Сансара

Очередная сомнительная авантюра Ричи, как и предполагалась, обернулась весьма плачевно, и у Билла уже не было сил злиться. После утомляющего перелёта из островка пусть не абсолютной, но чистоты и спокойствия оказаться в мире разрухи и нищеты без планов на дальнейшее не входило в список желаний Денбро. Он устало привалился спиной к покосившейся от времени ограде и достал предпоследнюю сигарету из пачки. Руки от нервов и злости тряслись, поэтому зажечь удалось только с третьей попытки. Билл выдыхал клубы дыма, глядя в вечернее индийское небо и понемногу успокаиваясь. Воздух, нагретый за день солнцем, был горячим, а от курения стало ещё жарче. Когда от сигареты остался один окурок к Биллу подскочил неугомонный и чересчур жизнерадостной для сложившейся ситуации Ричи. Впрочем, Денбро не сомневался, что даже будучи при смерти Тозиер найдёт чему радоваться. - Короче, у меня три новости: хреновая, хорошая и немножко плохая. –возбуждённо объявил Балабол. - По очереди в таком же п-порядке. – равнодушно отмахнулся Денбро, затаптывая сигарету в пыльную дорогу. Ричи с готовностью затараторил: - Ну, в общем, хостел забитый, зато неподалёку есть ещё один, но неподалёку – это за пять километров, и туда ещё надо добраться. - Ричи, какого ч-чёрта? – не выдержав и тут лишившись вдыхаемого вместе с сигаретным дымом спокойствия, свирепо вскинулся Билл. – Почему мы не м-могли о-остаться в столице? Надо было п-переться сюда? Вдруг тут не т-такси? - Пройдёмся пешочком. – ничуть не смутился этой тираде Ричи, всем своим видом показывая, что готов чапать хоть все десять километров. – Или попутку словим. Денбро тяжко вздохнул, прекрасно осознавая, что перечить или спорить с другом бесполезно. Его гиперреактивность не смог уменьшить уже пройденный за день путь, а вот сам Билл валился с ног, но упорно тащился за Тозиером, не желая ночевать на улице.   Он думал о том, почему так сглупил и согласился на это. Почему все остальные из их компании смекнули, чем пахнет очередное «гениальное» предложение Ричи, а он один затупил и ответил «ок»? И вот теперь они мало того, что в Индии, так ещё у чёрта на куличиках, а не в столице, куда изначально прилетели. И до ближайшего хостела ещё переть и переть… Погруженный в свои мысли, Билл на автомате переставлял ноги, пока Ричи о чём-то оживлённо болтал, не пытаясь даже убедиться в том, слушают его или нет. Вокруг расстилалась сплошная глушь без единой живой души. Тропинка, по которой они шли, ничем особенным не отличалась от захолустных дорог, разве что, разнилась, не как положено, убитостью асфальта, а его отсутствием. - Мы точно п-правильно идём? – бесцеремонно перебил Денбро болтовню друга. – Ты же г-говорил про попутку. Тут явно н-никого не словишь.   - Забей. – беззаботно махнул рукой Ричи. – С нами, конечно, нет нашего навигатора… – наглядно скривился парень, демонстрируя всё, что он думает о навигаторе после его отказа от поездки. – Но я детально расспросил, куда идти. - Х-хотелось бы верить. – уныло вздохнул Билл, ощущая лёгкую тревогу, не дающую успокоиться. Ох, как он завидовал Эдди. Жаль, что у него нет матушки, которая сразу бы строго-настрого запретила всякие перелёты куда-то заграницу, будь ты хоть трижды совершеннолетний. А ведь они идут уже минут сорок, не меньше, а людьми, как и хостелом, даже не пахнет. В этой-то стране! (Билл очень впечатлился трущобами Нью-Дели) Но уже спустя пять минут оптимизм вернулся к Денбро, а от Ричи он никуда и не уходил. Повернув на очередную тропу, они вышли к трассе – убитой, но трассе. Даже старенький ржавый пикап проехал мимо них, осветив тусклыми фарами. Тозиер то и дело бросал на спутника победный взгляд, мол, а я что говорил. Но окончательно успокоился Билл, когда они нашли искомый, как оказалось, не хостел, а мотель, расположенный прямо подле трассы. За ним, судя по кривой табличке, раскинулось какое-то поселение, и Ричи уже намекнул, что завтра они пойдут на разведку. Биллу было лениво спорить, и он только мрачно кивнул, намереваясь в ближайшее время завалиться на кровать и не вставать как минимум сутки. В мотеле, к счастью, оказался один свободный номер с двумя кроватями. Билл даже заинтересовался, почему кто-то едет в такую глушь, на что получил от администратора весьма будоражащий для Ричи ответ – следующей ночью в здешнем поселке местный индийский праздник. Тозиер не скрывал ликования от их такого удачного попадания в это место. Билл лишь покачал головой и, не слушая радостную болтовню Ричи, зашагал в номер, где, даже не раздеваясь, завалился лицом в кровать и растянулся в позе звёздочки. Блаженство. Хоть и жарковато. Но блаженство. *** Проваляться сутки на кровати Биллу не дали, а выдернули из неё рано утром и дали пять минут, на то, чтоб принять душ, почистить зубы и собраться на изучение новых интересных мест. В душе Билла проснулась кровожадность, что было весьма некстати, ибо пришли они в святейшее место. - Ебать, у них тут храмы. – восхищённо присвистнул Ричи, на что пара молящихся индусов недоуменно покосились на очкарика, но тому было не до них. Он с небывалым упоением рассматривал дивное здание, испещрённое разноцветными скульптурными изображениями. Внутри храма скрывались многочисленные мраморные колонны. Тозиер ходил возле каждой с округленными глазами. Билл не разделял его энтузиазма, хотя тоже смотрел с интересом. Но, уже выйдя наружу, он присмотрелся к изображениям и тут же получил порцию отторжения. Там помимо невинных гравюр были жертвоприношения и иллюстрации, которые в США обозначались бы пометкой 21+. А сюда даже детей приводили. Денбро ещё раз подметил про себя, какой странный этот индийский народ. К храму подошла пожилая женщина, кутавшаяся в изумрудное сари. Она о чём-то шептала на непонятном Биллу языке, но он невольно прислушался и различил постоянно повторяющееся слово «Кали». - Сорри, мэм, – обратился он к женщине, надеясь, что она понимает английский. – Это храм б-богини Кали? Женщина недоуменно воззрилась на него и молчала. Билл уже с тоской подумал, что придётся лезть в карман за телефоном с переводчиком и заодно убедиться есть ли здесь связь, но индуска вдруг энергично закивала. Денбро не слишком убедился, что она поняла его, но всё же поблагодарил и пошёл вытаскивать Ричи из храма. *** Как позже выяснилось из уст англоговорящих местных, храм действительно был местом поклонения знаменитой индийской богине Кали, а вечером в честь неё ещё и праздник закатят. Ричи, завидев изображения голубокожей богини, заявил, что она ещё красивей матери Эдди, и уж с ней-то он точно переспал бы. Билл хмыкнул, в кои-то веки заценив его шутку. Но хорошо, что местные её не услышали. Вопреки темной ауре и слухам о не менее темных злодеяниях богини, тут у неё поклонников было не мало. Храм ей вон какой отгрохали. Между прочим, единственный на всю округу. До вечера делать было нечего, и друзья просто шатались по местности, коротая время, а заодно расспрашивая местных о предстоящем празднике. Им удалось нарыть немного информации. Оказалось, Кали – богиня смерти, разрушения, плодородия и ещё кучи всяких сомнительных достижений. Биллу стало по-настоящему стрёмно, когда один старик рассказал о том, что праздник цветения лотосов – единственный день, когда люди могут встретить богиню и её приспешниц дакини. Также, поговаривали, что они могут исполнить любое желание человека, если захотят того. У Билла было желание. Совершенно невозможное и невыполнимое, поэтому яркая искорка веры и надежды, вспыхнувшая после слов старика, мигом погасла. Ему стало паршиво от безнадёжного отчаяния, захлестнувшего с головой, и идти никуда не хотелось, но уже смеркалось, и Ричи потянул его к храму, куда стягивались все местные и туристы, желающие насладиться праздником. Глядя на неуловимо темнеющее небо, Билл тревожно сглотнул. Им обуял непонятный страх, но он покорно шёл вслед за другом, стараясь не упускать его из виду в многочисленной толпе. *** On kirika sowaka on dakini gyakaneiei on kirika sowaka on dakini gyakaneinei on dakini gyachi gyakaneiei sowaka on dakini gyachi gyakaneiei sowaka Ночью, срывая покровы тишины, Кто-то, не дремля, на праздник к нам спешит. Пиршество кровью людишек окропим, В адском экстазе со смертью закружив. Мантра разливалась по округе так безмятежно и умиротворяюще, будто сотканная из блаженного спокойствия, суля ещё один спокойный и бессмысленный день бытия. Но вот в песнь вплелись тревожные нотки, всё нарастающие и нарастающие, и дакини поняли, что уже совсем скоро смогут вдохнуть запах свободы. Осталось совсем немного, и они ждали этого с нетерпением. Их лотосы вскоре распустятся и позволят пройти в иной мир:  мир смертных – вкусной еды, от которой можно получить наслаждение, грешников, которыми можно утолить жажду крови. Единственной рыжеволосой дакини было не по себе. То ли от предстоящей вольной ночи, когда она сможет пуститься в танец вседозволия, что весьма пугало ещё совсем молодую и не очень опытную демоншу; то ли от скорой встречи с матерью. Та всегда видела её насквозь и явно что-то подозревала, когда сканировала её до внутренностей своим фирменным пронзительным взглядом, но, пока матери не было, дакини усилием воли заставила себя выпрямиться и с нескрываемым презрением поглядела на своих сестёр, которые беззаботно вели непонятный для неё разговор о том, какого красавчика сегодня подцепят и