Маленький праздник

«Иногда стоит устроить себе маленький праздник». Гермиона не сомневается в этом, в очередной раз окидывая критическим взглядом отражение в зеркале. Ярко-алое платье с двойным воланом на юбке уж очень откровенно открывает плечи, но, в целом, смотрится на ней неплохо. Ей пришлось выложить за него немалую сумму, но ведь праздник того стоит. Сегодня ровно год, как она и её друзья закончили Хогвартс, по поводу чего МакГонагалл и организовала торжественный бал для выпускников прошлых лет. Никто не знает, как сильно Гермиона ждала этого момента, а потому потраченные деньги на наряд — сущий пустяк в сравнении с её ожиданиями. Конечно, она не ожидает, что поразит всех (впрочем, такой откровенный наряд для Гермионы Грейнджер — уже повод для удивления окружающих). Но ведь вся интрига в том, чтобы вновь увидеть ребят, с которыми учились вместе, дружили или наоборот. Минерва МакГонагалл, новый директор Хогвартса, блеснула ещё одной идеей — бал значился как маскарад, что давало возможность удивить своим новым образом и загадочностью. Взмах палочкой — и в руке у Гермионы появляется изящная маска, сотканная из тонкого чёрного кружева с алыми вкраплениями камней. Изящное украшение идеально подходит к чёрно-серебристой броши, украшающей лиф платья. Чёрный паучок на серебряных нитях. Ещё один взгляд в зеркало. Чего-то не хватает. Скорее всего, яркости. Со вздохом Гермиона совершает ещё пару манипуляций волшебной палочкой, после чего распущенные локоны приобретают оттенок воронова крыла, усыпанный россыпью звёзд. Лучшая ведьма своего курса — лучшая и в косметической магии. Где-то в отдалении слышится громкий бой часов, созывающий всех выпускников в главный зал. Небрежно отбросив волосы назад, Гермиона загадочно улыбается «незнакомке» в зеркале. Вот теперь всё идеально. А значит, вперёд — к своему празднику!

***

— Я узнал тебя, маска, — слышится рядом знакомый голос, и она чувствует, как кто-то мягко касается её локтя. Гарри. Ну конечно, же Гарри. — Тебя выдал паучок, — объясняет он. — Но вообще сегодня ты неузнаваема. И прекрасна. Она смеётся и, как прежде, искренне и дружески обнимает его. Он ещё не успевает ослабить объятий, как взгляд Гермионы замирает на ком-то в дальнем конце зала: — Гарри… Это… Чёрт возьми! Он быстро оборачивается, удивляясь тому, что нечто смогло настолько вывести всегда сдержанную Гермиону из себя. Прямо перед ними, по ту сторону первых танцующих пар, стоит девушка в черной маске и алом платье. Длинные локоны падают на открытые плечи, а тонкие пальцы сжимают бокал шампанского. Гарри быстро окидывает взглядом наряд Гермионы, неподвижно замершей рядом. Да, они совершенно одинаковы. — Зато у тебя есть паучок, — пытается подбодрить подругу он, но, кажется, ей сейчас не до шуток. Пальцы Гермионы судорожно теребят тонкие нити серебристой броши, заставляя того самого паучка биться в агонии. Она даже не замечает, как кто-то из сокурсниц тянет танцевать Гарри, а тот, виновато пробормотав что-то, оставляет её. Она не видит ничего, кроме незнакомки в противоположном конце зала. Да, Гарри оказался прав — всё совершенно одинаково, кроме этой проклятой броши. К девушке в алом платье подходят два кавалера. Их несложно узнать даже под масками. Одного выдаёт смуглый цвет кожи, другого — светлые волосы, осанка и безукоризненный костюм. Блэйз Забини и Драко Малфой. Последний что-то говорит «отражению» Гермионы и исчезает в толпе, заполняющей зал. Выходит, девушка в красном — Пэнси Паркинсон. Да, вот уж кто изменился за прошедший год. Совсем недавно Гермиона встретила её у Мадам Малкин. Паркинсон была без маски, но узнала её Гермиона не сразу. Заметно похудела, сменила причёску, приобрела светский лоск. И всё это не имело бы никакого значения, если бы… Повсюду гремит музыка, а танцевать совсем не хочется. Её приглашает на танец Невилл, а за ним — Дин Томас, но она вежливо отказывает. Самый ужасный день её жизни, которого она так ждала. А в глубине души хочется по примеру Пэнси напиться шампанским. Кстати, Паркинсон тоже исчезает вместе с Забини в неизвестном направлении. Впрочем, оно и верно: лучший выход — уйти. Гермиона уже разворачивается, чтобы