let me, please, I don't want to be here anymore

      Тёмная и так сильно надоевшая и пустая раздевалка давит на Пашу, который просто слегка сошёл с ума. Перед ним сидит Смолов, который напуган до ужаса. И ведь ему даже не убежать, ключ от этого помещения находится в кармане шорт Мамаева, который просто так его не отпустит.       — Обещал не бросить, да, сука? — буквально шипит Мамай сквозь зубы, подходя ближе к Феде. Он садится на корточки рядом с ним, приближаясь к его лицу, — Говори! Обещал же, блять.       Смолов не в силах что-то выдавить из себя, ведь он просто зажался от страха в угол, сгибая колени и закрывая лицо руками. Страх полностью поглотил его, лишая возможности говорить и двигаться.       — Не хочешь говорить по-хорошему? — злая улыбка ползёт по лицу Паши, оповещая о недобром, — Тогда будем по-плохому.       Мамаев встаёт и поднимает Федю за шиворот, прижимая к стене сильнее. Семнадцатый чуть наклонил голову в бок, безумно улыбаясь, смотря прямо в глаза Смолова, который отчаянно пытается их прятать. Сегодня не выйдет.       Мамай кусает шею парня до крови, слизывая все выступившие капли и довольно улыбается. Он отпускает ворот футболки девятого и подставляет колено к его паху, не давая уйти.       — Отпусти, пожалуйста, — наконец выдавливает из себя Смолов, запинаясь, смотря на Пашу с неимоверным страхом в глазах, — Я не виноват в этом!       — Не виноват?! — восклицает Мамаев, стискивая зубы, — Ты бы мог отказаться, в курсе?! Но ты, блядь, с радостью согласился. Сукин сын!       Паша с размаха ударяет Федю кулаком в грудь, после чего попадает по челюсти. Тот стонет от боли, пытаясь согнуться и закрыться от Мамаева, но футболист хватает его за шею, препятствуя этому.       — Теперь ты, сучёнок, почувствуешь то же самое, что чувствовал я, — прошипел семнадцатый, слегка надавливая на горло Смолова, — Почувствуешь, блядь.       Мамаев довольно и зло улыбается, им управляет скорее демон и месть, чем разум. Он буквально разрывает футболку на девятом, проводя по его разгоряченной коже своей ледяной ладонью, чувствуя его дрожь и мурашки.       Паша всё так же держит Федю за горло, спускаясь вниз, кусая его грудную клетку, оставляя открытые раны, которые безумно жгли кожу Смолова. Он спускался всё ниже, опускаясь к шортам и белью. Мамаев одним движением стянул всё с девятого, резко поднимаясь и прижимаясь ближе к нему, лишая возможности двигаться.       — Пожалуйста, отпусти, — тихо и хрипло шепчет Смолов. Горло практически полностью перехватило, лишая возможности подавать голос и сопротивляться.       Мамай игнорирует это, резко поворачивая Федю лицом к стене, быстро разбираясь со своей одеждой, оставляя её лежать на полу.       — Ну и на чей хуй ты сел первым? Антон, Лёша? Или они тебя в два ствола ебали, шлюха? — зло прошипел Паша на ухо девятому номеру.       Мамаев распределил смазку с члена по всему стволу и резко вошёл, слыша, как Смолов громко вскрикнул в стену, после чего довольно усмехнулся и закрыл его рот ладонью.       Семнадцатый начал быстро двигаться в Феде, откидывая голову назад, довольно простанывая, чувствуя выделяющуюся кровь внутри Смолова, зло посмеиваясь.       А Смолова как-будто разрывало изнутри, но сжиматься было нельзя, иначе он получит по спине, возможно даже получит перелом позвонков, ну, или руки.       Паша припал к уху девятого, смеясь, ускоряясь в нём.       — Ты понимаешь, что от меня ещё никто не уходил? Я тебя, блядь, предупреждал, что я псих и если что, то целым ты от меня не сбежишь, пидор, — прошипел Мамаев вперемешку со стонами.       Семнадцатый вышел из Феди, откидывая его к столу, наклоняя и вновь резко входя, надавливая на голову Смолова, заставляя его упираться в обивку, пытаясь её укусить и заглушить крики, что получалось очень плохо.       Мамаев вскоре вновь вышел из девятого, ставя его на колени, надавливая на его скулы, заставляя открыть рот.       Паша резко вошёл в рот Смолова, начиная откровенно стонать, входя всё глубже.       Из глаз Феди ручьём полились слёзы, было неимоверно больно и неприятно в горле. Очевидно, примерно месяц придётся лежать на животе и лечить задний проход и горло, плача в подушку вновь и вновь.       Мамая сейчас не особо трогает это, да и вряд ли будет вообще трогать когда-нибудь.       Мамаев кончает в глотку Смолова с громким стоном, заставляя его проглотить всё, только после этого отходя к своим вещам и быстро одеваясь, доставая ключи из кармана, отпирая дверь.       — Удачи тебе в «Локомотиве», сука, — бросил Паша и вновь зло рассмеялся, выходя из раздевалки, оставляя Федю сжиматься в комок и плакать, истекая слезами и чувствуя неимоверную душевную и физическую боль, разбивая последние частички любви.