сожрут, а потом отвернулась, уже смотря на клубящийся дым, из которого должна была выйти мать. Кали безбожно опаздывала. Без её благословения им не выйти, и самые разумные из дакинь это знали, поэтому не предвкушали ужин, а тоже с тревогой смотрели на портал. Но вот шум как по мановению исчез, ибо лёгкая синева, невесомо обрамляющая темноту, заклубилась, превращаясь в огромное полотно, и из него буквально выплыла длинонногая и отнюдь не многорукая дива с белоснежной кожей на миловидном лице и тёмными волосами с синим оттенком, ниспадающими ей до плеч, которые обтягивало пленительное взор кроваво-красное платье. - Ох, чёрт, опять опоздала. – вздохнув, сокрушённо пробормотала себе под нос богиня, поправляя немного примявшееся платье, но и тут же поменялась в лице, став куда серьёзней, едва завидела собравшихся дев. Кали обвела дочерей проницательным взором, заставляя каждую поёжиться и опустить глаза. Рыжеволосая тоже не выдержала этого взгляда, хоть и продержалась на две секунды дольше других, за что и поплатилась жжением, мгновенно наполнившим глазницу. То ли по собственной прихоти Кали, то ли из-за неподконтрольной способности никто не мог долго смотреть в её огненные глаза, иначе сгорел бы заживо. Пока дакини, мысленно проклиная всё, унимала боль, богиня начала свою напутственную речь: - Дочери мои, – твёрдым, как сталь, голосом обратилась к своим девам Кали. Её голос зловещей вибрацией прошёлся по их телах, отдаваясь лёгким трепетом, но каждая старалась держать спину ровно и не показывать эмоций. – Настала та ночь, которую вы все так ждали. Ночь полная свободы и вседозволенности, и я очень надеюсь она вас не погубит. Помните, что с рассветом вы должны вернуться домой, иначе пожалеете. – змеиным голоском прошипела она, на миг обнажив истинное лицо, чем вогнала остальных в настоящий ужас. – А теперь можете идти. И не забывайте про традиции. Кали отступила в сторону, давая дрожащим дочерям пройти в портал, который с яркой синей вспышкой поглощал каждую. Рыжеволосая тоже сделала неуверенный шаг вперёд вслед за старшей из сестёр, как кто-то резко дёрнул её за руку, не давая пересечь границу. Это была мать. Дакини беспрепятственно позволила отвести себя от сестёр. Они остановились совсем неподалёку, и Кали, не стараясь принудить дочь к зрительному контакту, завела разговор. - Пенелопа, я знаю, что ты только недавно стала совершеннолетней, и это твой первый выход в людской мир, поэтому хочу дать тебе ещё немного наставлений, хоть и надеюсь, что эти балбески – кроткий взгляд на ещё не вошедших в портал дакинь. – Приглядят за тобой. Но всё же... В первый раз может быть страшно и тревожно. Не теряй голову. Нам нужны ещё фанатики, чтоб возвращаться туда, поэтому полная чистка населения будет весьма некстати. Ты же понимаешь, о чём я? Дакини спокойно кивнула, стараясь сделать хоть немного заинтересованное в этом разговоре лицо. Естественно она понимала, что её просят не объедаться до отвала. Но она никогда не знала, что такое желать поглощать пищу, питаясь доселе только чакрой, чтоб поддерживать баланс сил, поэтому и не могла понять всех этих нудных нравоучений. - Хорошо. – слегка улыбнулась Кали, словно не замечая равнодушие в глазах собеседницы. – И главное – не выдавай себя. Люди не должны узнать, кто ты. Слейся с ними. Мимикрируй. Как я. – понизив голос, шепотом произнесла последнюю фразу богиня, намекая на свой внешний вид и отсутствие парочки конечностей. – Поняла? Рыжеволосая вновь кивнула и, наконец, решилась задать вопрос, который действительно интересовал её. - А Вы можете мне рассказать о сделках? – почтительно склонив голову, попросила она. Пенелопа не смотрела на мать, но явственно ощутила, как та помрачнела после этих слов. - Да. – спустя недолгую паузу медленно выдохнула Кали. – Я поняла, о чём ты. Могу. Но зачем? Ты ещё слишком юна для этого. Сделка требует много самопожертвования, и ты к этому ещё не готова, даже если вдруг встретишь того, с кем по настоящему захочешь её заключить. Пенелопа задумчиво кивнула в третий раз. Она не знала, как убедить мать поведать обо всём. Рассказам сестёр, которые находили «своего истинного» (знать бы ещё, что это за фрукт) по три штуки за ночь, дакини не шибко доверяла. И понимала, что может довериться только той, кто познала всю суть бытия ещё до сотворения этого бытия. Кали знала всё, но и умело скрывала это всё. Пенелопа тихонько вздохнула, решив, что пока и в самом деле ей не стоит тратить время на вытягивание крупиц информации. Лучше, наконец, предаться ночи. Конечно, если этот бесконечный разговор, наконец, закончится. С лёгкой улыбкой, украшающей её отточенное лицо, Кали беспрепятственно позволила дочери пройти в портал, напоследок пожелав удачи. *** Впившись когтями, достану я на свет Органы жертвы - мой сладостный десерт. От свежей крови ползёт по телу жар, И воспылает сила, словно как пожар. Пока вокруг залитого освещением храма разливалось оживление, совсем неподалёку на пруду, окутанном лунным светом, царила мирная тишина, изредка прерываемая плеском мутной воды. Но неожиданно вода забурлила и пошла кругами, а на месте водоворота выростали прекрасные и непорочные, громадные кувшины лотосов всевозможных цветов. Лунный свет с ними заигрывал, проходясь по лепесткам, но не имея возможности забраться внутрь, что его явно печалило, поэтому он настойчиво просил бутоны раскрыться. И самые нестойкие первыми подчинились. Голубые, розовые, жёлтые лотосы постепенно обнажали свою сердцевину, и из них выплывали на свет изящные, завораживающие девы. Они невесомо скользили по самой глади воды, ничуть не зануриваясь в неё. Цветы одурманивали своим ни с чем не сравнимым ароматом, завлекая несчастных, оказавшихся поблизости бедолаг, к кровожадным, истосковавшимся по еде девицам. Совершенно белый бутон раскрылся с опозданием, явив бренному миру ещё одну деву. Не менее прекрасную, чем остальные, но всё же чем-то отличающуюся от всех. И дакини прекрасно знали, чуяли своим абсолютным нюхом, чем разнится их младшая сестра. Своей невинностью. Незапятностью. Чиста и непорочна, как и её цветок. Дакини смотрели на неё с пренебрежительной насмешкой и высокомерием, хоть и понимали, что совсем скоро она станет такой же, как они. Вкусившей грех. Но сейчас именно к ней стремились людишки, растянув блаженные, одурманенные улыбки на пол-лица. Так было с каждой. Теперь её черёд выбирать. *** Пенелопа растерянно озиралась вокруг, пытаясь привыкнуть к новой обстановке, по достоинству оценить её. Было красиво и непонятно. Повсюду раскинулась чернота, но её мягко перекрывало чарующее серебристое сияние полумесяца и яркие огоньки, сплошь устилающие высь. Впрочем, дакини не нужен был свет, чтобы видеть в темноте. Она пыталась сконцентрироваться на внутренних ощущениях и понять, что же чувствует. Ведь так долго ждала этого. Но тихо притаившийся в груди восторг не спешил прорываться безудержным веселием. Её оголённые пятки обжигало что-то холодное, и, взглянув вниз, Пенелопа поняла, что стоит на воде, которую в таком объёме доселе видела только на картинах одной из сестёр, любившей рисовать всё земное. Пруд внезапно затопили звуки, словно приветствовали гостей, явившихся из другого мира. Пение птиц, стрекот цикад, порхание летучих мышей и уханье сов наполнили местность, разрывая тишину. Пенелопа никогда подобного не слышала и не могла понять: нравятся ей здешние шумы или нет. Всё было слишком не таким, как в вечно спокойном и застывшем небесном мирке Кали. Демонша насторожилась, едва заслышав приближение чужаков, но краем глаза заметила, что сестры оставались совершенно спокойны, даже скорее ждали появления чужих. Пенелопа не раз слышала о людях, но воочию увидела их только сейчас. Они были довольно странными. Безвольными куклами, обречённо идущими прямо на растерзание не наигравшихся ещё девочек. И не сказать было по их лицам, что они этому не рады. Но дакини быстро смекнула, что они находятся под влиянием, и действительно не могут препятствовать своей гибели. - А вот и аперитив. – хищно прошептала одна из дакинь, обводя взглядом приближающихся людей и выбирая наиболее подходящую жертву. – Ну же, кто тут самый погрязший в мерзких грехах... Но люди, погружаясь по колена в воду, целенаправленно шли лишь к одной дакини. Девы скрежетали клыками, но понимали, что стоит лишь немножко подождать, и они получат желаемое. Препятствовать одной из традиций, о коих им перед уходом наставительно напомнила мать, они не собирались. Ритуал становления ещё одной из сестёр полноправной дакини считался в их кругу святым и непогрешимым. Да и матушка, если что, за несмирение по головке не погладит. Это уж дакини знали прекрасно, поэтому терпеливо выжидали, наблюдая за зрелищем. Пенелопа совершенно не понимала, что происходит, и откуда к ней столько внимания. Именно к ней. Остальные дакини столпились в сторонке и прожигали её нетерпеливыми взглядами, а она не знала, что делать. Всё это только усиливало разгоравшуюся злость. Она очень не любила выделяться. Люди своей пёстрой толпой заступали ей весь обзор, и девушка почувствовала невольные нотки раздражения. Она умела контролировать себя и свой не сахарный характер, но некоторые из сестёр даже немного побаивались её. Что, впрочем, было только на руку Пенелопе. Один из чужаков, молодой парень (что тоже немало удивило девушку, ведь представителей этого