Ханна

Куртка летит в стену, Ханна падает на диван, раскидывает руки. Сообщает громко, но нарочито спокойно: — Как я заебалась. Следит, прищурившись, как Коннор аккуратно вешает свой пиджак, подбирает ее одежду. Думает: «Блядь, я вроде старше и все такое, а ухаживает за мной все равно он». Вздыхает и закрывает глаза. Поднимать себя из дурацкого чувства стыда, когда хочется взять револьвер и не то застрелиться, не то перестрелять всех фигурантов очередного дела — так себе занятие. — Лейтенант… — Не лейтенанткать дома! Усмехается. Привычное начало вечера. Сейчас будет увещевание о пользе вечернего душа и раннего укладывания спать. — Ханна, — у Коннора подозрительно смущенный голос, и она, задницей чуя, что что-то не так, все-таки разлепляет глаза, садится. Смотрит внимательно, пока он медлит. — Позвольте, я вам помогу? — Чего? С чем ты мне поможешь, парень? — Ну, — он смотрит на свои руки, как виноватый школьник, и Ханну захлестывает привычная, щемящая нежность. Какой же он ребенок, по сути. — Помогу вам расслабиться. Ханна думает, что ослышалась. Ханна ловит челюсть. Ханна уточняет: — Скажи, что ты имел в виду не то, что я, старая извращенка, подумала. — Я не знаю, что вы подумали, но если я правильно понимаю ваше выражение лица… То. — Да ты ебнулся, парень! — хочется вскочить и… А черт его знает, что «и». Щеки краснеют страшно, и непонятно, как объяснять Коннору, что ей за пятьдесят, а ему на вид едва двадцать исполнилось, а фактически вообще то ли полгода, если с конвеера, то ли два месяца, если с девиации. — Не обсуждается. Трахаться мы не будем. — Эм… Простите, лейтенант… Ханна. Я, наверное, все-таки не то имел в виду. Блядь. Так, все. В ванную и спать, пока не оказалось, что она вообще все не так поняла и не начала думать, почему его предложение помочь расслабиться она слышит как предложение секса, а не, например, массажа. Только от Коннора хрен отвяжешься, как от Сумо, когда тому очень хочется пообщаться с хозяйкой. Он тащится за ней до двери и успешно перекрикивает душ. — Я не полнокомплектная модель! Я не имею нужных деталей для занятия традиционным сексом! — Спасибо, я не хотела этого знать, — отзывается Ханна, старательно намыливая голову и сердито говоря себе, что ей плевать, что у Коннора в штанах. Это не ее дело. Точно не ее. И разочарование она испытывать не может. Не должна. Блядь, хоть из дома беги от всех этих откровений. — Но я скачал себе несколько пособий по оральному сексу! Ханна роняет мочалку. Потом аккуратно садится в ванну. Потом орет так, что стекла дрожат: — И думать забудь, придурок! Ты мой напарник, с напарниками не трахаются! Ни в каком смысле! В доме воцаряется тишина, нарушаемая лишь кряхтением Сумо, с которым опять никто не погулял. — Простите, — тихо говорит Коннор. Ханна сидит под душем и слушает, как негромко хлопает входная дверь. Со стоном откидывает голову на бортик, сообщает потолку: — Пиздец. Кажется, она обидела Коннора. А самое паршивое, что он ей действительно нравился. Красивый, неловкий, и эта его манера трогать все на свете, а потом облизывать пальцы… Ханна сползает ниже, смотрит сердито на собственное тело. Она старая и страшная, в таком возрасте вообще надо выключать чертово либидо нахуй. Жаль, у людей нет никакой программы или волшебной кнопки, чтобы нажал — и нет проблем. Сиди теперь в ванне, думай, что только что запретила поднимать тему секса тому, кто поднял ее впервые за десять долбанных лет. А еще — что надо бы самой загуглить хотя бы порнуху. А то если уже андроиды понимают, что проблема в недоебе, с этим точно надо что-то делать. А раз она взрослая самостоятельная женщина, то и делать придется самостоятельно. — Ханна, — дверь открывается, Коннор присаживается на край ванны раньше, чем охреневшая от такой наглости Ханна находит, что сказать, — вы мне очень нравитесь. Я правда хочу с вами… Ну, как могу. *** — Это ненормально, — бормочет она, устраиваясь на кровати. — Я старая и страшная. — Вы очень красивая, — улыбается Коннор, садясь рядом. — Вы живая. — Ты тоже живой, если у тебя вдруг с этим проблемы, — огрызается она. — И все ваши симпатичные девочки-андроиды живые. — Но мне нравитесь вы. Ультимативное заявление сочетается с первыми прикосновениями, его пальцы скользят по телу, Коннор наклоняется, целуя ее плечо. Ханна лежит, стараясь расслабиться и думает, что надо было выпить