направиться к дверям зала, но вдруг чья-то сильная рука уверенно перехватывает её запястье: — Постой. Она лишь набирает воздуха в лёгкие, чтобы спросить, что и кому от неё нужно, но не в силах вымолвить ни единого слова. Перед ней — Малфой, который с самовлюблённой улыбкой внимательно буравит её взглядом. Вместо слов она просто стряхивает его руку со своей, намереваясь уйти прочь. — Ты чего, Пэнс? — он хватает её за плечо, и почему-то кажется, будто пальцы у него раскалённые. Вновь поворот к нему. «Пэнс»? Это что, глупая шутка? Или его очередной розыгрыш? Взгляд серых глаз — уверенный и серьёзный. — Ты обиделась из-за того, что я сказал утром? — звучит очередной вопрос. — Но я действительно ничего не чувствую к тебе. Поразвлекались — и хватит. Ты должна понять, Пэнси. Гермиона с трудом выдыхает, стараясь собрать воедино всё своё хваленое самообладание, а затем аккуратно, будто поднимая колбу с ядом, убирает его руку со своего плеча. Удивительно, но на коже нет ни ожогов, ни красных пятен. — Мне надо идти, — негромко выдыхает она, сомневаясь, что он что-то услышал, ведь оркестр гремит новой мелодией. — Ты сегодня какая-то… странная, — задумчиво произносит он, неотрывно глядя на неё. Она пожимает плечами и уже собирается сделать шаг прочь, как он снова перехватывает её руку, привлекая к себе. Близко. Близко. Очень близко. — Давай потанцуем. В последний раз. Она почти выскальзывает из его крепких объятий, но что-то останавливает её. В его глазах — она впервые видит это — нотки мольбы. Нет, это стоит того, чтобы пережить танец с Малфоем. Он увлекает её за собой в центр зала. Мелодия кажется Гермионе слишком ритмичной и … откровенной. Именно — откровенной. Он не позволяет ничего лишнего, а лишь смотрит на неё («О Мерлин, хоть бы он не догадался, кто с ним танцует!»). Смотрит — и обнимает за талию, позволяя свободной руке замереть в переплетении их пальцев. Новый аккорд оркестра — и ей вдруг становится весело от всей происходящей глупости. И весь этот абсурд вдруг поднимает настроение. Гермиона лукаво улыбается своим мыслям — интересно, Малфой, а Пэнси умеет так танцевать? Сейчас сами собой вспоминаются уроки танцев, которые она брала в самой обыкновенной магловской школе искусств. Точный поворот, изящный переход, объятие, которое позволяет ей сделать шаг назад, а затем приблизиться — чтобы в его глазах, очерченных маской, было видно серые лучики. А ещё — удивление. А ещё — восторг. Что, Малфой, «Пэнси» умеет удивлять? Надо отдать ему должное, он тоже весьма неплохо танцует, а некоторые ошибки допускает, скорее всего, из-за потрясения. И, если быть честной перед самой собой, то Гермиона вынуждена признать, что ей нравится танцевать с ним. Ей нравятся его руки, в которых чувствуется мягкая сила и решимость, его плавные движения хищника, его аромат, что так дурманит («А ведь он не менял парфюма курса с шестого»). Мелодия подходит к финалу, им даже кто-то аплодирует, а она жалеет, что всё так быстро закончилось. Она? Жалеет? Гермиона гонит прочь ненужные мысли. Малфой по-прежнему не отрывает от неё взгляда и не выпускает её руки. — Пойдём, — он тянет её к выходу, и в этот раз в нём чувствуется совсем другая сила — та, которой нельзя противодействовать. — Что? — Гермиона сама заставляет остановиться его в коридоре, куда доносятся звуки оркестра, но не мешают говорить. — Знаешь, Пэнс, — начинает тараторить он. — Я полный идиот. Я понял это. Я… То есть, нет. Ты. Ты совсем другая. Я просто не знал тебя — такой, какая ты. В общем, не знаю, но сегодня ты особенная. — Ты идиот, — соглашается Гермиона, подавляя в себе нервный смешок. Она резко разворачивается и быстрыми шагами приближается к шумному главному залу. — Стой. В этот раз его пальцы болезненно сжимаются на её предплечье, отчего оно начинает невыносимо печь («Чёрт возьми, словно и правда раскалённый дракон!»). — Я не всё сказал. — Малфой! Он совершенно не реагирует на её вскрик, а продолжает тянуть за собой. Она чувствует, как сердце в груди готово разбить рёбра, а в голове проносятся тысячи мыслей — одна другой хуже. Его стальная хватка не позволяет вырваться, а потому она решает просто следовать за ним. Она же — «Пэнси». Что плохого он может ей сделать? Малфой втягивает её в какую-то пыльную каморку, куда попадает лишь слабый лунный свет из маленького окошка. Кажется, раньше здесь хранились школьные мётлы. — Пэнси, прости, но я был не прав. Тогда, утром. Ты помнишь это место? Вместо ответа она выдёгивает свою руку, потирая то место, где мгновение назад сжимались его пальцы. Он подходит ближе, заставляя её вжаться в прохладную стену. Близко. Близко. Очень близко. — Я знаю, ты помнишь тот первый поцелуй, — лунный блик очерчивает его улыбку и серые искорки, блеснувшие в глазах. Ещё ближе. И сделать бы шаг назад, но там — только глухая стена. Она чувствует, как его ладони опускаются на каменную поверхность рядом с ней («Словно капкан»). Сейчас он так близко, что по коже бегут мурашки от его горячего дыхания («Почему он всё время обжигает?»). Она чувствует, как от последнего его движения судорожно вздрагивает паучок на её платье, а затем всё уносится в безумном вихре. Он целует её жадно и долго, заставляя её губы подчиниться его натиску и раскрыться навстречу. И сейчас где-то в глубине её туманящегося сознания мелькает предательская мысль: «А какая разница, кто он? Кем был раньше? И стоит ли быть правильной, чтобы потом долго плакать и мечтать о том, что никогда не произойдёт?». Сегодня она в праве позволить себе любое безумие. Лёгкое движение её пальцев — и его маска падает на каменный пол. Он, кажется, хочет повторить то же, но она останавливает его с загадочной улыбкой, что он понимает по-своему. — Моя таинственная незнакомка, — шепчет он, привлекая её к себе и осыпая поцелуями открытые плечи и шею, от чего становится трудно дышать. — Драко… — срывается с её губ. — Я… Я не могу так… — Что? — в его глазах сверкает озорная насмешка. — Здесь пыльно, — Гермиона говорит первое, что приходит в голову. Он негромко смеётся и ловко убирает всю пыль одним движением руки («О Мерлин, почему я не придумала что-то умнее?!»). — Раньше тебя это не смущало, моя сладкая, — негромко произносит он, слегка прикусывая кожу на её шее. Рваный выдох вырывается наружу, заставляя чаще дышать. Она пытается придумать очередную отговорку, но сознание туманится под его горячими губами, а собственное тело становится и вовсе неуправляемым. Она лишь сейчас заметила, что обнимает его, запустив пальцы в светлые жёсткие волосы, а другой рукой касаясь его плеч. Утешительной была лишь мысль о том, что так стоять в тесной каморке удобнее, а из-за него она просто не может сменить положение рук («Какая глупость!»). — Пэнс, ты чего? Только сейчас она замечает его пристальный взгляд. Чуть отстранившись, он неотрывно смотрит на неё и наконец отвечает на молчаливый вопрос в её глазах: — В тебе напряжения, больше чем в этой заучке Грейнджер. Расслабься, ты же не такая. Первое, что ей хочется, — это отвесить ему такую пощёчину, о которой он не забудет до конца своих дней. «Заучка Грейнджер», значит? Напряжения в ней много? В «заучке»? И всё-таки месть — блюдо, которое подают холодным. Вторая, уже верная мысль приходит после долгого выдоха, который прерывает его настойчивый поцелуй. Что-то внутри отчаянно колотит по сердцу и едва не плачет от обиды. Но это — чепуха. Выходит, для этого идиота, самовлюблённого кретина, зазнавшегося хорька она выбирала наряд, на который потратила большую часть годовой стипендии? Ради того, кто по иронии судьбы перепутал её с Пэнси, да ещё и считает напряжённой «заучкой»? («Ну, чёрт возьми, Малфой! Ты меня ещё не знаешь!»). Она пользуется моментом и отталкивает его к противоположной стене. Теперь уже она прижимает его к прохладной ровной поверхности камня. Долгий поцелуй — от нежного прикосновения до лёгкого сладкого укуса, когда она полностью подчиняется его губам, которые в этот момент становятся центром её Вселенной. Словно глоток воды в безжизненной пустыне — ловит его касания, покоряясь воле мягких горячих губ, под которыми плавится сознание («Хороша «заучка», Малфой?»). Восхищение в его взгляде быстро меняется азартом игры, правила которой задаёт сегодня он («Пусть думает, что он»). Куда-то в тёмный угол летят его галстук, за ним — пиджак и белоснежная рубашка. («К чёрту!»). На его