пола она вживую ещё не встречала, только на картинах и в книгах), ничуть не изменившись в лице, по прежнему оставаясь отрешённым, выступил вперёд, сокращая расстояние между собой и Пенелопой. Она с тревогой смотрела на чужака, не зная, что тот предпримет, и уже приготовилась при лишнем движении атаковать, но к её облегчению парень остановился, хоть и оказался слишком близко. Сильный цветочный запах, распространившийся по всей округе, внезапно перебил другой – незнакомый, но очень манящий. И исходил он от чужака. Теперь уже Пенелопа, мало контролируя себя, возжелала сократить дистанцию, и почти успела это сделать, как со стороны, где стояли сёстры, раздался едва слышный смешок, мгновенно заставивший демоншу застыть на месте. Она медленно повернула голову на звук, но заметила лишь с каким жадным нетерпением ожидают её сёстры. Несомненно, им хотелось побыстрее приступить к долгожданной трапезе, но что-то их останавливало. - В чём дело? – не сдержавшись, с подозрением и подавляемым гневом в голосе спросила Пенелопа. - Ни в чём, дорогая. – с напускным спокойствием заверила её смуглая шатенка по имени Матурин. – Просто... Твоя первая жертва симпатичный юноша... Довольно необычно. Может, это судьба? - О чём ты? – недоуменно взглянула на старшую сестру Пенелопа, а потом скоса зыркнула в мутные карие глаза всё ещё пребывавшего в блаженстве парня. За его спиной столпились менее удачливые жертвы, которым не посчастливилось стать номером один. Лицом юноша действительно был неплох, но не более того. Так на что там намекает Матурин? Неужто на то самое? – Если ты о сделке, то заткни свои тупые мыслишки. – глядя на умолкшую под свирепым взглядом сестру, яростно выплюнула Пенелопа. – Мне не нужен первый встречный. И вообще – никто не нужен! Что-то в грозном взгляде сестры заставило Матурин замолкнуть и отступиться. Пенелопа определённо не была сильнее неё, но почему-то одним своим гневом вызывала животный страх у того, на кого он был направлен. Немного успокоившись и утихомирив бушующую внутри адским пламенем ярость, Пенелопа вновь повернулась к парню, чей запах сладостным ароматом щекотал её ноздри, будоража рецепторы. Она обратила внимание, как под неприкрытой тканью шеей чужака отчаянно бьётся что-то живое, словно трепыхается пойманная в силки птица. Дакини осознала, что это пульс, который омывало то, до чего она так желала добраться. Кровь. Чистая, манящая, наверняка невероятно приятная, как говорили сестрицы – вкусная, только понятие вкуса она ещё не знала, чакра никак не ощущалась во рту – и разделяемая всего лишь каким-то слоем кожи. Пустяковый барьер, который с легкостью пробьют её зубы, обострившиеся от проснувшегося желания насытиться. Пенелопа ощутила, как замерли сёстры, и всё вокруг будто замерло тоже. Даже её жертва. Но лишь затем, чтоб через миг забиться в сильной нечеловеческой хватке и, захлёбываясь кровью, пронзить громким отчаянным криком всю округу, оповещая о становлении новой дочери Кали. Новой Дакини. Жертва обмякла и затихла, иссушаясь, лишаясь крови, которая перетекала в другое тело, наполняя его жаркой силой. А затем застыла навсегда с опустошенным нутром и прогрызенной глоткой. Девственно белый цветок полностью окрасился алым. *** Храм окутал навязчивый аромат горящих свечей, благовоний и каких-то непонятных Биллу цветов. А ещё и без того удушающая жара пекла в голову. Билл старался выдержать это всё, но у него быстро начала кружиться голова, и тошнотворный комок подкатил к горлу, поэтому, дёрнув, пылающего энтузиазмом оттянуться на полную катушку даже на таком святом празднике, Ричи за рукав, Денбро млявым голосом сказал, тому что постоит в сторонке и подышит свежим воздухом. Тозиер, который с интересом вытягивал голову, стараясь рассмотреть всё за спинами людей и над их головами, только рассеянно кивнул. Сейчас ему было не до Билла. Денбро даже чуть усмехнулся. Ричи был таким донельзя привычным, сующим свой любопытный нос куда только можно и нельзя, и сейчас это несказанно радовало, ведь здешняя обстановка была совсем незнакомой и даже немного пугающей. Волнующая так точно. Билл никогда не считал себя трусом, может, даже не безосновательно, коль уж ему довелось быть лидером их Клуба Неудачников, а тот частенько встревал в разные передряги. Но сейчас в груди Билла засело это грызущее чувство тревоги, словно что-то плохое даже не может, а должно произойти. И с некоторых пор он доверял своей интуиции. Об этом было очень больно вспоминать, но однажды он не доверился этому внутреннему чувству, за что вскоре горько поплатился. И сейчас что-то подсказывало ему, что лучше схватить Ричи и если понадобится силой отвести подальше от толпы. От храма. Убраться из селения. А затем из страны. Но толпа улыбалась приветливо, люди явно были благодушны из-за праздника, как местные, так и туристы. Запах восковых свеч и благовоний, едва Билл отошёл немного от храма, рассеялся, зато цветочный аромат только усилился, но он был приятный и совсем не мешал. Парень понял, что доносится он не от храма, а откуда-то с другой стороны. Во всяком случаи, Билл только с упоением его вдыхал и не спускал глаз с Ричи, но уже куда более расслабленно. Теперь обстановка не казалась такой напряжённой, и он решил, что слишком паникует после того случая. Нужно иногда расслабиться. Забыться. Цветочный аромат способствовал этому как нельзя кстати, и хоть Билл не подходил к храму, но намерился тоже причаститься к общей молитве, ознаменовавшейся гробовым молчанием. Индийцы, туристы и они с Ричи молились. Правда, мысли Билла вдруг начали расплываться, словно под воздействием травки, которую они с друзьями курили полгода назад. Молитвы и другие мысли в голове перемешались в кашицу, и это сравнение отчего-то очень развеселило парня, заставив непроизвольно растянуть улыбку на пол-лица, чего он уже давно не делал. Впрочем, где-то в подсознании он понимал, что что-то не так, но противиться нахлынувшему с ароматом цветов дурману не мог. Отчаянный, полный ужаса крик разорвал тишину и тут же прояснил его мысли, выветрив весь дурман, после чего Билл ошарашенно распахнул глаза. Местные, туристы и Ричи продолжали блаженно молиться. *** В небе паря, беснуясь, тишину рвём, И святыни вероломством оскверним. Грудь пропорю, к сердцу путь найду, И в него с особым наслаждением вгрызусь. Коль жаждешь ты желание претворить, Так и быть, его исполню в твой последний миг. Платою станут страх и потроха, Торг здесь ни к чему - закрой навек свои глаза! Пенелопа очнулась. Иначе это было не назвать. Первое, что бросилось в глаза – её окровавленные руки, которыми она сжимала выпотрошенное ими же безвольные тело молодого парня, тут же стремительно отброшенное в воду. Дело её худых бледных рук – такой ужас. По меркам людей. Но Пенелопа инстинктивно знала, что так будет. Только всё равно не смогла воспротивиться секундному отвращению. А ведь это совсем негоже дакини. Сёстры, наверное, уже вовсю смеются с неё, даже если сами испытали подобное в первый раз. Демонша обернулась и с облегчением заметила, что другие на неё даже не смотрят. Они заняты поглощением собственной пищи, в которую вгрызаются с небывалым упоением и урчанием возбуждённых кошек. Поэтому Пенелопа могла заняться собой. Вычистить свежую и уже запёкшуюся кровь, под ногтями сделать это было довольно непросто, и смаковать оставшийся во рту вкус. Ангельский. По истине амброзия. Особенно ей понравилось вкушать сердце, биение которого ещё продолжалось в её ладони, но уже медленно стихало. Волшебный момент. Хотелось торжествовать. И смеяться. Громко, истерически хохотать, поддавшись очередному наплыву истерии. Такие приступы были знакомы ей с самого начала существования, но уже давненько она научилась их подавлять. Только теперь, стоя на кровавой поверхности воды, рядом с мёртвым телом человека, Пенелопа почувствовала полный вкус безумия, и это вгоняло её в смех. Но теперь что-то не давало ей покоя помимо нового с усилием подавляемого приступа. Неприятное тянущееся чувство в животе, в котором она опознала голод. Проснувшийся в мире людей и разросшийся после первой жертвы, он наполнил её нутро, требуя ещё крови и лакомств. Её сущность, её голод требовали новых жертв. Самоконтроль не давал сорваться в поисках новой добычи или в попытках отобрать её у какой-нибудь из сестёр. Как минимум четверо и так не могли поделить между собой несчастного наполовину мёртвого парнишку. Пенелопа подозревала, что ей следует подождать окончания их трапезы, ведь мать говорила о неких традициях, и вряд ли они уже успели соблюсти все. Выпотрошенные тушки, ещё недавно бывшие вполне живыми и даже слегка разумными существами, безвольно сваливались на землю и в пруд, стоило очередной дакини утолить голод. Окрашенная алым вода с радостью принимала кровавые дары, утягивая их себе. Девы не возражали. Мертвецы им были ни к чему. - Ах, жертвенные агнцы, добровольно идущие в объятия смерти, что может быть слаще? – мечтательно промолвила Матурин, небрежно отбрасывая свою еду – молодую явно не местную девушку с русым каскадом волос – в вихрь воды. И та немедля поглотила бедняжку. - Может, жертвенные агнцы, которые недобровольно идут в объятия смерти? – со смешком предположила одна из дакинь. - Ты про мерзких грешников? – ничуть не стесняясь, Матурин жадно облизывала окровавленные пальцы. Её алый язык гибко извивался вокруг фаланг, на