смотри, Бог

      Мин Юнги широко развёл ноги, откидывая голову на плечо Ким Тэхёну, у которого сидел на бёдрах, спиной к лицу. Грудь тяжело вздымалась; руками Юнги упирался в толстые доски скамьи, пока руки младшего расстёгивали ремень на очень облегающих джинсах черного цвета. Длинные пальцы слегка подрагивают от нетерпения; дома возможности уединиться почти нет. С тех пор как мать рассталась с отцом, начала пить и приводить в дом других мужчин, меняя их, как носки, каждый миллиметр когда-то уютной квартиры окружил табачный дым, вонь алкоголя и чужого семени. Юнги пытается помочь брату стащить джинсы. Тэхён жарко дышит на ухо старшему, заставляя того вздрагивать и постанывать.       Ким знал, что мочки — одна из чувствительных точек на теле брата, и так любил этим пользоваться. Юнги слегка краснеет, собственные звуки дерут горло, словно сотня маленьких коготков, и, кажется, из них пойдёт кровь, которого Мин вот-вот захлебнётся. В огромной пустой церкви слишком жарко (или так только кажется); по телам стекает пот. Тэхён с утробным рычанием тянет вниз чужие джинсы вместе с трусами; пальцы мгновенно обхватывают полувозбуждённый член у самого основания. У Юнги ноги разводятся немного шире, и он чувствует как трещит джинсовая ткань, тело бьёт слабые конвульсии.       — Привстань, — шепчет Ким и, отпустив орган брата, дал ему встать во весь рост, сам тем временем стащил с себя джинсы и боксеры. Руки тянутся к талии Мина, но Тэхён не спешит насаживать старшего на свой член, хоть так хочется почувствовать сжимающее нутро старшего. Юноша отталкивается от спинки скамьи; он прижимается к нежной, бледной коже, сильно сжимая пальцами до покраснения. Юнги замирает и даже почти не дышит, по телу бежали мурашки. Так всегда; Мин никогда не мог устоять перед прикосновениями младшего. Прячась в комнате в те редкие моменты, когда дома таки никого не было, Юнги таял, вжимаясь в тело Кима. А сейчас рухнуть на колени хотелось.       — Нагнись, — не просит, приказывает Тэхён. Мин хнычет, как маленький ребёнок, но слушается (правда после шлепка). Чужой, горячий язык коснулся сфинктера. Юнги дёрнулся и придушенно зашипел. Он обнажен, развращен своим младшим, сводным братом перед Иисусом. Они так грешны; до дрожи, до стоном, до молитв, но не богу. Слепое распятие якобы когда-то существовавшего человека. Распятие, людьми воспринимающееся как божество, лик спасения, лик Творца всея. У Юнги улыбка расплывается, стоны становятся громче.       — Тэхён~а, — Мин готов свалиться, почти в обмороке. Тело трясётся, алтарь плывёт перед глазами, вместе с тусклым золотым свечением. — Тэ, прошу. Вытрахай меня! Но Ким не спешит, облизывая ягодицы, шлёпая по ним и кусая, царапая нежную кожу. — Такой сладкий, — у Тэхёна хрипловатый голос, сводящий с ума. Последний раз прикусив правую ягодицу, младший резко встал. Ким перехватил брата за руки и завел за спину, нагибая Мина ещё сильнее. Юнги снова зашипел от дискомфорта, но не вырывался и не просил освободить конечности. Хватка не сильная. Свободной рукой Тэхён направил себя в старшего.       Головка члена надавливает на колечко мышц, а через несколько толчков Ким полностью охвачен нежными и горячими стенками. Сладкий, умопомрачительный плен. Юнги зубы до боли в дёснах стискивает, в уголках глаз скапливаются слезинки, а ногти впиваются в ладони. Сначала легкие перехватило, словно спазмом. Стоны вымученные, жалкие, но через какое-то время наполняются удовольствием. Распирающее чувство колени Юнги подгибает. Звуки толчков разлетаются, скапливаясь дымкой аморальной походи под сводом церкви. Мин скалится, смотря затуманенным взглядом на алтарь. Чёртово распятие.       Слепец. Глупец. Немой. Несуществующий. Юнги громко стонал, руки слегка занемели уже, но так приятно от того. А Тэхён безжалостно втрахивался в ослабевшие и желанное тело. Ему нравилось играть с ритмом, темпом, углами. — Ты такая шлюха, Юнги~я. И я благодарен судьбе за такого тебя. Моего тебя. Моя шлюха. Ведь так, м? — и Юнги стонет, словарный запас перекрыт, слова, стать ответом которые могли, испарялись. Мин желал только одного: кончить от члена своего брата в себе. — Ответь перед Богом.       КимТэ схватил брата за волосы, начав входить грубее, долбя простату. МИн сорвал голос. Ему всегда нравилось до срывов, хрипов. А дома матери лгать, что просто слегка простудился или с друзьями громко пел. Но кому дело до того, что в действительности при каждой возможности сводный брат его трахает, как настоящую шлюху? Сейчас снова приходится скулить, как щенок. Иначе не выходит. — Отвечай. — Д.да, — едва сам себя услышал Мин. Колени всё сильнее и сильнее гнулись, хотелось упасть или хотя бы сесть, сил оставаться в такой позе нет.       Юнги снова всматривался в алтарь, попытался немного выпрямиться. Тэхён усмехнулся, громко выдохнув, и перехватил брата поперёк живота, отпустив волосы. — Ты ведь хочешь, чтобы я кончил в тебя? — это не было вопросом, это не было предложением. Уверенное утверждение. Тэхён рычал, словно зверь. Иногда старшему казалось, что с его сводном брате действительно живет какой-то демон или животное, но это в разы сильнее возбуждало. Киму нравилось так сильно, когда на пике оргазма нутро сильнее сжимается, затрудняя движения. — ТэТэ… — Не рыпайся, — зарычал Ким, кусая мочку уха старшего, — почувствуй как я заполню тебя до краёв. Юнги~я.       Вязкое тепло растеклось по внутри. Тэхён охнул, толкнувшись глубже, почти до невозможного. Юнги кончил следом, без рук (своих или брата). Тяжело дыша, оба осели на скамью обратно, только теперь уже отдельно. Ноги тряслись и пальцы немели. Медленно натягивая нижнее бельё и джинсы, братья не смотрели друг на друга. Глаза обоих их всё ещё были мутными от удовольствия. И только глаза распятия над алтарём оставались слепо смотрящими куда-то в потолок, как в небо.