Причастие / Sacrament

Они торжественно ввалились в Ахенский кафедральный собор вместе с потоком жаждущих покаяния грешников, чуть не сорвавших с петель бронзовые двери Палатинской капеллы. — Я не понимаю, чем она отличается от других готических церквей, по которым мы таскались до этого, — недовольно прошипел Уилл. Ему не нравилось находиться среди такого скопления людей. Слишком велика была вероятность, что кто-то опознает их физиономии по фото с первых полос Tattle Crime или с полицейских плакатов о розыске особо опасных преступников. — Собственно тем, что Палатинская капелла является классическим архитектурным памятником Каролингского Возрождения. — Ганнибал невозмутимо обвел взглядом пространство. Волк, нацепивший овечью шкурку, самодовольно прогуливался среди глупых, ни о чем не подозревающих ягнят. — По-моему, нам сюда. Они пересекли раззолоченный, богато украшенный византийскими фресками зал и оказались у небольшой запертой двери, которую Ганнибал вскрыл с такой легкостью, словно делал подобное миллион раз. Уиллу было достаточно начальных познаний в немецком, чтобы прочесть предупреждение «Не входить!» на табличке для любопытных паломников. Но он давно знал, что барьеров и границ, способных остановить Ганнибала, практически не существует. — Почему мы пришли сюда именно сегодня? Ганнибал взял его за руку и неспешно повел вверх по винтовой лестнице. Когда они наконец вышли в галерею под куполом, озаряемую неровным дрожащим пламенем свечей, Уилл смог перевести дыхание. — Сегодня День Вознесения Девы Марии, Уилл. В этом соборе хранится ее рака и золотой саркофаг с прахом Карла Великого. — Он подвел Уилла к кованому ограждению галереи, открывая ему вид на широкий восьмигранный купол, украшенный позолоченной мозаикой с изображениями ангелов и святых, взирающих на небеса. Ганнибал указал на бронзовую люстру-паникадило, подвешенную на цепь к своду и слегка потускневшую от дыма чадящих столетиями благовоний. — Этот канделябр императора Барбаросса — один из моих любимых элементов убранства в часовне. Уилл с подозрением покосился на канделябр. — Все эти башенки и завитки кажутся мне смутно знакомыми… — Он повернулся к Ганнибалу, не скрывая довольной улыбки. — Уж не по его ли образу и подобию был сотворен торт ко дню моего рождения? Он стал прототипом, я прав? Ганнибал приблизился к нему и ласково провел пальцами по его челюсти. — Мой смышленый мальчик. Уилл сразу растаял от его прикосновений, теплого аромата ладана и медитативного звучания церковных песнопений, доносившихся снизу. — Идем, — позвал его Ганнибал. — Хочу показать тебе еще одно сокровище. Уилл неспешно проследовал за ним вдоль бронзовой баллюстрады, пока они не остановились перед простым белым троном, сложенным из толстых мраморных плит. Возвышаясь на каменном постаменте, он предоставлял сидящему на нем полный обзор, открывая прекрасный вид на алтари, молящихся прихожан и сияющие в свете лампад иконы, украшавшие часовню. Конструкция его была обманчиво простой. Уилл протянул руку и проследил пальцами гладкую поверхность мрамора. В кажущейся простоте четких и прочных линий он видел вековую преемственность и породу. — Трон? Ганнибал молча обошел Уилла, отцепил трос ограждения и отбросив в сторону, протянул ему руку. — Престол Карла Великого. Тридцать два императора Священной Римской Империи были коронованы на нем. — Ганнибал помог ему взойти по ступеням. Восседать на такой реликвии наверняка было осквернением, и все же Уилл не мог отрицать определенной остроты ощущений. — И теперь его украшаешь ты. Уилл улыбнулся и укоризненно качнул головой. — Ну хорошо, раз уж теперь я глава Церкви, мы можем наконец уйти? По-моему, праведным католикам пора перекусить. Он попытался встать, но сильные