миг обнажая кромку ничуть не запятнанных зубов. – Пожалуй. Но их ещё нужно ублажить, а это утомительно. – недовольно протянула она, закончив чистку. - Ублажить? – настороженно переспросила Пенелопа, которая напряжённо вслушивалась в разговор сестёр, чтоб не упустить ни словечка. Кажется, они подошли к самой волнующей её теме. - Ага. – беззаботно отозвалась Матурин, скосив взгляд на младшую сестру. - Сделки – все дела. Ты же в курсе о них? Мать рассказала? Пенелопа старалась сделать непринуждённый вид и не выдать того, как напряжена. Неужто Кали раньше не заботилась о возрасте своих дочерей и рассказывала всё стоило достигнуть совершеннолетия? А ей одной так не повезло! Чёрт! - Конечно, рассказала. – надменно усмехнувшись, кивнула демонша. И то правда, ведь пару фраз Кали ей сказала: «Требует много самопожертвования... и бла-бла-бла, ты ещё не готова!» – Но, возможно, не всё успела. – уклончиво, но с явной неохотой добавила Пенелопа. – Я бы хотела узнать об этом как можно больше. Заведомо чуя ложь, Матурин уставилась на сестру с превосходством, и все остальные последовали её примеру. «Вот же стадо» . – промелькнула презрительная мысль в голове Пенелопы, но в лице она ничуть не переменилась, оставаясь такой же надменной и невозмутимой. В конце концов, отношение к ней сестёр, которых она мягко говоря считала глупышками, её уже давно не шибко волновало. - Ну что ж, Пенни, – устраиваясь прямо на глади воды, ехидно протянула Матурин, особенно выделила имя сестры, ибо прекрасно знала, как ту бесит это сокращение. Огненный взор, испепеляющий её, Матурин стойко игнорировала. – Хоть это вопреки желанию матери, но я, так уж и быть, могу тебе кое-что рассказать. На правах старшей. – самодовольно произнесла дакини, наслаждаясь прикованным к ней вниманием. Остальные сёстры хоть и знали всё, но относились к Матурин с плохо скрываемой завистью, как к самой старшей и потому самой приближенной к Кали, впрочем, и с неким уважением тоже, так как внимали каждому её слову. Сейчас демонша имела бесценную возможность довольствоваться полным триумфом ведь её слушала даже Пенелопа, а от неё единственной Матурин получала всегда вовсе не те чувства и эмоции, какие хотела... Впрочем, порой она задумывалась, почему так, и что же действительно хотела получить, но предпочитала не блуждать в недрах своих мыслей и желаний. - Буду приемно благодарна. – с сарказмом пробормотала Пенелопа, прервав мечтательный ход мыслей старшей сестры. Прекратив отвратную по мнению Пенелопы театральность, Матурин с унынием посмотрела на младшую, пытаясь в кои-то веки (и это вовсе не речевой оборот, ведь дакини прожили уже немало веков) понять, почему слова этой рыжей малявки её задевают. Между прочим, единственной рыжей. Даже среди ещё не достигших совершеннолетия дакинь не было никого с таким насыщенным огненным цветом. Намёк на лёгкую рыжеватость – да, пламени – нет. Пенелопа всегда, не желая того, выделялась, хотя потом прослыла своим отвратительным нравом и безнравственной грубостью, поэтому её старались обходить стороной, и как заметила старшая, это было ей только в радость. А ведь Матурин прекрасно помнила тот день, когда невинный белый бутон раскрылся, явив их миру ещё одну деву. Дакини не хотела признавать, что это было самое прекрасное зрелище, которое ей довелось увидеть за всё своё существование. Она лицезрела множество рождений, но именно это отчего-то запечатлелось в её памяти и не хотело растворяться. Поэтому всякий раз, когда у Матурин возникало желание схватить Пенелопу за её рыжие волосы и... повыдёргивать пару локонов, она вспоминала маленькую непорочную девочку, что была светлее всех ангелов, хоть эти твари весьма непочитались в их обществе, но Матурин находила в них нечто прекрасное и совершенное, как и в своей сестре, и тут же успокаивалась. Впрочем, пусть Пенелопа уже была осквернена пороком, когда впервые испачкала свои руки в крови, но в глазах Матурин она всё ещё оставалась чистой и невинной, и старшая дакини знала, что может полностью осквернить её младшую сестру. Сексуальный акт. Она твёрдо решила не допустить этого, ссылаясь на слишком юный возраст Пенелопы. В этом мире слишком много искушений, и впервые Матурин этому была не рада. - Ты там не умерла? – ничуть не беспокоясь, поинтересовалась Пенелопа, глядя на застывшую и о чём-то замысленную сестру. Та медленно покачала головой, фокусируя взгляд на младшей, и как ни в чём не бывало спросила: - Ты же знаешь, что сделки делятся на два вида? – на неуверенный кивок, Матурин тихо вздохнула и покачала головой, а затем продолжила: – Ладно, я объясню. Первый вид сделок – это, когда у тебя что-то просят, но взамен платят. Мы не желаем долго церемониться с такими, и просто выполняем их желание, взамен убивая и получая еду. Это и считается ублажением. Мерзость, но что поделать? Так как запах лотосов, привлекающий людей и внушающий им согласие стать жертвенными овечками, распространяется недолго, приходится немного поработать, ибо без согласия или сделки мы не можем никого убить. Есть одно но – заключить такую сделку можно лишь с грешниками. Ведь по сути бытия мы очищаем мир от этой мерзости. Их карма полна грязи и дерьма, Хорошо, что невинных овечек осталось совсем немного. Слабовольные людишки не могут сопротивляться своим желаниям. - А второй вид? – с жадным нетерпением спросила Пенелопа, Имея сейчас такую словесную власть над младшей сестрой и умело орудуя ею, Матурин победно ухмылялась. - А о втором тебе ещё рано знать, дорогая. – наслаждаясь бешенством на прелестном личике Пенелопы, промурлыкала дакини. – И нам пора перейти к ещё одной традиции – слиться с небом. От досады Пенелопа чиркнула когтистыми пальцами по воздуху, представляя вместо него мягкую податливую плоть её сестры. Чёртовы традиции! Чёртова Матурин! Дакини, которые тоже успели усесться на поверхности воды, нехотя привстали вслед за Матурин. Старшая сложила руки в молитвенном жесте и запрокинула голову к щедро усыпанному звёздами ночному небу. Остальные последовали её примеру. Пенелопа ещё немного сомневалась, стоит ли ей примкнуть к стаду, но решила пока не идти против вековых устоев. Кали всё ещё была страшна в гневе. - Сконцентрируйте чакру на небесах. – выкрикнула Матурин, широко раскрытыми, но невидящими глазами уставившись в вышину, а затем легонько оторвалась от воды и воспарила в высь. Полы её синего платья, как и тёмные волосы развевал ветер, но демонша ни на что не обращала внимание, отдаваясь долгожданной свободе. Остальные дакини клином взлетели вслед за старшей и навстречу тёмному покрову небес. Пенелопа пропустила момент, когда воспарила со всеми. Это было так гладко и плавно, совсем не так, как летать в их мирке. Там для полёта приходилось напрягать все силы, здесь же ветер сам подхватил её, а сила только возросла, гармонируя чакру. Лёгкие порывы ветра приятно ласкали её лицо, трепали пряди волос и изумрудное сари. Дакини посмотрела вниз на пруд. Раскрывшиеся чаши лотосов притягивали взгляд, а свой – кроваво-красный – завлекал к себе, но демонша понимала, что ещё не время возвращаться домой. Ночь только впереди. - Сёстры, вы слышите зов молитв? – раскинув руки в стороны вскричала Матурин. Эхо раскинулось над ночным горизонтом. – Нас уже ждут. Клин дакинь завис над индийским поселением, чтоб через миг стремительным и смертоносным смерчем ворваться в его нутро. *** Люди молились и ничего не замечали, словно не было того леденящего душу крика, или его слышал только он. Это ещё больше пугало, и Билл не только умом понимал, но и буквально чуял всеми инстинктами самосохранения, что пора убираться из этого места, иначе быть беде. Первым делом, распихивая всех, он подлетел к Ричи, который, наклонив голову вниз, прятал лицо за молитвенным жестом и что-то неразборчиво бормотал. На попытки растормошить его он не реагировал, поэтому, не церемонясь, Денбро стукнул его кулаком по башке, что, признаться, мечтал сделать уже давно, и поволок упирающегося в землю и всячески сопротивляющегося друга прочь от храма. Люди были всё ещё погружены в свои непонятные молитвы, и Билл понимал, что тормошить, равно, как и уводить всех некогда. Только зря потеряет время. В конце концов, сам он не святой, и точно знал, куда попадёт после смерти. Но пока что хотелось её отстрочить. Ричи толкался и беспорядочно бил Билла ладонями во все места, куда попадал, пока тот, терпеливо снося удары, тащил его за шиворот одежды и шепотом, словно, если он будет говорить громко, что-то или кто-то недобрый их услышит, матерился и проклинал всё и всех начиная от Тоизера и заканчивая им же. Ричи прекратил молиться, хотя продолжал это делать даже, когда сопротивлялся, а затем и вовсе обмяк в хватке Билла, позволив ему вести себя. Денбро обернулся к другу, подмечая, что цветочный аромат, который сопровождал их на пути, уже рассеялся. Балабол невнятно смотрел на парня, но его взгляд, наконец, был вполне осмысленным, и Билл с облегчением понял, что невменяемость уже позади, поэтому отпустил побелевшую от сильной хватки руку друга. Тот тупо уставился на неё, будто впервые видел, и тихим голосом, что было для него не свойственно, спросил: - Билл, что... что произошло? - Это ты меня с-спрашиваешь? – раздражённо вскинулся на него Денбро. Паника переростала в настоящую злость, но он не пытался её остановить. Впрочем, глядя на довольно жалкий