимает. — Я скучал, — бурчит, не находя ничего лучшего для ситуации. Сердце его мечется, затихая и вновь бросаясь с горки. Щёки ощутимо режет красным, и он надеется только, что этого не видно. Хосок неожиданно смеётся, прижимаясь ближе и сталкивая их носами. Тэхён чувствует его нежную кожу, хватаясь за его предплечье под одеялом. Глаза Хосока, — он это видит, — превращаются в маленькие очаровательные щёлочки. Он смотрит на него с прищуром, теплом солнечного дня. — Я тоже, Тэхён, я тоже.