Мир чувствами измеря, Поняв и боль, и век, Я знаю — нету зверя Страшней, чем человек. Я не виню, не плачу, И жизнь моя — мой путь, Но важно — на удачу В твои глаза взглянуть. (Mari Enn)
Вы слышали хотя бы раз волчий вой? Если нет, то никогда не сможете представить всю ту палитру бесконечного одиночества и горечи, которая звучит в протяжном звуке. Если да, вы поймёте, почему я никогда не могу забыть его. Тогда, почти год назад, я услышала его впервые…***
После окончания школы прошло всего лишь несколько месяцев. Мы немного общались с Невиллом. Как мне показалось, военные потрясения стали оставлять нас. Он рассказывал, что виделся в Косом переулке с Гарри, Гермионой и Роном. На душе стало теплее, когда Невилл заверил меня, что теперь Гарри стал светлее и беззаботнее относиться к жизни. Он действительно многое перенёс, а потому ему просто необходим уют. Тот самый, который находится внутри, а не снаружи. Уют души — гораздо важнее. За несколько летних месяцев мы сумели обдумать и «переварить» всё, что видели и поняли. А ещё — мы немного отдалились друг от друга. Все. Да, но это не плохо. Просто теперь у каждого свой путь. Помню, в детстве мама пела песенку о бродячем музыканте. Он шёл по дороге и напевал о том, что ему не страшны шипы растений и острые камни — ведь это его путь. Так и у всех нас. Конечно, это не означает, что мы перестали быть друзьями. Дружба ведь не теряется с расстоянием. Расстояние измеряется милями, но не дружбой. Я улыбаюсь папе и ставлю пустую чашку чая, нетерпеливо глядя в окошко нашего лесного домика. Папа задорно ухмыляется в ответ и делает лёгкий жест, знакомый только нам: дескать, можешь идти, вижу, что рвёшься к ним. Я не могу сдержать радости и целую его в щёку. Самый родной мой человек, который всегда понимает меня. Выбегаю из домика и спешу к лесной тропинке, которая исчезает за деревьями, что вот-вот сбросят пожелтевшую листву. На моей заветной полянке — светло и тихо. И чуть шуршат первые падающие листочки. Поднимаю один из них. Солнечно-жёлтый, кленовый. И настолько совершенный, что только природа может создать такое чудо. Взмахиваю волшебной палочкой, а в воздухе появляется множество серебристых капель. Будто бусинки росы, оставшиеся на невидимых паучьих нитях. И вот, наконец, появляются мои питомцы. Маленькие пушистики-шушули спешат к каждой капельке росы, чтобы выпить её и заодно искупаться. Их мы выращиваем для того, чтобы вскоре каждая шушуля стала чьей-то домашней любимицей или товарищем у студентов Хогвартса. Прохладный ветер налетает порывами, а потому торопит и меня, и моих питомцев. Они вновь исчезают в ветвях деревьев, а я опускаюсь на небольшую корягу у края поляны. Это моё любимое место, где можно подумать о чём-то своём, почитать или просто помечтать. Через несколько минут на плече чувствуется лёгкое пожатие маленьких коготков. Наша сова всегда знает, где я и чем хочу занять себя. Вот и сегодня Аврора принесла несколько газет и заказанный буклет об изготовлении амулета против сонмов (это те, кто любит воровать сны). Первым попадается в руки «Ежедневный Пророк», который заголовком в виде огромной надписи заставляет отложить в сторону всю остальную корреспонденцию. «Чудовищная трагедия в поместье Малфоев». Быстро читаю — нет — мчусь глазами по ровным колонкам текста. От холодного порыва ветра становится зябко. Или не от ветра? «Вчера вечером в родовом поместье семьи Малфоев произошла ужасная трагедия. Согласно последним данным, на замок было совершено нападение оборотней, вступивших в конфликт с Люциусом Малфоем. Люциус и его супруга Нарцисса были найдены мёртвыми в своём поместье. Их сын Драко бесследно исчез. Сейчас Министерство Магии занимается поисками, однако пока не даёт никаких положительных прогнозов». Перечитываю снова и снова, надеясь, что пугающие строки исчезнут сами собой. Не исчезают, а наоборот — впечатываются в сознание, оставаясь перед глазами жестокими чёрными рядами. И так отчётливо, так ясно вспоминается человек, о котором я не слышала ничего после окончания школы. Тот, которого не видела больше пяти безумно долгих месяцев. А тишина вокруг вдруг становится пугающей и звенящей. Только шорох пары упавших листьев. Что с ним? Где он? Кажется, что всё внутри заполняет болезненная беспомощность, невозможность что-либо сделать, изменить. А ветер вырывает из слабых рук газету и бросает её через всю поляну. — Драко… — бессильно шепчут губы имя, которое так часто произносит моя душа.***