вид друга, немного смягчился. – Это ты мне д-должен с-сказать, какого ч-чёрта мы в э-эпицентре с-сумасшествия! - Какого сумасшествия? – подняв голову, уже более смело задал вопрос Ричи. - Не знаю. – сквозь зубы прошипел Билл, озираясь вокруг. Сейчас только звёзды освещали их путь, и Денбро точно не знал, куда идти. Точнее, их цель – это мотель, но как туда ещё добраться и правильно ли они идут, он сомневался. – Н-нужно в-выбраться о-о-отсюда. – одновременно пытаясь перебороть так невовремя досаждающее заикание и решить, как идти дальше, протянул парень. Равнина, по которой они шли, усеивалась одинокими деревьями, но конца ей не было. Впереди маячила темень. Билл понял, что ещё в начале, панически покидая место храма, свернул не туда, но возвращаться назад они, разумеется, не будут. Оставалось идти вперёд и надеяться окончательно не заблудиться. - Пошли. – скомандовал Билл и быстрым шагом двинулся вглубь тьмы, поначалу не замечая, как медленно плетётся уже немало отставший Ричи. – Какого ты п-плетёшься, как ч-черепаха? – наконец, заметив его отсутствие, свирепо поинтересовался Денбро, оборачиваясь к парню. - Ноги болят. И башка. – понуро опустив взгляд на землю, будто надеясь там что-то выискать в непроглядной темноте, хмуро ответил Ричи. Он и не заметил, как замер Билл, смотря куда-то ему за спину, поэтому поравнялся с ним, а потом и опередил. Билл напряжённо всматривался в темноту. Может, это опять были какие-то галлюцинации, их, кажется, сегодня уже было предостаточно, но ему показалось, что он увидел чей-то силуэт. Янтарные хищные глаза жутко светились во мраке, и больше всего Денбро мечтал, чтоб это была сова или летучая мышь. Что угодно, лишь бы этот осмысленный, плотоядный, совсем не звериный, но и не людской взгляд ему показался. Как и бледное лицо, и высокий силуэт, и длинные пламенные локоны... Стоило моргнуть, и всё это исчезло, а значит есть шанс, что действительно показалось. Нужно было только убедить в этом себя. Пока он стоял истуканом, не в силах сделать лишнее движение и унять мелкую дрожь наравне с быстро стучащим сердцем, теперь уже Ричи заметил его отставание и крикнул: - Эй, ну и какого теперь ты плетёшься, как черепаха, а, Большой Билл? Билл ничего не ответил, лишь ещё пару секунд уделил рассматриванию окрестности, а затем развернулся и быстро возобновил путь, перегнав Ричи и чувствуя на спине его полный возмущения взгляд. И ещё чей-то... Чужой. *** Пенелопа тоже слышала молитвы. Они звали их и подпитывали своими словами, мантрой. Дакини целенаправленно двигалась к ним, как и остальные. Всех вела за собой Матурин, как старшая. Это выпендрёжничество Пенелопе решительно не нравилось. Ей вообще не очень нравилась старшая сестра. Своими насмешками, подколами и главное – своим желанием быть особенной, выделяться средь других. Какая же бестолочь. Пенелопа не терпела лишнее внимание к себе и не раз проклинала цвет волос, коий очень нравился её сестрам. Единственный в их роду. Они не раз просили потрогать, расчесать их. Пенелопа это терпела, пока одна из самых навязчивых дакинь её в конец не достала, из-за чего обожгла себе руку превратившимся в огненный локоном. Пенелопа в тот раз гордилась собой, хоть ей и знатно тогда досталось от матери. Но зато потом Кали в тайне прошептал ей, что для такого трюка с огнём требуется немало сил и ловкости, так что даже похвалила, хоть и попросила больше не применять это на сёстрах. Даже на самых бесящих, как Матурин. Поэтому Пенелопа сдерживала себя, а затем кое-как выработала самоконтроль почти до совершенства и научилась игнорировать всех. Что немало ей помогло, ведь вместо нудных и бесполезных девичьих посиделок, она тренировала силы и чакру, поэтому теперь трюк с огнём был лишь одним из многочисленных умений в её списке. Впереди замаячило дивное, испещрённое разнообразными рисунками сооружение, которое освещали множество огоньков. И его окружали те, кто их звали – люди – еда. В предвкушении Пенелопа клацнула зубами, проведя языком по верхней губе. Есть хотелось несоизмеримо. Казалось, что в её желудке разрослась бездонная дыра, готовая поглотить в себя всё. - Выбираем только самых грешных. – ворвался в мысли демонши поучительный голос Матурин, поднимая внутри Пенелопы волну адского раздражения. – Не устраиваем полную чистку населения. В нос ненавязчиво просочился аромат свежей крови, наполняя рот слюной, зазывая заостриться клыки. Красные наманикюриные ногти непроизвольно переросли в острые смертоносные когти. Жаркий зрачок в янтарной радужке прицельно осмотрел весь ассортимент предложенных для трапезы людишек, и уже спустя миг разъярённая голодная фурия подлетела к одному бедолаге, чтоб резким, но идеально точным движением распороть его грудь и, словно играясь, коснуться клыками отчаянно бьющейся жилки на шее мужчины. Нежная кожа поддалась острым зубам, и пара бесценных красных капель сорвалась вниз, но остальные не пропали даром. Они перетекали в рот демонши, которая присосалась к чужой шее, как пиявка. Живительная кровь, подпитанная самой ароматной во вселенной специей – страхом – ощущалась нектаром, искушением дьявола. Левой рукой дакини поддерживала обессиленное, податливое тело жертвы, правой же шарила в его внутренностях, безжалостно, как два лёгких воздушных шарика, пробивая лёгкие, желая добраться до самого главного и вкусного органа – сердца. Такое нежное, оно ещё какой-то миг сокращало свою жизнедеятельность в её руке, а потом умерло, но менее желанным от этого не стало. Дакини не давилась, ела осторожно, с выдержкой, смакуя, как редчайший деликатес. Вырванные кусочки мышечной ткани исчезали во рту демонши, но не могли её насытить. Она вгрызалась в податливый орган, срывая кровавые клапаны, как лепестки роз, и заглатывая с безумием бешеной лисицы, но как бы не хотела не могла поддаться этому безумию окончательно, осмысливая всё происходящее в этот момент. Довольно противное ощущение вопреки божественному вкусу еды. Когда с жертвой было покончено, Пенелопа безжалостно отбросила уже бесполезное тело прочь. Голод временно утихомирился. Обернувшись на чавкающие звуки, она увидела, каким ужасом они оскверняют храм своей же матери. Наверное, Кали бы устроила им взбучку, но она только обрадуется, ведь одна из традиций была известна даже ей, Пенелопе – жертвоприношение. А это место алтарь для него. Матушке тоже не одной же чакрой питаться. А любимые доченьки сами принесут еду, чтоб матушка не напрягалась. «On kirika sowaka... on dakini gyakaneiei...» Ещё успела услышать Пенелопа, выливающуюся из уст пребывающих в глубоком трансе, который уже не могло развеять исчезновение цветочного запаха лотосов, молящихся мантру, тоже атрибут для жертвоприношения, как тотчас замерла, почувствовав доселе незнакомый ей запах – сильный, хотя его источника поблизости не ощущалось, и... вкусный? Да, пожалуй, вкусный. Сравнимый с запахом крови, только ещё более манящий, пробуждающий звериный голод. Самоконтроль исчезал так же стремительно, как пробуждался голод. Пенелопа непроизвольно сделала шаг вперёд, принюхиваясь. Двигаясь на чистых инстинктах, она отошла от храма, туда, где скопление аромата чувствовалось куда сильнее, чем возле святилища матери. Чья-то рука неожиданно легла на её плече, заставляя Пенелопу вздрогнуть и резко обернуться. От поисков её оторвала немало напряженная, это было сразу заметно по её лицу, Матурин. - В чём дело, Пенелопа? – твёрдым голосом, но с плохо скрытым волнением спросила она. - Ни в чём. – раздражённо рявкнула рыжеволосая демонша, теряя самообладание, запах тоже постепенно растворялся вместе с ним. – Просто гуляю, а что?! – дерзко поинтересовалась она. - Ничего. – медленно промолвила старшая. – Не отходи далеко, ладно? Скоро будет жертвоприношение. Пенелопа нехотя кивнула, но Матурин не спешила отходить от неё. Она уставилась на младшую каким-то странным взглядом, и демонша могла поклясться, чего никогда не делала, в тёмных глазах сестры плескался неподдельный ужас. Только это сейчас мало волновало Пенелопу, куда больше её интересовал неизведанный запах, поэтому пришлось в малость грубой форме намекнуть сестре о личном пространстве, после чего та, хоть и не охотно, но всё же возвратилась к остальным и к своей ещё недоеденной добыче. Пытаясь уловить носом ускользающий куда-то вдаль аромат, Пенелопа лихорадочно задумалась. Почему остальные не реагируют на него? Не чувствуют? Привыкли? Или стоит опасаться, что все сейчас устроят погоню за обладателем этого запаха, и вряд ли именно ей удастся вырвать победу у них... Если, конечно, не превратить всех в горстку пепла, но это было невозможно по нескольким причинам: требует много сил и потом её саму превратят в пепел. Но всё равно Пенелопе отчаянно хотелось попробовать то, что она чуяла, на вкус. А для этого стоило действовать на опережение. С одной стороны непосильное желание, с другой очередная скучная традиция. Дакини разрывалась на две стороны, но всё же сделала выбор... И бросилась за ароматом. Показалось или нет, но за ней словно кто-то двинулся следом. Наверное, хотят остановить, ведь её поступок малость странный. Или не желают уступать вкусную добычу... Во всяком случаи, Пенелопа ускорилась и вскоре настигла цель, уличив её, а точнее его ещё за милю. Шлейф привлекающего запаха тянулся за худощавым пареньком. Второго она заметила лишь краем глаза, но он её и не