Никогда

***

      Что нужно простому человеку для счастья? Вопрос, который тревожит, да что там, тревожил, тревожит и будет тревожить сердца миллионов людей, которые безнадежно пытаются отыскать ответ на этот, как казалось на первый взгляд, простой вопрос. Они считают, что это чувство способно помочь им вырастить крылья и взмыть в небо свободной птицей, которая более никогда не коснется бренной земли и не испачкает об нее свои прекрасные перья. Да вот только, не все понимают, что этот полет, каким бы чудесным он ни был, может закончиться в считанные секунды, даже не успев начаться. Чем выше взлетишь – тем больнее падать, так и эта птица, что порхала в облаках мгновение назад – уже стремится вниз, разрывая плоть о камни и лишаясь своих изящных крыльев. Но никто не знает, как повелит судьба и может даже эта птица сможет вернуть свои драгоценные крылья и снова взмыть в бескрайнее небо.              Только вот люди не птицы. У них нет цепких когтей, хвоста и крыльев, они не знают, какого это –лететь навстречу горизонту, ощущая, как мощный ветер треплет перья. Люди летают совершенно иначе. Люди любят. Страстно, беззаветно, забывая обо всем вокруг, безумно. Любят до потери сознания, до кома в горле, до слез на глазах, любят, пока не начнет тошнить от этой любви. Да вот только незадача – от такой любви не тошнит. Это чувство, как сильный наркотик: ты думаешь, что проживешь и без нее, но стоит попробовать один раз и она не выйдет у тебя из головы, будет рассекать твои мысли подобно острому мечу, заполняя все пространство собой. И ей, этой любви, не важно какого ты ранга, нации, возраста, пола – ей на это откровенно наплевать и если ты попадешь в эти сети – пути назад нет.              Она считала, что ее любовь приносит лишь боль, страдания и смерть. Казалось, что могильный холодок следует за ней по пятам, не давая насладиться жизнью, да и она, впрочем , не так уж и рвалась ею наслаждаться. Самое страшное – когда человек уже ничего не хочет. Перестает бороться, сражаться за свое право быть счастливым и верить, что и его сказка жизни окончится чем-то действительно хорошим, что заставит улыбнуться даже в самые паршивые дни. Все, что остается это разбазаривать оставшиеся годы, просиживая в барах за очередной пиалой с саке, пуская на ветер деньги в казино, поддерживая звание Легендарной Простофили.              Наваки был слишком мал, чтобы умереть вот так, на войне, его судьба была слишком жестока для маленького мальчишки, который не осознавал всего ужаса. Дан был ее любовью. По-настоящему ли? Цунаде нужен был человек, который бы понял боль ее утраты, поддержал, и он просто оказался рядом. Но он все равно должен был жить дальше. Ведь война никого не щадит, да? Даже самых добрых.              Джирая. От одного имени сеннина по телу пробегала дрожь, а в голове всплывали образы взбалмошного и неугомонного мальчугана лет десяти, который только и делал, что пытался заполучить хоть каплю ее внимания, но получал лишь в глаз или по солнечному сплетению. В двадцать он понял, что действовать напрямик это не вариант и просто оставался рядом: поддерживал нужным словом, помогал, давал советы, но все так же звал на пресловутое свидание, получая отказ за отказом, но не сдавался. Единственный раз, когда его руки опустились – когда он узнал, что его обожаемая Химе приняла предложение Дана. Именно в тот день он понял, что саке не только веселит в приятной компании. Оно заставляет задуматься о жизни, ее укладе, да и вообще о ее смысле. Никто тогда не узнал, почему именно повелитель жаб пропустил тренировку, которые были для него важнее всего, кроме наследницы Сенджу, конечно. Голова будто трескалась изнутри, боль вонзалась острым ножом от каждого лишнего громкого звука, а капилляры на белках глаз полопались от перенапряжения и впервые пролитых за долгие годы слез. Это было выше него, но он продолжал любить ту взбалмошную девчонку, хоть больше и не давая повода это увидеть. Лишь после смерти Дана Цунаде впервые за это время услышала от него комплимент.       — Принцесса, ты сегодня особенно обворожительна! — девушка услышала за спиной знакомый голос, который слишком давно не говорил нечто подобного. Джирайя уже приготовился выдержать пулемет выражений на подобии «На что ты надеешься, идиота кусок? Кретин извращенный», но ответом ему было лишь молчание. Цунаде медленно развернулась в три четверти, лицом к товарищу и одарила его легкой грустной улыбкой. Она то знала, что уйма бессонных ночей и выплаканные глаза ничуть не делали ее красивее. Но ему было все равно. Она оставалось для него все такой же прекрасной и обожаемой.              Воспоминания о товарище ( только товарище ли?) нахлынули, как лавина после раската грома. Первое задание, все эти комплименты, особенно то, где она избила его до полусмерти. Если бы она тогда знала, что случится, стала бы она тогда ему что-то ломать? Простила, простила бы и пальцем не подумала тронуть. Слезы вырвались из глаз, оставляя на впалых щеках две мокрые дорожки. Пиала с саке вмиг оказалась опустошенной. Раз за разом она наполнялась и тут же пустела, как будто алкоголь испарялся, стоило ему коснуться стенок чаши.              Все снова по кругу. Она не спит сутками напролет: днем загружает себя работой, а ночью напивается вдрызг и вспоминает. Вспоминает все, что только можно, цепляется за любую фразу, жест и просто его взгляд, который в любой ситуации смотрел на нее с щемящей нежностью и восторгом. Она все потеряла. Она потеряла его.              