руки Ганнибала обхватили его бедра, прижав к престолу. Он долго смотрел Уиллу в глаза, а затем оглянулся через плечо на толпу прихожан, стекающихся на ночную литургию. — Примем ли мы причастие, очистим ли наши души? — мурлыкал Ганнибал ему в ухо. Уилл наблюдал за началом процессии — кающиеся, выстроившись в стройный ряд, по очереди преклоняли колени перед золотым алтарем. — Никогда. — Уилл опустил взгляд и провел руками по прохладному мрамору, отчаянно нуждаясь в передышке от опьяняющего жара Ганнибала и теплого марева горящих свечей. — Значит нам уже не спастись? — Пальцы Ганнибала скользнули по мрамору, преследуя руки Уилла, не касаясь их, но ощутимо согревая теплом. — Для нас здесь нет спасения. Ганнибал развернулся. Уткнувшись носом в щеку Уилла, он потерся о его щетину, продолжая наблюдать за ходом литургии. — И все же в этом есть нечто совершенно прекрасное, тебе не кажется? — Тебе нравятся помпезность и торжественные церемонии. Это представление как раз для тебя. — А что видишь в этом ты? — Лицемерие. — Уилл сделал глубокий медленный вдох, пытаясь остановить отток крови от мозга в другие, совершенно неуместные части тела. — Посмотри на них. Выстраиваются в очередь за хлебом и вином и верят, что это поможет им очиститься от грехов. Пожирают своего бога, чтобы убедить окружающих в собственной набожности. — Поглотить бога — значит сохранить его в себе. — Ганнибал все наблюдал. Уилл чувствовал его горячее дыхание на своей щеке. — Поглощение — это не акт поклонения, а всего лишь один из примитивных и доступных способов откупиться от мук совести. К вере он не имеет отношения. — Голос Уилла подрагивал от напряжения. Казалось, все его существо вибрировало от близости Ганнибала. Ганнибал слегка улыбнулся уголком рта — коротко и почти незаметно в зыбком мареве благовоний. Он отстранился от Уилла, разрывая чувственный контакт и позволяя ему перевести дыхание. Уилл с облегчением откинулся на твердый прохладный мрамор. И не успело его сердце выровнять ритм, как Ганнибал грациозно опустился перед ним на колени. — Действительно ли ты уверен в том, что отвергаешь обряд причащения, Уилл? — Ганнибал пристально смотрел на него, почти не моргая, окутанный запахом ладана и ароматных смол. — Вот он я, перед тобой — паломник, молящий о причастии. Неужели ты откажешь страждущему? Ганнибал медленно прикрыл глаза. Обратив лицо к небесам, он подставил острые скулы и щеки под отблески пламени от горящих свечей и приоткрыл рот, красноречиво прижав язык к нижней губе и слегка выгнувшись. Грешник, ожидающий спасения. Он выглядел так благоговейно, что у Уилла закружилась голова от осознания, какого рода поклонение он ему предлагал. Любуясь запрокинутым лицом Ганнибала, Уилл потянулся к нему рукой в бесплодной попытке поймать дрожащие блики над линиями надбровных дуг и скул. — Тебя не интересует таинство, ты жаждешь святотатства. — Уилл нырнул большим пальцем в его приоткрытый рот, оттянув уголок губ, прежде чем полностью окунуть его в мягкий и влажный жар. И вынув палец, размазал блестящую слюну по нижней губе Ганнибала. — Разве они не могут быть одним и тем же? — Каким образом? — спросил Уилл внезапно севшим голосом. Он не мог оторвать взгляд от гладких и скользких губ мужчины, смиренно склонившегося у его ног. — Могу ли я поклоняться тебе и в то же время богохульствовать? — Ганнибал царапнул острым клыком палец Уилла, и его глаза вспыхнули голодным блеском, когда Уилл задохнулся. — Господь посылает прощение грешникам и кару праведникам. Он предпочитает даровать искупление тем, кто более всего в нем нуждается. — Мы не можем. Только не здесь, — молил Уилл стоящего перед ним на коленях человека. Он знал, что должен отказаться от безумной затеи, но вместо этого