виски, хоть полстакана. Так она не нервничала даже в свой первый раз. Но что бы там себе ни скачал Коннор, оно явно помогает. Так Ханну никто и никогда не ласкал. — Разденься, — просит она, понимая, что ей неловко еще и от того, что она голая, а Коннор нет. Он смущается. — Я выгляжу странно, Ханна. Вам может не понравиться. — Раздевайся давай, — требует она и сама тянется к его рубашке. — Нашел странность! Хотя он прав. Если выше пояса у андроидов красивая, совершенно человеческая грудь, то под тканью трусов, изображающих, между прочим, вполне достоверную выпуклость, гладкий, как у кукольного Кена, пах, даже без волос, которые скрывали бы нечеловеческую анатомию. Ханна не может удержаться, накрывает рукой выпуклость, от которой странное чувство, будто у Коннора под трусами оказались еще одни трусы, только в тон кожи. — Простите, — вздыхает Коннор. — Меня разрабатывали, не думая о такой функции. Но я могу потом заменить детали. Она молча откидывается на кровать. Всегда считала, что старухи, заводящие молодых любовников, выглядят жалко. Но что делать, если молодой любовник хочет тебя сам, и ты, блядь, не ледяная статуя, чтобы отказывать? Коннор гладит ее тело, целует бедра. Наклоняется между ними. — Чеееерт, — очень острые, пронизывающие ощущения. Как делают куни она видела только в порнухе, и то сто лет назад. Муж, чтоб его, был слишком мужественным хреном, чтобы полизать жене, а от любовников она сама ничего не хотела, кроме быстрой разрядки. Коннор чуть приподнимаясь над ней, губы блестят от смазки. — Вам нравится. — Да, блядь, останавливаться только зачем?! Он улыбается, снова касаясь ее губами, и Ханна комкает простыни в кулаках, запрокидывает голову, забывая, как дышать. Думает: как жаль, что нельзя заняться сексом, и стонет, кусает запястье, когда внутрь проскальзывают пальцы. Сначала они холодные, и это странно, но нагреваются быстро, скользят в ней, нажимают куда-то так, что она задыхается, почти смеется, стискивает собственную грудь до боли. Коннор ласкает ее руками, улыбаясь и почему-то кусая губы, и она, когда первая волна спадает, думает — кажется, ему все-таки тоже нравится. Тянется к нему, касается груди. — Ты можешь возбуждаться? — Да, — у него неожиданно хриплый и удивленный голос, она хмыкает — ну да, этого он, пожалуй, не нагуглил. Гладит его кожу, сначала слегка, потом сильней, с удовольствием замечая, как он начинает дрожать, и сама выгибается во втором, еще более ярком оргазме. — Черт, — стонет, пытаясь отдышаться, возбуждение не спадает, а наоборот, кажется, что все это — только прелюдия к чему-то большему, и пальцы в ней это знают, давят, словно найдя-таки волшебную кнопку, двигаются, растягивают, скользят внутри и снаружи. Только она не согласна получать удовольствие одна. Коннора надо ласкать сильно, так, чтобы чувствовать пластиковый корпус под кожей. Там, где у людей низ ребер, у него стыкуются пластины, и Ханна запускает пальцы в узкую щель, касаясь верхней изнутри. Теперь очередь Коннора стонать и выгибаться так, что она едва успевает выдернуть руку из сходящихся пластин. — Еще, — просит он, глядя на нее зачарованно. — Пожалуйста, сделай так еще. — Ты тоже, — усмехается она, сжимаясь на замерших пальцах. Он улыбается, откидываясь назад, лаская ее сильнее, кожа на его ребрах тает, открывая белый корпус, и уже не обязательно действовать наощупь, все видно. Это напоминает, что она трахается не совсем с человеком, и это странно, но ей слишком хорошо, чтобы думать об этом, и слишком нравится смотреть, как Коннор закатывает глаза, слушать, как он стонет, и при этом чувствовать его пальцы внутри себя. Она запускает ладонь глубже, нащупывает что-то в нем, и не надо думать, что это, и как это страшно — наверное уж если бы Коннору было плохо, он бы сказал. Нажимает, и Коннор кричит протяжно, а внутри нее вдруг проходит слабый разряд тока, мгновенно закидывая на Олимп самого яркого оргазма в жизни. Она пытается отдышаться. Соскальзывает с неподвижных пальцев, смотрит в застывшее лицо. Успевает испугаться, когда Коннор встряхивает головой, оживая. — Простите. Это было, — моргает, не в силах подобрать слов, но улыбка сияет вполне однозначно. — Угу, — хмыкает Ханна, — взаимно. Все-таки он был прав. Давно надо было потрахаться, а не ебать себе мозги. И засыпать с ним, обняв, как плюшевого медведя, почти так же охуенно, как трахаться.