Сегодня выпал первый снег. Непривычный. Странный. Это вовсе не робкие снежинки, которые тают, едва прикоснувшись к тёплой земле. Снега много. Он укрыл всю землю, но с ним пришёл холод. Теперь внутри и снаружи — снег. Папа несколько раз спрашивал, не заболела ли я. Стараюсь казаться весёлой и беззаботной, но, видимо, получается плохо. Он переживает из-за своего отъезда. Теперь мы будем жить в разных частях Британии, так как я уговорила его дать согласие занять должность главного редактора «Вестника Магии». Он не хочет оставлять меня одну, а я приободряю его, что мне и так хорошо. А сама — боюсь. Боюсь оставаться наедине с холодом, который поселился внутри. Мне страшно. Каждое мгновение. Каждое утро, когда в «Пророке» нет никакой весточки. Прошло больше месяца — и это «ничего» страшнее любого приговора. Впрочем… Теперь весть может быть страшнее неизвестности. Что с ним? Где он? Выхожу на улицу, кутаясь в пушистую серую шаль, которая не спасает от мороза и холода. Того, что внутри. А снаружи — ослепительная гладь снега, который похрустывает под ногами, позволяя мне первой наносить узор на лесной ковёр. Сейчас шушули спят, но я не могу оставаться дома. После прогулок становится немного легче — на какое-то мгновение, но всё же. Природа умеет выслушать душу, природа умеет высушить слёзы. Пусть — только на время. Бреду к своей поляне, едва поднимая ноги. В короткие ботинки уже попали хлопья снега, которые неприятно жгут босые ноги. Мои носки снова унесли нарглы, но через пару дней они их вернут, нужно лишь потерпеть. Мокрые ботинки и замёрзшие ноги — не беда. Сложнее вытерпеть другое… Прохожу поляну и отклоняю ветку спящего боярышника, с которой белая горстка падает прямо на волосы. Под пальцами снежинки уже стали капельками, которые приходится стряхивать на землю, укрытую снегом. Всё это останется на карте леса. Вон там, за пару минут до моего прихода, сойка расправилась с еловой шишкой. А неподалёку пробежал заяц, который мчался во весь опор, так как чего-то испугался. А дальше… Замираю на месте, чувствуя, как нервная дрожь пробегает по спине холодными капельками пота. Что-то внутри толкает вперёд. Шаг. Ещё шаг. Теперь следы на снегу видны отчётливее, а значит, ошибки не может быть. Огромные, размашистые, уверенные. Не нужно быть опытным следопытом, чтобы понять, кому принадлежат эти следы. Волк. Причём, громадных размеров. Всего несколько минут назад, не больше десяти, он был здесь. Именно он испугал сойку, оставившую свою шишку. Именно он заставил броситься наутёк зайца, который надеялся поживиться корой. Какой-то отдалённой частью сознания я понимаю, что нужно и мне спасаться, пока обладатель следов не решил возвратиться, но… Что-то в глубинах души настаивает на том, чтобы приблизиться к этому следу, чтобы рассмотреть его, будто он — это истина, будто он — это подсказка… Опускаюсь на корточки возле одной из отметин громадной лапы и понимаю совсем другое. Прямо сейчас, за моей спиной, кто-то пристально смотрит на меня. Полжизни — в одиночестве во время прогулок в лесу, а потому чувство присутствия другого человека или существа я не спутаю ни с чем. Медленно поднимаюсь в полный рост. Как ни странно, страха внутри нет — хочется лишь узнать, кто не меньше меня самой любит лесные прогулки зимой. Плавный, медленный поворот, похожий на движение кукол в музыкальной шкатулке мамы. При воспоминании об этом чудесном мамином подарке на губах появляется улыбка. Мои мысли и воспоминания всегда помогают мне. Даже сейчас. Когда я улыбаюсь ему. Он стоит очень близко, на расстоянии не более двухсот дюймов. Уверенный, напряжённый, готовый вот-вот ринуться вперёд. Светлая