интересовал. Дакини волновал лишь первый. Она затормозила и застыла на месте, чтоб сосредоточиться на новой жертве, прочувствовать его запах ещё раз, а парень, будто ощутив её настырный взгляд, стремительно обернулся. Её глаза на длительное для неё, но слишком быстрое по человеческим меркам мгновение встретились с его глазами. Синяя радужка – самый ненавистный для Пенелопы цвет – идеально гармонировала с чёрным зрачком, на миг затопившим всё пространство глазного яблока. Дакини не могла отвести взгляда, как бы не хотела этого, а желание убивать лишь возрастало, перекрывая все остальные чувства. Демонша ненавидела синий всей своей бездушной сущностью. Он ассоциировался с уже осточертевшим ей мирком, с истинным цветом матери, с цветом недосягаемой свободы. Синий хотелось утопить в красном, что она и намеривалась сделать, но кто-то вновь схватил её сзади. Знакомое прикосновение ещё больше распалило Пенелопу, и она немедля повернулась к самой нелюбимой сестрёнке, но уже грозящие тут же вырваться яростные слова так и застыли на языке при виде мертвецки бледного для её кожи лица Матурин. - В чём дело? – тихо прошептала Пенелопа, и, не удержавшись, бросила ещё один взгляд на желанную добычу. Но парень смотрел в их сторону невидящим взглядом, и дакини поняла, что сестрёнка своим касанием применила на них невидимость. Демонша чувствовала лёгкий страх, придающий какой-то особой пикантности запаху жертвы. И это ещё больше раззадоривало её голод и желание. Матурин отмерла и тоже посмотрела на парня. И столько враждебности и ярости было в этом взгляде, что предостережение о том, что эта жертва её, вновь застряли в горле демонши. Матурин была совсем непривычна, она никогда всерьёз не злилась, уж для дакини оставаясь чересчур спокойной в любой ситуации. Пенелопа считала это ещё одной слабостью сестры – её мягкотелость была присуща скорее ангелам, чем им, демонам. Сейчас же Матурин показала, что способна на сильный гнев, и это немало насторожило Пенелопу. Особенно учитывая, что этот гнев вполне может обрушиться на неё за непослушание. Тем не менее, отдавать свою добычу она не собиралась ни в коем разе. Слишком уж сладкий и вожделенный запах от него исходил. Достойным, чтоб за него побороться. - Пенелопа, – демонша с содроганием уловила знакомые, так напоминающие материнские, стальные нотки в голосе старшей сестры. – Почему ты вопреки моим словам побежала сюда? Я просила тебя далеко не отходить. - Ну... – зямялась Пенелопа под не менее твёрдым, как кремень, взглядом Матурин и пожала плечами, слегка издевательски улыбнувшись. – Просто. – в конце концов, пред ней, как считала дакини, она не обязана отчитываться. Вот только вопреки ожиданию, что Матурин сейчас разозлится ещё сильнее, и взбучки будет не миновать, она неожиданно расслабилась, хотя напряжение ещё проскальзывало в её лице, и взглянула на Пенелопу особым, покровительственным взглядом, как смотреть на маленькую девочку, которой хочется быть бунтаркой, или того хуже, как на несмышлёного ребёнка, и это взбесило демоншу ещё сильнее. - Не мешай мне. Я нашла себе еду. – со злостной вибрацией в голосе процедила Пенелопа. - Да? – с излюбленной театральностью поддельно изумилась Матурин. – И где же она? Пенелопа мимолётно кивнула на спину уже удаляющегося паренька, больше всего желая погнаться за ним. Но, похоже, у сестры тоже к нему какой-то интерес, так что стоит быть начеку, что демонша и делала, готовась в любой момент применить один из своих трюков, хоть потом за это ей нехило влетит, если Матурин захочет пожаловаться матери. - Да неужели? – до тошноты сладко, совсем не по доброму усмехнулась старшая, тоже бросив короткий взор на спину парня. – Ты в этом уверена? - В чём? – немного удивлённо переспросила Пенелопа, непроизвольно скрестив пальцы на груди. - Ну в том, что он твоя еда. – буднично произнесла Матурин и на едва заметный кивок с явным наслаждением пояснила: – А он тебя зовёт? Хочет, чтобы ты им полакомилась? - Чёрт! – ударила себя ладошкой по лбу дакини. – Я забыла. – страдальчески простонала она. - То-то же. – поучительно промолила старшая, пряча усмешку в уголках багряных губ. – Пойдём уже. Сёстры ждут. Пора начинать жертвоприношение. - А сделка? – как утопающий за соломинку схватилась за вспыхнувшую надежду Пенелопа. – Я могу предложить ему сделку? - Вряд ли. – равнодушно отозвалась Матурин. – Я не видела в этом мальчике греха. К тому же, не все люди такие глупцы, и не все бросаются на амбразуру ради какого-то желания. - Вот чёрт! Но я так сильно хочу его сожрать! – снова простонала несчастная Пенелопа. – Ну а второй вид? – уже понимая, что всё безнадёжно, но решила всё-таки спросить она. Так, на всякий случай. - Забудь! – вдруг строго отчеканила старшая. На её лице вновь отразилась злость вперемешку с волнением. – Нам пора. Она сама схватила Пенелопу за руку и крепко стиснула, чтоб та вновь не сбежала. Но с шипением демонша вскоре вырвалась и, ненавидя всех, начиная от сестры и заканчивая ей же, покорно шла следом, всё ещё вспоминая ненавистный цвет глаз застывший пред её собственным взором. Такой насыщенный, что, кажется мог заморозить её и без того каменное безжизненное сердце. *** К трассе они не вышли, зато набрели на крохотное заведение, в котором Денбро сразу различил что-то сродни паба. Вывеска едва подсвечивалась, поэтому Билл не стал утруждать себя убиением зрения в попытке рассмотреть название, и решительно шагнул вовнутрь. Измотанный Ричи последовал за ним. Покосившаяся деревянная дверь со скрипом приоткрылась, впуская поздних посетителей. То ли в честь праздника, то ли это был обычный режим работы этого заведения, но Билл с облегчением вздохнул, когда понял, что оно открыто и даже не пустующее. Помимо барной стойки, очень отдалённо напоминающей стойку в приличных барах, за которой в полностью отрешённым от сего мира состоянии механически протирал стеклянную утварь бармен – довольно молодой мужчина с белоснежными и мягкими, как иней волосами, и чёлкой полностью закрывающей правый глаз, левый аквамариновый цепко выцепил вошедших, хотя его обладатель, по-прежнему, казался отстранённым – в баре также находилось с полдюжины людей, рассевшихся за маленькими круглыми столиками. Внутри помещения было светло и тепло, что сразу же благоприятно повлияло на душевное состояние Билла, и он, понемногу успокаиваясь, уже медленным шагом дошёл до барной стойки, с наслаждением усаживаясь на стул и только теперь замечая, как устал. Ричи, утомлённый не только быстрой ходьбой, но и чужеродным влиянием, со стоном, про который, будучи в более бодром состоянии, отпустил бы шуточку, что даже во время оргазмов так сладко не стонал, взгромоздился рядом. Бармен окинул их ленивым взглядом, всем своим отрешённым видом намекая, что на разговоры он не настроен. Впрочем, Биллу тоже было не до болтовни. И даже Ричи. Тот сложил руки на стойке и положил на них голову, кажется, намериваясь вздремнуть прямо так. Бармен не возражал, да Тозиера это и не волновало. Гул людских голосов на фоне действовал умиротворяюще, но Билл всё равно нервничал и судорожно размышлял о недавнем, чуть ли не до мяса сгрызая ногти от своих мыслей. Имелась у него такая дурная привычка, хоть уже давно успешно подавляемая. Но сейчас был особый случай, и парню было вовсе не до того, чтоб следить за собой. От мыслей его отвлёк лёгкий стук по барной стойке и звон, прокатившийся по стеклу с последовавшим за ним плеском, после чего Денбро увидел поставленный перед ним небольшой стакан с тёмно-коричневой жидкостью. Вероятно, пиво или нечто похожее, но оно не пенилось. Билл не особо разбирался в алкоголе, хотя в одно время употреблял его часто, но после изнурения организма тот начал активно протестовать, и парень почти завязал со спиртным. На вопросительный взгляд бармен лишь пожал плечами и кинул: - За счёт заведения. Вид у Вас как у ожившего покойника. Выпейте и у(с)покойтесь. - С-спасибо. – растроганный такой заботой, Билл дрожащей рукой взял стакан и сделал осторожный глоток. Напиток был лёгким, не обжигающим, поэтому парень в мгновение ока осушил стеклянную тару. – А м-можно ещё? Я з-заплачу. – поспешно добавил он. Бармен на это только усмехнулся самими уголками губ и быстро повторил заказ, без особого интереса, скорее уж он знал ответ, поинтересовавшись: - После праздника, небось? Билл удивлённо вскинул голову, уже медленней смакуя напиток, и кивнул. - А о-откуда Вы з-знаете? - А что там не знать? – его вопросу мужчина удивился не меньше, хотя Денбро не мог понять, где это отразилось, ведь и голос и лицо бармена оставались равнодушными и отстранёнными. Билл лишь сейчас заметил, что тот на индийца совершенно не похож. Да и сам был бледнее покойника. А ещё очень уж опрятный. И форма с бабочкой чётко гармонировала с его безэмоциональным лицом. - З-здесь каждый год п-появляются такие, как мы? – сообразил Денбро, посмотрев на сопящего Ричи. Картина полная умиления, но любоваться этим у Билла не было никакого желания, равно, как и фотографировать. Бармен ответил лёгким кивком. - Будьте здесь осторожны. – внезапно предостерёг мужчина таким спокойным тоном, будто вещал о ясной погоде, снова принимаясь протирать посуду. – Иначе ваши нити могут с лёгкостью оборваться. - О чём это Вы? – изумлённо вопросил Билл, как дверь заведения вновь скрипнула и приоткрылась, обдавая спину парня лёгким приятным