медленно обвел подушечкой большого пальца контур губ Ганнибала. — Ганнибал, пожалуйста. — Есть ли лучший способ восславить Бога, чем молить его о прощении? — Ганнибал обхватил губами палец, мягко посасывая его. — Разве не почитает он… — Заткнись, мать твою!.. — Уилл выдернул палец изо рта Ганнибала и, вцепившись ему в волосы, рванул на себя. Он сполз ниже по трону, широко развел колени и обхватил ими Ганнибала, нетерпеливо нащупывая другой рукой молнию на брюках. Высвободив член, Уилл несколько раз провел по нему рукой. Он позволил Ганнибалу приблизиться, только чтобы оттащить его за волосы, когда его рот оказался в опасной близости от расстегнутой ширинки. Уилл видел голод в этих глазах — страсть, которую он невольно разжег. И он хотел большего. Сжав пальцы в волосах Ганнибала, Уилл привлек его голову к себе и почувствовал легкое, почти невесомое прикосновение губ к стволу. — В божественном столько же жестокости, сколько в мирском — красоты, — почти неслышно шептал Ганнибал, опаляя нежную кожу влажным дыханием и вызывая нетерпеливую дрожь бедер Уилла. — Твоя жестокость и твоя красота достойны такого же поклонения, как и драгоценные иконы вокруг нас. Ты позволишь мне причаститься? Нижняя губа Ганнибала скользнула по влажной головке, едва касаясь ее, в беззвучной мольбе ожидая разрешения. — Да, — прошептал Уилл. Умоляя. Благословляя. Ганнибал придвинулся ближе и вновь прикрыв глаза, сложил ладони перед грудью, словно предаваясь молитве. Уилл ослабил хватку в волосах, позволив ему податься вперед и прильнуть губами к головке. Придвинувшись еще ближе, Ганнибал потерся лицом о член, осеняя себя крестным знамением. Уилл сдвинулся вперед, намертво впившись побелевшими пальцами в мраморные подлокотники, пока Ганнибал, крестясь его членом, ласкал его своей гладкой щекой и чуть колкой щетиной подбородка. Лишь когда громкие вздохи сменились нетерпеливыми сдавленными всхлипами, Ганнибал смилостивился и обхватил губами истекающую головку. Он распахнул глаза, обжигая Уилла янтарными всполохами радужки, мерцающей в теплом полумраке. Аромат фимиама заполнял легкие, вытесняя кислород, и Уилл мог лишь судорожно глотать воздух перед лицом столь неприкрытого обожания. — Domine, miserere mei, sana animam meam quoniam peccavi tibi*, — прошептал Ганнибал, перед тем как полностью взять в рот липкую пунцовую головку. Сперва мягко, почти без давления. Уилл закрыл глаза и наслаждался плавным, влажным скольжением его рта. Теплое желание, волнами разливающееся по телу, вскоре переросло в острую потребность, вынуждая Уилла подаваться бедрами навстречу в отчаянной жажде большего. Ганнибал выгнул спину, и казалось был вполне доволен тем, как мягко и бережно Уилл трахает его горло, но в конечном итоге он никогда не мог довольствоваться лишь нежностью и добротой по отношению к себе. Он резко втянул щеки и чуть подался назад, соскальзывая с члена и одновременно интенсивно лаская языком ствол и головку. Взгляд Уилла затуманился, когда он, позабыв обо всем, полностью отдался во власть ощущений и Ганнибала. Он был уже близко и тек все сильнее, когда Ганнибал насадился на его член почти до основания. Ганнибал царапнул зубом уздечку, и Уилл жалобно вскрикнул, почти в унисон с пением церковного хора, призывавшего божью милость. Он зарычал, вновь запуская руку в волосы Ганнибала, и придержал его голову, пытаясь засадить глубже. Встретив сопротивление, Уилл всунул ему в рот большой палец и непристойно растянув губы, полностью скользнул членом внутрь. Ганнибал расслабил горло и открылся ему, позволяя себя использовать, его ладони все так же были сложены в молитвенном жесте, пока Уилл вбивался ему в глотку. Руки Уилла дрожали, он хотел было притормозить, отсрочить разрядку, хотя бы