шерсть на высокой холке серебрится от упавшего снега, а холодные глаза сверкают на уровне моих локтей. Он огромный, даже для крупного волка. И блеск его глаз. В них сталь, смешанная с яростными бликами серебра. Протягиваю к нему руку, стараясь объяснить, что я не причиню ему вреда. Глухое рычание — словно рокот грома. Это ответ. Я всё понимаю и убираю руку, не разрушая зрительного контакта. Что в его взгляде? Ярость, злоба, ненависть? И да, и нет. Это только завеса, маска, под которой скрывается что-то совсем другое. Стараюсь нашарить в кармашке джинсов кусочек хлеба, который захватила с собой для лесных птиц. По-прежнему не отрываю глаз от пылающего серого взгляда. И теперь, кажется, замечаю в них что-то большее, чем мне старается открыть зверь, встреченный мной. В его глазах — невыносимая боль, которая рвётся наружу. — Держи, — протягиваю ему корочку хлеба. Он даже не смотрит на угощение, а снова издаёт угрожающий рык. — Прости, — бормочу себе под нос, опуская руку с хлебом. — Я не хотела тебя обидеть. Удивительно, но он начинает отступать. Я точно знаю — он не причинит зла. Наибольшее зло, которое он видел, — это то, что причинили ему. Серые глаза неотрывно следят за каждым моим движением. Он чувствует каждый мой вздох. Он должен понимать, что я не несу угрозы, а потому я решаюсь на безумный шаг, достойный лишь полоумной Луны Лавгуд. — Постой, — окликаю его я. Волк замирает на месте, его напряжение чувствуется даже здесь, на расстоянии. Сейчас, в свете дня, на фоне сверкающего нетронутого снега, он кажется невероятно красивым. Сильный хищник, воплощение самого прекрасного, что может быть создано природой. Я делаю шаг навстречу. Потом ещё шаг, замечая, как упираются его передние лапы в землю, погружаясь в мягкий снег, чтобы в любой момент броситься — на меня или прочь? Я не знаю, но я обязана спросить: — Драко, это ведь ты? Я не слышу ответа, но успеваю заметить всплеск боли и отчаяния, метнувшийся в его глазах. Резкий прыжок. Я не сразу прихожу в себя, а потом понимаю, что он попросту перепрыгнул через мою голову, чтобы исчезнуть в серых зарослях леса, устланного белоснежным ковром. — Драко… — я вновь произношу заветное имя, падая на колени в ледяной снег, который обжигает замёрзшие руки. — Только вернись. Прошу тебя, вернись. А где-то вдалеке раздаётся волчий вой, в котором сливаются воедино все оттенки горечи и потерь, вся боль и страдание, которое только может вынести душа — человека и волка.***
На рассвете просыпаюсь от собственных мыслей. Вчера папа уехал в Лондон, а потому абсолютная тишина дома кажется натянутой струной, которая вот-вот сорвётся. Не зажигая свечи, подхожу к книжной полке, на которую падает тусклый свет из окна. Сердце стучит так неистово, что кажется, будто это оно задаёт тон мерно покачивающемуся под потолком амулету от мозгошмыгов. Пока глаза привыкают к сумеркам, пальцы уже сами находят корешок нужной книги. Старенький и потрёпанный фолиант, знакомый с детства. «Всё о магических существах». Мне не нужно заглядывать в содержание, чтобы открыть нужную страницу. Первый, по-зимнему тусклый луч солнца освещает пожелтевшую страницу. «Последствием укуса оборотня может стать и превращение в так называемого «лунного волка». Это существо более напоминает волка, отличающегося крупными размерами. Проживая в отдалении от человека, «лунный волк» теряет свою человеческую сущность, а потому уже спустя год после своего обращения не может стать человеком. Для возвращения человеческого облика необходим постоянный контакт с людьми, что практически невозможно для данного существа. Если же восстановление проходит успешно, то уже через время в лунные ночи волк может превращаться в человека. Восстановление нельзя прерывать до полного излечения, при ином раскладе человек навсегда останется в облике зверя». Сознание на безумной скорости поглощает прочитанное, тут же переосмысливая его. Ещё не сбросив остатки тревожного сна, я хватаю светлую куртку, на бегу натягивая махровые носки поверх пижамных брюк. Сейчас внешний вид меня совсем не