Цунаде думает, что никто не замечает ее настроений, ведь она так старается быть как раньше: отчитывать Наруто, пререкаться с Шизуне, да и в целом исполнять свои обязанности, она же Хокаге-сама. Но они не глупые, они все видят. Один пытается рассказывать самые забавные истории с заданий, а другая уже не кричит, как только увидит бутылку саке, потому что понимает – бесполезно.       — Пора бы и закругляться, — женщина отставила в сторону бутылку и, закрыв глаза, откинулась в своем кресле, разминая затекшие мышцы шеи и спины.       — Опять пьешь, Цу-чан? — Куноичи резко открыла глаза, в надежде увидеть того, по кому она льет слезы уже долгие месяцы, того самого мужчину, который оставался все тем же взбалмошным мальчишкой.       — Джирайя, — она протянула руку, но не смогла коснуться его. Не ощущалось ничего, пальцы скользили по пустоте, а желанный образ сеннина просто растворился. Лицо исказила гримаса отчаяния, которая исчезла так же быстро, как и появилась. — Допилась, все таки. И даже пошутить про это некому.       Цунаде шептала себе под нос слова о сожалении, о глупости и о том, что ничего нельзя вернуть. Ее накрыло новой волной дрожи и капли одна за одной падали на стол, создавая различные композиции. Пятая Хокаге стерла слезы с лица и резко встала, от чего у нее закружилась голова и пространство вокруг поплыло. Пришлось опереться на крепкий деревянный стол, чтобы не рухнуть.              — Да я смотрю, ты совсем плоха, Химе.              Снова этот голос, который врывается и рушит тишину. Он врезается в уши и эхом отдается где-то сознании, вынуждая вновь и вновь отдаваться воспоминаниям. Сколько уже раз она видела этот образ в свете луны? Так и не счесть, но раз за разом, где-то там, глубоко в сердце еще тлеет уголек веры в то, что он жив и скоро вернется. «Если ты вернешься, то тебе больше не придется скрывать свои чувства». Ей стоило сказать ему это в лицо, может, нет, он точно бы не стал так рисковать. Можно было сколько угодно тешить себя мечтами. Но итог один – его больше нет.       — Ну-ка, давай, присядь обратно, а то дальше двери не дойдешь, — из-за ясного неба лунный свет со всей своей мощью мог освещать тело мужчины. На нем была его привычная экипировка. Особенно выделялась рука: она вся была перебинтована, вплоть до запястья. Белые волосы спадали на лоб, ведь повязки, которую он вечно носил, не было на месте. Видимо, потерялась или еще что-то. Сеннин помог Цунаде вернуться в сидячее положение на ее кресле. Он поднес руку к ее лицу, заправил спадающую прядь за ухо и, положив руку на щеку девушке, чуть приподнял ее голову, чтобы заглянуть в глаза. Если бы существовало море из тоски и отчаянья, то оно точно бы было во взгляде пятой Хокаге. Джирая грустно улыбнулся.       — Когда же это уже кончится? Сколько можно меня мучить? — полушепот вырывался из уст женщины. Она мутным взглядом смотрела прямо на человека перед собой и ждала, когда же и этот образ безвозвратно канет в лету, оставляя лишь очередное воспоминание. Она протянула руку к нему, он всегда пропадал, стоило попытаться до него дотронуться, пальцы никогда не могли приблизиться, как бы она не пыталась. Но не в этот раз. Кончики пальцев коснулись теплой кожи шеи: сначала робко, боясь, что все снова исчезнет, но не исчезало, а потом смелее, поняв, что это не очередная иллюзия. Сеннин присел перед ней на корточки, перехватывая неловко застывшую руку Цунаде, и поднося ее к своим губам, опалил горячим дыханием. Его Химе была вся ледяная, словно сугробы в январе. Окно было на распашку, хотя на улицах Конохи уже ходила поздняя осень. Она ждала. Ждала все это время.       — Настоящий… Живой…       — Самый настоящий и самый живой. Я же обещал, как я мог не вернуться? Да и ты не соврала, сказав, что будешь плакать.              Отшельник вытер слезы с красивого лица подруги, все еще держа ее руку в своей. После этих слов Цунаде трезвела на глазах. Он и правда был здесь, держал ее руку, отвечал, не пропадал в пустоту. Она просто не могла поверить. Химе соскочила со стула и рухнула на Джирайю, изо всех оставшихся сил обнимая его, запуская пальцы в непослушные белые волосы, что теперь были беспорядочно раскинуты по полу, на который они упали. Цунаде уткнулась отшельнику в шею. Он чувствовал, как по ней текут теплые дорожки слез, слышал тихие всхлипы, отчего обнимал свою Химе сильнее, вдыхая цветочный аромат духов, который всегда сопровождал ее.              — Я так скучал по тебе, Принцесса, —Джирайя приподнялся на локтях. Как только взгляды шиноби встретились, то сеннин мягко улыбнулся: он действительно рад, что выжил после той драки с Пейном, что каким-то чудом смог отыскать целителя, который помог с рукой, что вернулся сюда, в Коноху, к его первой и последней любви, которая наконец-то распахнула руки, готовая принять его любовь и дать свою взамен. Куноичи тоже улыбалась, но не как раньше – по-настоящему, от всей души. Она чуть поддалась вперед. Джирайя, спустя столько лет, все таки заполучил то, что хотел. Их губы плавно переплетались друг с другом, момент был настолько завораживающим, что казалось, будто шиноби вот-вот забудут, как дышать. Дыхание сбилось и подрагивало, руки отшельника прятались то в светлых волосах, то бессмысленно блуждали по плечам, спине и рукам.              — Больше никогда не оставляй меня.       — Никогда.