на краткий миг вынырнуть из неумолимого, как волна цунами, поклонения Ганнибала, стремительно утаскивающего его за край. Но Ганнибал мгновенно расцепил руки, и его молитва стала требованием — он крепко обхватил Уилла за бедра, безмолвно побуждая трахать себя сильнее. Не в силах отказать страждущему, Уилл толкался все быстрее, срываясь в бешеный, рваный темп, еще и еще, пока наконец не кончил, поминая всуе то Бога, то Ганнибала. Он обессиленно откинулся на спинку трона и запрокинул голову, скользя невидящим взором по мозаичным изображениям с ликом Христа и сцен из Апокалипсиса. Ганнибал продолжал посасывать его опадающий член, а затем мягкими кошачьими полизываниями собрал все семя, стараясь не упустить ни единой капли. Страсть схлынула, уступив место прежнему сдержанному поклонению. Уилл поднес трясущуюся руку к его лицу и огладил твердые, резкие линии, любуясь золотистыми переливами от танцующего пламени свечей на коже. Ганнибал поднял глаза, ласкаясь щекой к его ладони. — Я буду поклоняться тебе до конца моих дней, — поклялся Уилл, поглаживая пальцем припухшие оттраханные губы. — А я тебе. Ласковые пальцы заправили член Уилла обратно в брюки, затем пробежались по бедрам и спине, успокаивающе разминая напряженные мышцы. — Давай уже уйдем отсюда. — Уилл поднялся с трона, подал Ганнибалу руку и притянул его ближе. — Символизм — это по твоей части, а для воплощения моего замысла с тобой, мне потребуется кровать. Ганнибал улыбнулся. — Gute Nacht, Schwester (Доброй ночи, сестра — нем.), — обратился он в пространство за троном. Уилл резко развернулся, услышав испуганный вздох. Во мраке дверного проема, наполовину скрытая тенью, стояла юная монахиня, скорее даже послушница в традиционном облачении, и смотрела на них остекленевшими глазами. На мгновение она встретилась взглядом с ошалевшим Уиллом, и мгновенно вспыхнув, торопливо скрылась во тьме коридора. — Как долго она была там? — Уилл повернулся к Ганнибалу. — Она появилась еще до призыва к литургии. Полагаю, она собиралась попросить нас покинуть трон и возможно, прогнать со второго этажа — во время мессы он закрыт для посетителей. — Она… ты… СРАНЬ ГОСПОДНЯ! — Ганнибал беззаботно улыбнулся ему и лукаво перекрестился. Уилл перехватил его руку, в наказание стискивая ее до боли. — Ты отсасывал мне перед монашкой?! — Как я уже говорил, поклонение и поругание — зачастую две стороны одной медали. — Ганнибал всмотрелся в темноту галереи. — Интересно, что из этого она нашла в увиденном? — Ушам своим не верю! Бедная девочка, она же… — Теперь имеет все основания для покаяния. — Ганнибал улыбнулся, глядя в сконфуженное лицо Уилла. — Никакая божественная сила не заставляла ее быть свидетелем моего поклонения. Она могла обратиться к властям, или дать знать охране, или, по крайней мере, попросить нас покинуть зал. Но она решила богохульствовать вместе с нами, Уилл. Хотел бы я знать, что скажет она в свое оправдание во время исповеди, когда кара Господня нависнет над ней? Уилл поморщился и подтолкнул Ганнибала вперед. — Мы точно не станем прятаться в исповедальне, чтобы ты мог насладиться признанием монашки. — Думаю, мне не составит особого труда раздобыть сутану и дождаться подходящего момента. — Ну уж нет. — Уилл притянул Ганнибала к себе и заткнул его рот поцелуем. — Ты повеселился, и я тоже. А теперь давай убираться отсюда, чтобы мы могли богохульствовать еще долго-долго. Ганнибал кивнул и спустился со ступенек. Когда они подошли к лестнице, Уилл обнаружил, что невольно улыбается. Усмехнувшись и вопросительно подняв бровь, Ганнибал посмотрел на него. — В божественном столько жестокости. — Господи, ты будешь просто невыносим всю следующую неделю. — Всего лишь шесть дней, Уилл. По воскресеньям мы отдыхаем.