заботит. Мне нужно найти его. Жизненно необходимо. Для него и для меня. Мчусь по снегу, жмурясь в лучах солнца, которое сегодня светит болезненно-ярко. Оступаюсь и падаю у края поляны, но снова поднимаюсь и иду вперёд. Куда — не знаю. Уже на снежном покрове немало следов птиц и зверей, но его следы я найду. Непременно найду! Мысленно я себя практически ненавижу, так как сумела забыть о самом главном. Так как не поняла сразу, что он — не оборотень, а тот самый, «лунный волк», которого не может преобразить свет солнца. Выходит, что кровь древнего рода после нападения сыграла злую шутку. Но, с другой стороны, его можно спасти, ведь это — не навсегда. И пусть в этой книжонке написано, что это практически невозможно — я верю. Всем сердцем и душой — и даже больше. Ноги сами выносят меня на опушку, где я никогда не бывала раньше. Должно быть, я далеко ушла от дома, но какое это имеет значение? Крупная отметина лапы сама бросается в глаза. Я не успеваю сообразить, что делаю, как уже мчусь по свежему следу. Поворот, затем подъём на невысокий холм. Падение в снег, после которого во рту расходится неприятно-солоноватый вкус. Замёрзшие, мокрые от снега руки, разбитая губа — это ничто. Едва не падаю снова, когда с вершины холма вижу картину внизу. На одной из тропок разбросан снег, из-под которого виднеется стальной металл. Вокруг — комья земли и алые пятна на снегу. А ещё — светлая шерсть в тисках капкана. Едва не плачу, заставляя себя рваться вперёд, глотать ледяной воздух, чтобы идти. Идти быстрее своих сил, бежать к нему. Теперь следы заметнее, но красная дорожка, что тянется рядом с ними, вызывает ужас и боль. Я нахожу его под высокой елью. Тяжелое дыхание, окровавленный снег, передняя лапа, неестественно вытянутая вперёд. Он видит меня, но не поднимается с места. Только попытка ярости в серых глазах, наполненных болью. — Драко! Мне всё равно, что это дикий зверь, раненый и жестокий. Мне всё равно, что он теряет человеческую суть в облике волка. Я просто бросаюсь к нему, как к тому, кого я так люблю, за кого так отчаянно билось моё сердце всё это время. Он не ожидает такой реакции, а потому быстро поднимается, пошатываясь на трёх лапах и стараясь скрыть свою рану. — Не бойся, прошу, — опускаюсь на колени рядом с ним, стараясь говорить спокойно, что не так просто при сбивающемся от бега дыхании. — Я могу помочь, Драко. Я обязательно помогу. Пожалуйста… Протягиваю руку, ожидая чего угодно, но не того, что происходит в следующий момент. Он долгим взглядом изучает меня, а затем выпрямляет переднюю правую лапу, покрытую запекшейся кровью. Хромающий шаг ко мне — и теперь я могу осторожно прикоснуться к повреждённой лапе моего чудесного волка. Убеждаюсь, что перелома нет, а повреждённая кожа должна быстро зажить. Несколько заживляющих заклинаний и удачно завалявшийся в кармане куртки травяной настой делают своё дело. Глубокая продольная рана, оставленная зубцами капкана, на глазах затягивается, оставаясь розоватым следом посреди светло-серой шерсти. Украдкой бросаю взгляд на другую его лапу. На левой передней — несколько тёмных пятен, напоминающие расплывшиеся чернила. Так выглядит Чёрная Метка волка. А он, кажется, замечает мой взгляд и резко отстраняется. — Прости, — негромко произношу я. — Это уже не имеет значения. И сейчас, и раньше. В светлых глазах с серебристыми бликами — удивление. Да, совершенно ясное удивление, вполне человеческая эмоция. — Я останусь с тобой, — решительно заявляю в ответ. — Я знаю, как помочь тебе. И в это мгновение во взгляде волка что-то тускло сверкает, а потом маленькая капля скатывается от внимательных глаз, оставляя влажный след на шерсти. И я знаю — это не тающий снег.***