ветерком. Мягкие, словно крадущиеся шаги, колебанием прошлись по ушному каналу парня. Сердце неожиданно затрепетало растревоженной птицей, и он медленно развернулся, чтобы вновь встретиться взглядом с хищными янтарными глазами. *** Дакини зови – я приду к тебе в ночи По дороге из убитых мною. Жизнь так коротка, как взмах крыльев мотылька, Потому ты по доброй воле мне её отдай! Мои плоть и кровь - твои слёзы, твоя боль, Из-за них я становлюсь сильнее. И в моих когтях оборвётся жизнь твоя, Чтоб потом навеки в бездне ада догнивать! Обнажённое тело, распростёртое на мраморном алтаре, определённо было прекрасным в своей жалкой беззащитности. Пенелопа вдохнула запах жертвы, думая, что хотела бы его сожрать, но синеглазого хотелось куда больше. И не только сожрать, о, нет, она заставит его страдать за свои глазки. С методичной медлительностью она постепенно выковыряет эти два хрусталика, пока добыча будет орать от боли. Возможно, ещё и от страха, но Пенелопа сильно не обольщалась, понимая, что адская боль приглушит все остальные чувства. Предвкушая свою трапезу, она как-то забыла, что до парня ей вроде как не добраться. На безмятежном лице черноволосого юноши, украшающим собой скучный алтарь, застыло полное умиротворение, таким же оно и осталось после его смерти, когда Матурин вонзила в его сердце зажжённую остроконечную свечу, напевая при этом мантру, которую подхватили сёстры. Пенелопа послушно повторяла за всеми, хотя процесс её не особо занимал, она витала в своих мыслях, и последней аккуратно водрузила маленький алый лотос прямо в пламя, быстро сожравшее подношение. Разгоревшийся внутри юноши огонь начал пожирать его тело, и он сгорел вслед за цветами, а пепел развеял ветер. Раскат грома, расколовший небо над головами сестёр, был посланием и благодарностью от Кали. Последняя традиция выполнена, и дакини имели возможность провести остаток ночи, как им самим заблагорассудится. Пенелопа не верила своему счастью. Наконец-то, долгожданная свобода явилась к ней собственной персоной, хоть поутру собиралась ускользнуть, поэтому демонша решила не терять драгоценное времени, и уже собиралась начать поиск своей добычи, как в трётий раз на её плечо легла знакомая рука. Глядя на изящную ладонь, вопреки своей утончённости удерживающую не хуже толстой стальной цепи, Пенелопа едва.сдерживала прорывающееся из нутра рычание и больше всего мечтала отгрызть эту руку. Дакини ненавидела ограничения даже больше, чем синий цвет, и уже прекрасно осознавала, что ей скажут. Лёгкие пузырьки спокойствия лопались внутри неё под воздействием горячего вулканического испарения гнева. И последний с громким хлопком исчез, когда раздался приторно-сладкий, не скрывающий надменности голос. - Далеко собралась? - Да. – не замечая, что остальные уже разбрелись и не поворачиваясь, спокойно выдохнула Пенелопа, накрывая чужую ладонь своей. А затем встряхнула головой, и её длинные локоны мазнули по чужому лицу, в мгновение ока превращаясь в огненных змей, с шипением и треском пламени накинувшихся на Матурин, хлестая и кусая её лицо огнём. Демонша держала крепко, посылая жар даже через руку, он плескался в её глазах, хоть никто этого не видел. Она не желала оборачиваться, лишь слышала ругань и проклятия в свою сторону. - Что ты творишь?! – яростно выплюнула Матурин, всей своей силой отталкивая сестру, заставляя отцепиться от себя. Лицо нестерпимо горело, и она не смела к себе прикасаться, ведь это явно причинило бы лишь больше боли. - Теперь личико не так красиво, сестрёнка. – злорадно прошипела Пенелопа, отдышавшись после нехилой такой атаки в спину и, наконец, оборачиваясь к сестре. Ярость давила на виски, подхлёстывала силу и злость. Обе смотрели друг на друга с ужасом. Лицо Матурин действительно было уже не так миловидно, более того, оно было изуродовано красными пузырящимися ожогами и кровавыми полосами, прочертившими щёки. Но старшую это уже не особо волновало, куда больше её страшила собственная младшая сестра, глаза которой пылали настоящим бешенством и безумством. Матурин сразу же поняла, что с Пенелопой случилось то, чего они уже давно втайне опасались с матерью. Она окончательно сошла с ума! Её сущность всё же взяла над ней верх, и требовалось немедленно сообщить об этом матери, но до рассвета с ней связаться не представлялось возможности, равно, как и вернуться домой. Лихорадочно обдумывая, что же ей делать, Матурин не сводила глаз с сестры, готовая действовать при любом её движении. - Что? Что ты смотришь на меня, как на сумасшедшую? – не выдержав настырного взгляда, зло поинтересовалась Пенелопа. - Ты сожгла моё лицо и считаешь себя не сумасшедшей? – безмятежно вопросила Матурин. - Так тебе и надо. – по-детски надув губы, обиженно произнесла дакини. – И не сожгла, а слегка обожгла. В косметических целях. Вопреки всей ненормальности ситуации, Матурин едва не рассмеялась. Но вдруг всё внутри неё замерло, пусть там и так было безжизненным, когда глаза Пенелопы утратили цвет горящей ярости, потускнев до обыденного светло-янтарного. Может, ещё не всё потеряно, но старшая всё равно была настороже. Кто знает, что может произойти в любой момент. Пенелопа не удержалась от разочарованного вздоха, когда Матурин одним взмахом руки убрала ожоги и полосы, вернув лицу былую красоту. Демонша тут же гневно возопила: - Какого?! Как ты это сделала?! - А говорит, что не сумасшедшая. – закатив глаза, пробормотала во всё услышание дакини, прикоснувшись к своему лицу и с облегчением почувствовав гладкую кожу. – Ощущение – как заново родилась. – прокомментировала она. - И где благодарность? – чуть успокоившись и сложив руки на груди, немедля спросила Пенелопа. - Будет тебе благодарность. – зловещим и очень убедительным голосом, так что усомниться было нереально, пообещала Матурин. – Мало не покажется. Дома. При слове «дом» рыжеволосая дакини тут же вспомнила о своей кратковременной свободе, и все заготовленные фразы о нецелесообразности наказания юных дев улетучились из головы. Пред глазами вновь чётко предстала синеглазая цель. Осталось только устранить одну досадную помеху, а раз смертельно опасные методы не помогли, пришлось переходить к дипломатии, в которой, честно говоря, Пенелопа была не сильна. - Мне нужно идти. – прямолинейно заявила она. - Куда? – равнодушно поинтересовалась Матурин. Пенелопу слегка насторожило это абсолютное спокойствие. Она была уверена, что за ним скрывается подоплёка, которую старшая в стиле лучшей актрисы вселенной раскроет в конце, чем доведёт сестру до раскалённого бешенства. Уже довела. Ещё пару минут назад дакини едва смогла усмирить свой яростный пыл. Этот мир на неё явно оказывал неблагоприятное воздействие, но возвращаться в своей ей совсем не хотелось. - Прогуляться. – с надменностью, будто не на обычную прогулку собралась, а на почтительный приём к самой Кали, произнесла Пенелопа. Естественно, их мать была слишком важной особой, чтоб вести задушевные уединенные разговоры с дочерьми, хотя свою частичку материнской опеки Пенелопа урвала перед самой прогулкой в людской мир, но уже благополучно позабыла об этом, потому что никакой пользы ей эта беседа не несла. Да и, о чём даже подумать было страшно в их мирке и окружении, особой почтительностью к матери не пылала. - Никуда ты не пойдёшь, – в ответ заявила Матурин, сбросив маску отчуждённости. - Это почему же? – насмешливо полюбопытствовала Пенелопа, гадая, не решила ли сестрёнка затеять ещё одну потасовку. Конечно, пламя её не убьёт, но по самому сестринскому лицу и выражению на нём было видно, что это ужасно больно. Будет терпеть, но не давать уйти? Вполне в стиле Матурин, с печалью подумала демонша. А, может, в рукопашку – за волосы друг дружку потаскают, как в старые добрые времена. Хотя вряд ли теперь Матурин решится схватить её за локоны. - Ты наказана. Вот почему. – скрестив пальцы на груди в некое подобие раскрывающегося лотоса, уведомила Матурин. - Мы же ещё не дома. - Плевать. Это не значит, что после своего поступка ты будешь веселиться. - Эй, я почти не контролировала себя. - Значит, признаешь, что сумасшедшая? - Ещё чего! - Тогда никакого веселья. Пенелопа глядела в бесящие глаза Матурин, понимая, что гнев вновь возвращается с новой силой. Буквально окутывает её своей нестерпимо жаркой оболочкой. Дотронешься – и ты пепел. Матурин это, кажется, тоже ощутила, ибо её колебания Пенелопа отчётливо читала на вновь обрёвшим миловидность лице, как и древние божественные манускрипты написанные белыми чернилами на тонком прозрачном папирусе – совершенно бесполезные, как и сомнения сестры, ведь они обе знают, что всё уже решено. - Я иду с тобой. – безапелляционно отрезала Матурин. - Всё равно, мать велела не упускать тебя из виду. Пенелопа поняла, что сейчас спорить бесполезно. Они могут провозиться до утра. А время имеет свойство утекать. *** Билл медленно выдохнул, хотя некое оцепенение ещё сковывало его тело, пока две шикарных дамы усаживались на соседние стулья. Глаза, которые на мгновение показались ему теми самыми, глазами хищника, оказались ярко-карими, почти янтарными, если бы такие существовали в природе. А ему хотелось думать, что не существовали, не рядом с ним. Всем вниманием Денбро завладела обладательница этих глаз, хоть её спутница была не менее красива с определённой точки зрения, но Билл всегда, в чём ему совершенно было не стыдно