губах играет озорная улыбка, когда он легонько тянет шнуровку её платья. Ему приходится наклониться, чтобы убрать главную преграду — брошь в виде паучка, которая фиксирует ленты. — Красивая вещица. Надеюсь, не Блэйз подарил? — хмыкает он, делая последнее движение. — Поттер, — улыбается она, освобождаясь от алых складок шуршащего платья, падающего на пол. Она говорит чистую правду, но он принимает всё за шутку. Один шаг навстречу к нему — и он уже забывает последнее слово, сказанное ею. Тонкое алое кружево почти ничего не скрывает, а главное — оно не в силах скрыть жар её желания, пылающий даже во взгляде, затенённом маской. — Ты потрясающая, — выдыхает он, скользя по бархату кожи, которая загорается от его прикосновений. Вместо ответа — лишь загадочная улыбка на губах, а потом — скользящее движение тонких пальцев вдоль его спины, вместе с ним — влажная дорожка поцелуев от шеи к груди. Она слышит его дыхание, ставшее таким оглушительным, таким частым. — Откуда ты… Так ведь никогда раньше… — только и может прошептать он. Она вновь влажно и томно касается губами его груди, а потом улыбается, глядя прямо в светло-серые глаза, которые сейчас, в лунном свете, кажутся сверкающими: — Я ведь не заучка Грейнджер, Драко. Поэтому… Она не заканчивает фразу, потому что он вновь привлекает её к себе, горячо целуя. Так, словно в последний раз или впервые после долгой разлуки. Год — это много или мало? («Как же я жила целый год, даже не видя тебя, чёртов Малфой?»). Она чувствует, как его рука скользит вниз, а затем медленно оттягивает край кружева, чувствуя её разливающееся желание. Она вскрикивает от неожиданности, подаваясь вперёд, навстречу его пальцам, создающим её персональное безумие. Становится ещё жарче, а воздух кажется густым и таким горячим, что с ним может сравниться лишь он. А внутри поднимаются вулканы, изнывающие от терпкой истомы, которая рождается в его руках. На пределе она прерывает долгий поцелуй сладким стоном, который не в силах сдержать. И сейчас совершенно не важно, услышит ли их кто-то — всё пространство сужается до двух разгорающихся факелов, танцующих внутри них. Она на мгновение освобождается из жаркого плена его рук, но лишь для того, чтобы превратиться в выдохи обжигающего дыхания, замирающего поцелуями на его коже. Она чувствует, как его рука, опустившаяся на её плечо, вздрагивает, когда её губы опускаются ниже. Ниже. Ещё ниже. Звоном упавшей монеты нарушает расплавленные вздохи в тишине клацнувшая пряжка на ремне брюк («К чёрту всё!»). Она отчётливо чувствует сладкую дрожь, пронизывающую его тело, которая переплетается с ритмом его рваного дыхания и игрой её влажных губ («Вот как приятно быть персональным безумием Драко Малфоя»). Последнее касание — особенно глубокое. Оно сливается с его глухим стоном, но всё же он находит в себе силы заставить её подняться в полный рост (А на кончиках пальцев — словно молнии!»). — Иди ко мне, — хрипло выдыхает он, подхватывая её под колени. — Только к тебе, — шепчет она, жадно впиваясь в его губы, ставшие такими знакомыми («О нет!»). Он входит резко и глубоко, сильно и властно. И всё вокруг рушится, разливается жаром внутри, который нарастает с каждым движением. И теперь — действительно ничего не нужно. Только он. Он. Единый ритм и дыхание — как в самых дурацких романах, которые она считала выдумкой авторов. Единое биение сердца. Сердца, которое вот-вот выпрыгнет из груди. И водоворот безумного желания, который уносит за собой. Вверх. Всё быстрее и выше. Она судорожно обнимает его, чувствуя, как внутри нарастает новая огромная волна, о силе которой она и не могла подозревать прежде. Водоворот темнее или сверкает, но становится ощутимым. Всё сильнее и выше. Всё чаще рваные выдохи-стоны. И выше. Выше. Где-то у самых звёзд они взлетают на последнем ударе, а мир вновь разбивается множеством цветных мерцающих осколков, проливающимся волнами вулканов, что лишь сегодня впервые проснулись. — Никому тебя не отдам, — порывисто шепчет он, придерживая её, когда она опускается на пол. — Ни твоему Забини, никому! Внутри звенит надорванная струна, но сейчас она не хочет слышать этого. И пусть это не она, а Пэнси, и пусть всё