На протяжении всей зимы я практически не отходила от своего подопечного. Я узнала, что отдыхать он предпочитал в скалистой пещере, которая была на дальней стороне леса. Постепенно я обустроила её, сделав уютнее с помощью магического светильника. Пришлось улучшить собственные навыки полёта на метле, ведь часто приходилось отправляться за продуктами или одеждой домой, а оставлять моего зверя в одиночестве я не хотела. Готова поклясться, что при наблюдении за моими далеко не гениальными лётными талантами в его глазах была озорная насмешка. Он позволял приближаться к нему, но всё равно держался достаточно отчуждённо, на расстоянии. Зная характер Драко Малфоя, такое поведение было вполне предсказуемым. Я старалась рассказывать ему обо всём, что приходило в голову. Говорила, как скучаю по папе, читала свои письма перед отправкой, рассказывала о детстве и самых лучших воспоминаниях. — У меня есть музыкальная шкатулка, очень красивая, — улыбаюсь я волку, который задумчиво положил голову на передние лапы. — Там две изящные балерины улыбаются и вращаются под звуки музыки. Это подарок от мамы. Знаешь, она погибла, когда я была совсем маленькой, а я до сих пор помню её тёплые руки и аромат волос… Что-то внутри ломается. Как и всегда. Просто не стоило касаться этой истории, которая всегда живёт в моём сознании. Слишком много правды, той, от которой мучительно больно. Говорить ничего не могу, а в горле остановился комок, от которого щиплет в глазах. И всё-таки я не выдерживаю. Может быть, потому что держалась и так слишком долго, а может, потому, что ему я по-настоящему верю. Обхватываю замёрзшие колени, уткнувшись лицом в жёсткую джинсовую ткань. В глазах — горячо и мокро. На душе — тяжело и скверно. Что будет? Что дальше? И где-то самое, долгожданное исцеление, о котором говорилось в книге? Только бы слабый лучик, только один знак… Мама бы нашла ответ на все эти вопросы… Сдержать рвущиеся слёзы не получается. Их слишком много, а потому не сразу чувствую прикосновение тёплой лапы к моей руке. Спустя несколько секунд поднимаю глаза, в тумане слёз замечая необыкновенное понимание в уверенном взгляде глаз напротив. Он чувствует то же самое, что и я. Он знает цену самых тяжёлых потерь. Шаг вперёд — ко мне. Я обнимаю сильную шею зверя, погружая пальцы в густой мех. Чувствую, как он ласково трётся ухом о мою щёку. И в этот момент вдруг все горести отступают, а волшебное тепло разливается от самого сердца. С ним — ничего не страшно. Ни ветер, ни холод, ни жизнь.***
Майские ночи — особенные. Они дышат весной и ароматами цветов, наполняя сердце свободой. Впереди — лето, которое кружит в зелени и пряных красках солнца. Май — это начало. Я считаю, что он — первый вдох весны. Настоящей, живой и цветущей весны. Мы снова отдыхаем на берегу небольшой речки, в которой легко танцует отражение полной луны. Мой «лунный волк» отдыхает неподалёку, пока я собираю травы для своих запасов. В каждой травинке — своя сила. Срываю несколько стеблей осоки и оборачиваясь к нему. Он безмятежно дремлет на песчаном берегу, не обращая внимания на пение соловьёв и треск цикад. Светлая шерсть серебрится в свете луны, в нём чувствуется сила и красота, как в самом совершенном творении природы. Улыбаюсь своим мыслям и продолжаю собирать водяные растения. Когда в руке набирается столько трав, что удерживать этот «букет» становится трудно, отступаю назад, отходя от воды к берегу. Я поворачиваюсь к нему и… Тщательно собранные травы бесформенной охапкой летят на землю. А я? Я медленно иду к нему, боясь вздохнуть. Он по-прежнему дремлет у кромки реки. Но теперь он — это вовсе не огромный волк, уснувший на берегу. Светлые волосы, непослушной челкой упавшие на лицо, чуть подрагивающие тёмные ресницы, бледная кожа, которая в свете луны кажется мерцающей. Он похож на речного бога, решившего отдохнуть на берегу — столько безмятежности и красоты в каждой черточке, в каждом очертании его фигуры. Встряхиваю головой, чтобы прогнать наваждение, но изображение перед глазами не меняется. Зато он улавливает моё движение, из-за чего дрогнувшие веки медленно открывают лучистых взгляд серых глаз, серебристые искорки в которых видны даже в сумеречном свете. — У тебя цветы упали, — негромко произносит он, как ни в чём не бывало. — Я знаю, — с трудом удаётся не расплакаться от нахлынувшей радости, а потому говорю первое, что приходит в голову. — Это лекарственные травы. А ещё от нарглов. — От нарглов? — он задорно ухмыляется, приподнимаясь на локтях. Я киваю, радостно подбегая к нему, а он только сейчас понимает, что произошло. Я не могу поверить своим глазам. И он тоже — когда осматривает свои ладони, руки, на одной из которых видна бледная Чёрная Метка, а на другой — давний шрам от капкана. — Это… — указываю на несколько светлых полос, оставшиеся от раны, что когда-то сама вылечила. — Я помню, — ласково останавливает меня он и мягко прикасается к моему плечу. — Я всё помню, Луна.***