признаться, обращал внимание на рыженьких. Дело вкуса. Хотя где-то в пасмурных уголках души затаилось осознание, что это всё из-за его первой и единственной любви, обернувшейся горьким отказом, немало подкосившим его и без того нестабильно расшатанное состояние. Осторожно скосив глаза на рыженькую посетительницу, не обращающую на него ровным счетом никакого внимания, что немного печалило, но было весьма кстати, Билл невольно начал сравнивать её с той, о ком мог лишь мечтать. С Беверли не могла сравниться ни одна даже самая красивая и необыкновенная девушка, повстречавшаяся Биллу на пути его двадцатиоднолетней жизни. Аквамариновые глаза, которые мужская часть бывшей школы Денбро боготворила, а женская мечтала выцарапать; каскад рыжих волос, с которыми любил заигрывать ветер, лаская и трепля их, вызывая жалящую, как гнездо разъярённых потревоженных ос, ревность у всех мальчишек в их компании, в том числе и у него, Билла; изящные бледные руки с худыми пальчиками, которые одинаково хорошо смотрелись с ярким блестящим маникюром и сложенными в крепкий кулак, разбивший не одну хулиганскую морду. Да, Беверли Марш отлично разбивала не только сердца, но и лица. Конечно, Билл запал не только на её внешность, хотя, что уже было довольно стыдно, поначалу влюбился только в это. Но потом Бевви влилась в их клуб, и Денбро узнал её с другой стороны. Более того, девушка была разносторонней личностью, пусть и с очень незавидной судьбой в лице сумасшедшего отца-алкоголика и бездейственной матери. Но кто бы мог подумать, что такая красавица-умница и просто леди совершенство из всех парней, мечтающих завоевать её сердечко, предпочтёт паренька заметного только из-за своей неизмеримой полноты. Билл никогда не считал себя святым, но понял, какой он грешник лишь в тот момент, когда красочно с наслаждением, обернувшимся потом бурным оргазмом, прокрутил в своей голове красочную сцену убийства толстяка Бена Хэнскома с наматыванием его кишок на свою шею, ведь определённо после этого Денбро жить бы не смог. Так почему бы не повеситься на кишках своего противника? Сегодня же ему довелось осознать ещё одну вещь. Именно этой ночью, когда Билл напрочь забыл о сне и вспомнил, что такое страх, он вдруг понял, что одна девушка всё же превзошла Беверли своей красотой. Убеждение, по кусочкам уверенно строившееся годами в его душе, моментально разлетелось в тот миг, когда ярко-карие глаза взглянули на него из-под длинных ресниц. Алкоголь в крови не давал пробиться смущению, и Денбро, не стесняясь, рассматривал девушку в ответ. Хотя, может, это было очарование. Дама к удивлению тоже оказалась не робкого десятка, хотя, по всей видимости, пока ещё не пила. Она смотрела на парня нагло и совсем недобро... как на добычу... тем не менее, не вызывая этим в нём никакого страха. Видимо, всё же алкоголь действовал, ибо глаза стали ярче, и хищно пылали. Прямо как тогда... Неловко отставив уже пятый по счёту стакан, Билл решительно протянул девушке правую руку. - Билл. – представился он. Она смотрела на его ладонь с явным непониманием и изумлением, а ещё малость плотоядно, но это Денбро списал на всё тот же алкоголь, а затем спутница склонилась к рыженькой и что-то ей прошептала на ушко, после чего руку Биллу всё же пожали, да ещё и мало не вырвав из него болезненный стон, а заодно и саму руку, ибо хватка неожиданно оказалась зверски сильной. Или, может, это он такой тюфяк. Биллу пришлось спешно вырвать собственную ладонь, хоть и не обошлось без заминки, во время которой девушка будто бы сомневалась, стоит ли отдавать владельцу его конечность, но затем всё же отпустила. - Пенелопа. – ослепительно улыбнувшись, что больше походило на оскал, представилась дева. - Рин. – хмурым тоном бросила смуглая спутница Пенелопы и одарила Билла таким недружелюбным взглядом, что вопреки всякому там алкоголю в нём вновь начал пробуждаться страх. Бармен отстранённо улыбался посетителям и продолжал методично протирать стаканы. А Ричи, про которого Билл благополучно позабыл, продолжал тихо сопеть, ничуть не потревоженный чужими разговорами. - Вы местные или случайно з-заблудшие души на этот... н-необычный праздник? – развязным от выпитых стаканов голосом полюбопытствовал Билл, откидываясь спиной на барную стойку и чувствуя себя хозяином жизни. Язык малость заплетался, хотя заикание только убавлялось по мере расслабления, что не могло не радовать Денбро. Не хотелось выглядеть жалким перед такими девушками, особенно перед рыженькой. О, если бы он только знал, что в мыслях его рыжеволосой собеседницы она уже давно присвоила эту жизнь и с особой жестокостью умертвила, то так бы не улыбался. - Случайно заблудшие души. – напевным тоном мелодично промолвила Пенелопа, кладя локоть на барную стойку и подпирая рукой голову. Денбро кивнул. Спутница рыженькой ещё могла бы сойти за местную со своей смуглой кожей и тёмными волосами, но сама рыженькая, то ли от освещения в баре, то ли ещё по каким-то причинам, бледная, как смерть, уже никак. Он внезапно вспомнил, как нужно завязывать знакомство в таких заведениях и предложил: - Дамы, может, вам заказать чего-нибудь выпить? Рин покачала головой, явно всё ещё настроенная к Биллу с какой-то неприязнью, что красочно демонстрировала во взгляде, адресованном парню, но того это не волновало. Он полностью переключился на Пенелопу, и та не подвела его ожидания, обольстительно улыбнувшись перед тем, как ответить: - На твоё усмотрение. Билл вновь кивнул, уже поворачиваясь к бармену, но краем глаза успел заметить и даже почувствовать, как убийственный взор с него спал, потому что теперь он был направлен на Пенелопу. Её спутница что-то гневно зашипела на ухо девушки, но Денбро вдруг отчётливо услышал: - Даже не думай! Тебе нельзя это принимать! Но рыженькая только отмахнулась, одними губами что-то ответив. К сожалению, по губам Билл читать не умел, тем более, в весьма опьянённом состоянии, поэтому просто сделал заказ... На усмотрение бармена, надеясь, что тот не подведёт. Денбро не особо разбирался в девичьих вкусах. Беверли же всегда была не прочь пропустить со всей их компанией по баночке пива. С непроницаемым лицом мужчина принялся наполнять бокалы некой красной жидкостью, а Биллу напоследок вручил уже им облюбованное тёмное в стакане. И все были довольны. Парень даже не особо задумывался, что там за красное с таким упоением пьют дамы. По крайней мере, не с такой долей интереса, чтоб попросить попробовать. Смешивать напитки в своём и без того несчастном желудке не хотелось. - Может, расскажешь о себе? – обратившись к Пенелопе, попросил Денбро, думая, как не профукать с ней ночь. На большее Билл совсем не рассчитывал, ведь был уверен, что уже завтра их пути разойдутся, а его путь вёл в Дерри. Подальше отсюда. - О себе? – задумчиво переспросила Пенелопа и тут же получила тычок в лопатку, едва не вспоровший одежду, а заодно и спину. Этим Матурин, конечно же, давала понять, что о себе дакини точно не следует рассказывать. Она секунду колебалась между придумать банальную историю о абстрактной девушке в стиле тошнотворных любовных книжечек сестёр или подобраться ближе к делу. По правде, хотелось второго, но демонша не знала, как это осуществить, ибо уже убедилась во время рукопожатия, что причинить парню вреда не может, Даже вырвать ручку на память не удалось. А так хотелось. Было малость обидно. Поэтому, не желая того, Пенелопа выбрала первое, решив укоротить многотысячный ниочёмный любовный роман до пары самых главных строк. – Я люблю секс. И мне уже можно. – убеждённо заявила она, хотя чистой правдой было только второе, ибо первое дакини знала только со словесных описаний и мало представляла, что такое «нефритовый жезл» и в какие-такие «потаённые пещерки» он решил заглянуть. Ненавистный ей синий цвет мгновенно исчез, едва Билл заслышал ответ девушки. Зрачок парня расширился и полностью затемнил радужку. Пенелопа поняла, что ляпнула что-то не то, ещё до того, как заметила реакцию собеседника, так как за мгновение до этого её, кажется, хотели пронзить тем самым нефритовым жезлом. Коронный удар Матурин заставил демоншу болезненно охнуть, но, к счастью, Денбро этого не заметил, ибо сам пребывал в ах... изумлении. Матурин на правах старшей и самой разумной тут же поспешила спасти неловкую ситуацию и с рычанием, адресованным сестре, выкрикнула: - Не слушайте её. Она сумасшедшая! Тут уже Пенелопа сама едва слышно зарычала, хотя всё ещё потирала свою болезненно ноющую спину и повернулась к сестре. - Я же сказала, что я не сумасшедшая! - Сумасшедшие все так говорят. – кивнула Матурин, вызвав у сестры ещё один всплеск ярости. Они о чём-то громко спорили, не стесняясь в выражениях, и пока неутихающий гул людских голосов и чуть слышный храп Ричи им аккомпанимировали, бармен и Билл методично обдумывали что-то своё. До опьянённого алкоголем сознания Денбро, наконец, полностью добрались слова девушки, и он успел их кое-как осмыслить, а затем, перебив спорщиц, с улыбкой сказал: - Девушки, не ссорьтесь. Я тоже люблю секс... Так, может, втроём? Дамы тут же прекратили спор, словно голос Билла обладал примирительным эффектом, и с удивлением уставились на парня, пока Матурин осторожно не поинтересовалась? - Что втроём? Только прежде чем Денбро успел раскрыть рот для ответа, его опередил бармен, достав из под стойки какую-то продолговатую коробку. - Сыграем в твистер?