летит к чертям! — Я люблю тебя, Драко! — выдыхает она и, удерживая равновесие благодаря его объятиям, нежно целует. — Безумно и давно люблю. Как самая последняя идиотка. Хотя… это неважно. Пора возвращаться в зал. Она медленно отстраняется и поднимает платье, на котором заметно лишь несколько складок. Точно пристёгнутая брошь-паучок фиксирует корсет и помогает обрести внутреннее равновесие. Она — «Пэнси», а значит, нельзя забывать об этой «роли». И всё-таки что-то предательски звенит в самых далёких глубинах души. Она помогает ему завязать галстук, а потом одним полезным заклинанием убирает все ненужные складки и замятия на их одежде. Кажется, это вызывает его удивление. Ну что ж, значит, Пэнси раньше никогда не проявляла внимание к его внешнему виду и, уж тем более, знание бытовых заклятий. Впрочем, чёрт с ней, с этой Паркинсон. Сегодня самая умная ведьма своего курса успешно обвела вокруг пальца и её, и самого Драко Малфоя. Как ни в чём не бывало, они выходят в коридор, где слышится финальная мелодия, завершающая основной цикл танцев на балу. Словно ничего и не было. Её не может выдать даже лёгкий румянец на щеках, а его — потрясённый взгляд, который он периодически бросает на свою спутницу в алом платье с брошью-паучком. Они уже подходят ко входу в зал, когда раздаётся голос МакГонагалл: — Что ж, дорогие выпускники, вы повеселились от души. Теперь же пора снять маски и поразить всех. Итак, сейчас раскроются все тайны. На балу присутствовали: Ханна Аббот… Гермиона замечает восточную красавицу в маске, которая выходит в центр. Под аплодисменты лёгким движением волшебной палочки Ханна рассеивает маску. Повсюду слышатся восторженные восклицания и удивлённые перешёптывания. Действительно она сегодня преобразилась. — Луна Лавгуд… — продолжает МакГонагалл. Ею оказывается цыганка в пёстром наряде, с огромными золотыми серьгами в ушах. Да уж — от Луны здесь нет ничего, кроме фантазии, которой у неё всегда в избытке. — Невилл Долгопупс… Он оказался единственным из кавалеров, кто предпочёл выделиться костюмом. Впрочем, узнать в неуклюжем султане добряка Невилла было не так уж и сложно. — Чжоу Чанг… Гермиона не замечает, в чём одета Чжоу, потому что в этот самый момент неподалеку алеет платье её «близняшки» Пэнси. Пробормотав что-то невразумительное Драко, она ускользает в самый центр оживленной толпы, следящей за красавицами, что сбрасывают маски. — Пэнси Паркинсон… К счастью, к этому моменту её и Драко разделяет не меньше десятка человек, а в центр зала выходит настоящая Пэнси в своём умопомрачительном платье. Несколько не слишком изящных движений (всё-таки выпитое шампанское даёт себя знать) — и чёрная маска растворяется в воздухе. Под аплодисменты Пэнси отправляется в другую сторону зала. Как раз туда, где стоит он. — Я подумала над твоими словами, Драко, — медленно проговаривает она, вежливо кивая официанту, поднесшему им два бокала шампанского. — Мы действительно должны расстаться. Его брови удивлённо приподнимаются, но он не успевает сказать и слова, как она продолжает: — С Блэйзом у нас намного больше общего. Ты ведь оставил меня на целый вечер. Это по меньшей мере, хамское поведение. Он снова не успевает ответить ей, как замирает с поднятым бокалом в руке. — Гермиона Грейнджер. Она идёт к центру зала, легко и непринужденно улыбаясь. Непривычно тёмные волосы, длинные локоны, алое платье с воланами и чёрная маска из кружева с рубинами. Взмах тонкой руки — и кружевная вуаль маски исчезает, открывая яркие глаза цвета чёрного шоколада. Он знает, что эти глаза могут говорить в полной тишине и на расстоянии. Под звук аплодисментов она оборачивается к нему. Как вызов. Как выстрел в упор. «Иногда стоит устроить себе маленький праздник, Малфой. Порой платье решает всё. А потому иногда стоит «случайно» узнать, в чём на бал собирается мисс Паркинсон». Он ухмыляется, не в силах отвести взгляда от пылающих тёмных глаз, от которых сердце начинает биться быстрее. «Иногда, Грейнджер, наблюдательность бывает нелишней. Порой платье решает всё. Но паучок решает гораздо больше. Он, как и я, делает безошибочный выбор. И ещё: наши «маленькие праздники» только начинаются, Грейнджер».