Я всегда верила в сказки. Я всегда знала, что сказка случится и в моей жизни. Я знала это. Каждый день — словно самый прекрасный сон, словно сказка, которая происходит наяву. Конечно, он ещё превращается в волка, но ведь и в моей книге указывалось, что восстановление будет постепенным. Но главное — каждый день мы замечаем, что он остаётся на несколько минут дольше в своём истинном обличье. — Теперь я знаю, что такое — родиться заново, — улыбается Драко, примеряя перед зеркалом в прихожей моего дома новую рубашку. Ему очень идут тёмные цвета — это я заметила ещё в школе. — Скоро мы будем праздновать день твоего окончательного рождения, — киваю я, не в силах отвести взгляд от него — настоящего, самого лучшего. — У оборотней — луна, а у меня — Луна, — оборачивается он ко мне и весело подмигивает. — Для тебя — всё, что угодно. Даже стать человеком. А я не могу скрыть смущения, опуская взгляд и надеясь, что мои щёки не успели приобрести оттенок свекольных шариков, которые так любят шушули. — Без тебя я бы погиб, — звучит его голос совсем близко, и я чувствую, как тёплая рука сжимает мои дрожащие пальцы. — Но дело даже не в этом. Я поднимаю на него глаза и встречаюсь с двумя серыми безднами, в которых никогда не видела столько нежности. Столько нежности — для неё мало даже Вселенной. — Драко… Я не успеваю договорить, да и честно, не знаю, о чём хотела сказать. Он легко прикасается к моим губам, заставляя подчиниться долгому и бесконечно волшебному поцелую. Я растворяюсь в нём, подчиняясь его манящим объятиям, благодаря которым удерживаю равновесие и головокружительном вихре наших чувств, которые становятся нашей бесконечностью. И больше нет ничего в этом мире — только мой любимый, ласковый и нежный зверь и его Луна…***
Почти год прошёл с того момента, как я впервые услышала далёкий волчий вой в моём лесу. Теперь превращения длятся всего пару часов, а значит, скоро прекратятся и вовсе. А с нами — мечты и будущее, где мы всегда вместе. Моя жизнь — это он. Смотрю на часы — почти полдень. Скоро начнётся превращение, и мы оба это знаем. я всегда рядом в такие минуты. — Скоро это закончится, — подбадриваю я Драко, замечая его напряжённый взгляд. Мы выходим из дома, замечая, что первый снег уже посеребрил деревянный порог, слегка припорошив деревья и темнеющую землю. — Ты слышишь? — настороженно произносит он. Чутко прислушиваюсь, ведь у него в моменты перехода слух гораздо острее. Однако и я улавливаю звуки человеческих голосов, шум и крики вдалеке. Я не успеваю распознать, насколько далеко от нас находятся люди, как вдруг происходит то, чего не ожидаем ни я, ни Драко. Прямо перед домом появляется фигура огромного оборотня. Пылающие глаза чудовища сверкают яростью, уродливое тело сжимается перед броском. Всё происходит в долю секунду, во время которой я с трудом понимаю происходящее. Я вижу монстра, рванувшегося ко мне. Молнией навстречу ему бросается Драко, который мгновенно превращается в волка. Звук глухого удара, звук разрываемой плоти и отчаянный визг зверя. Я что-то кричу, но своего голоса не слышу даже я сама. А потом — падающее тело оборотня. Крики людей, появившихся возле дома. У них в руках — ружья и лассо, которое опускается на шею Драко. Волк отчаянно рвётся прочь, но это явно оружие с магической силой. — Он не виноват! Он спас меня! — кричу я, едва не сбив с ног одного из охотников. — Девчонка ненормальная, — равнодушно бросает другой. — Мы живём неподалёку, она слегка того… — Нет! — от крика голос надламывается и превращается в хрип. — Он безопасен! Он спас меня! — Мисс, это оборотень, — вновь отвечает второй охотник, разговаривая со мной, будто с безумной. — Мы должны увезти его, а затем ликвидировать. — Это не оборотень! Это человек! — цепляюсь на руку к главному, волочась за ним по земле. — Иди прочь, сумасшедшая, — холодно бросает он, толкая меня на порог дома. Глухой удар о ступени отдаётся тяжёлым гулом в голове. Я кричу что-то невразумительное, а перед глазами становится всё темнее. Единственное, что остаётся со мной — это глухое отчаянное рычание волка, который рвётся на свободу. Но потом в темноте растворяется и оно.***
Туман давит на веки, не давая поднять их, но, пересилив боль, я всё же решаюсь это сделать. Туман и темнота постепенно превращаются в мутную картину серой комнаты. Передо мной — лицо человека. Добродушное и взволнованное. Чтобы вспомнить, кто это, приходится заставить своё сознание работать в полную силу, что очень болезненно. — Невилл… — Луна, наконец-то! Как же я боялся, что ты уже не придёшь в себя! — он говорит негромко, но от его голоса в голове словно рождается рой пчёл, которые с гулом разносятся по сторонам. — Что со мной? — Уже всё в порядке, — заверяет Невилл. — Ты не ответила на моё письмо, и я решил навестить тебя. Ты лежала на пороге дома с огромной раной на затылке. Ты что-то помнишь? — Я помню, — киваю в ответ. — Я всё помню. И внезапно после этой фразы что-то острое пронизывает разум, а сердце начинает дико биться о слабые рёбра. Я мгновенно поднимаюсь на кровати, заставляя стряхнуть тёмный туман, вновь появившийся перед глазами. — Невилл, где он? Где волк? — почти кричу я. — Всё в порядке, — отвечает друг. — Я всё разузнал. Я нашёл этих негодяев только сегодня. Они арестованы. А волк никого к себе не подпускает. Они больше недели продержали его в заброшенной охотничьей избушке. Закрыли и оставили. Но, может, ты ему поможешь… Тяжёлый стон вырывается из груди. Больше недели… Значит, больше недели я могла прийти в себя, а он… Он был взаперти. «Восстановление нельзя прерывать до полного излечения, при ином раскладе человек навсегда останется в облике зверя», — всплывают в мыслях роковые строки той самой книги, которая помогла мне спасти Драко. Я не почти слышу уговоров Невилла остаться в постели, я не обращаю внимания то, что «сказал доктор» — это полнейшая чушь. Первым под руку попадается светлый пижамный костюм и та самая куртка, в которой я когда-то сберегла спасительный травяной сбор. — Прощай, Невилл, — обнимаю я потрясённого друга, а сама выбегаю из дома. — Я буду писать. Тебе и папе. Меня встречает мороз и лёгкая метель. Воздух обжигает лёгкие, а слёзы на щеках неприятно сжимают кожу, превращаясь в тающие льдинки. Я бегу в самую глубь леса. Я знаю, где он. Потому что он — моя жизнь. И пусть для всех он — кровожадный хищник, чудовище, для меня он — самый любимый, ласковый и нежный человек. Едва не падаю у тёмной двери охотничьего домика. Хватаюсь за покосившиеся перила и взбегаю по лестнице. На пороге — следы от разломанного магического замка, который разбили лишь сегодня. Распахиваю дверь и бросаюсь навстречу ему. Обвиваю руками его шею, чувствуя, как по светлой шерсти начинают катиться мои слёзы. Слёзы счастья и горя. — Прости меня, прошу, прости, — шепчу я, не сдерживая слёз, которые льются солёным потоком. Он только трётся мягким ухом о мою щёку, позволяя почувствовать, что горестей больше не будет. Ведь рядом он — мой ласковый, мой нежный. И пусть здесь мы — лишь сумасшедшая и оборотень, наши мечты исполнятся. Пусть не здесь, не сейчас. Ведь самая сильная и могущественная сила — это не магия, а любовь. Простая, земная, человеческая или звериная. Мы оборачиваемся на опушке леса, в последний раз глядя на далёкий горизонт, едва виднеющийся за деревьями. Там — наше прошлое, а впереди — наш путь. И пусть на нём немало шипов и острых камней, но он — наш. Цепочка следов уходит всё дальше. Маленькая нога человека и крупная лапа волка — только отпечатки на снегу. Через час эти следы навсегда скроет метель. Луна и волк. Они всегда вместе.