День и ночь

Моргауза промахнулась. Это был первый ее очевидный для Ценреда промах. Более того, Моргауза и сама была удивлена. — Ты?.. — процедила, впившись в невзрачного темноволосого парня взглядом. — Ты должен быть мертв! Тот мгновенно сообразил, что речь идет о нем, даже попытался что-то предпринять. Отскочил назад... и был подхвачен под руки с обеих сторон — двумя воинами Ценреда. Рванулся — но его уже уводили, кивок Ценреда послужил сигналом. Моргауза проводила своего знакомого неодобрительным взглядом, но задерживать не стала. — Это и есть Гвиневра? — насмешливо поинтересовался Ценред. — Это слуга Артура, — прошипела Моргауза. — Ты говорила, что здесь появится его истинная любовь, а не слуга, — Ценред поднялся с трона, приблизился к женщине, обнял ее за талию. — Где-то ты ошиблась, драгоценнейшая моя Моргауза. Колдунья перевела на него отсутствующий темный взгляд, потом снова посмотрела вслед уведенному парню. — Ошибки быть не могло, — сказала медленно, будто сама не до конца верила в свои слова. — Это он, Ценред. — Он — что?.. — Истинная любовь Артура, — объяснила Моргауза с прорезавшимся раздражением. Ценред расхохотался. Он смеялся так долго и искренне, что Моргауза в конце концов не выдержала. — Что забавного? — спросила, отстраняясь, глядя почти зло. — Думаешь, Артур такой идиот, что помчится в ловушку ради слуги? — Чем слуга отличается от служанки? — Ценред действительно не понимал. — Тем, что чувство к нему не может быть осознанным, — отрезала Моргауза. — Артур не дурак. Он не станет рисковать своей жизнью ради того, в чем сам себе не признается. — Я бы на твоем месте не был так уверен в «неосознанности» его чувств, Моргауза, — усмехнулся Ценред. — Много ли ты знаешь о принце Артуре? Много ли, в конце концов, знает Моргана? Первый же роман со служанкой перерастает в настоящую эпопею, прекрасные принцессы неизменно получают отказ — разве это не подозрительно? Артур придет, Моргауза. Если только ты и впрямь не ошиблась с заклинанием. Моргауза отступила на шаг, глядя на Ценреда с внезапным подозрением: — Тебе-то откуда знать, что предпримет Артур? — спросила. Ценред никогда не вызывал в Моргаузе особого интереса, она считала, будто видит его насквозь. И даже не задумывалась, почему «привороженный» Ценред никогда не проявлял к ней физического влечения. Страхом это объяснить нельзя было. — Я понимаю его лучше, чем тебе кажется, — ответил Ценред. На лице Моргаузы медленно проступила гримаса отвращения. *** Пленник был хорош. Ценред мог бы побиться об заклад, что пару лет назад слуга Артура напоминал гадкого утенка. Сейчас он казался намного симпатичнее и мужественнее самого Артура: чистое лицо, острые скулы, пальцем проведи — обрежешься, темные волосы, аккуратно подстриженные, как и надлежит слуге, ясные синие глаза, стройное, подтянутое тело, скрытое мешковатой одеждой. Должно быть, сплошное удовольствие — подчинить такого, ломая: достойный соперник. Не те деревенские юноши, неспособные прожить и неделю. — Месяц, — задумчиво сказал Ценред, войдя в тюремную камеру и отпустив стражу. Остаться наедине с пленником он не боялся. — Ты протянешь не больше месяца. Молись, чтобы в течение этого времени Артур пришел за тобой. — Он не придет, — выплюнул парень. — Я не самый лучший слуга, с чего бы? — Ты — не только слуга, — Ценред подошел ближе. Пленник даже не подумал попятиться, забиться в угол. — Моргауза, может, и не догадывалась, но я знаю о тебе все. В глазах парня отразился ужас. — Тебя зовут Мерлин, — неторопливо сказал Ценред, — и ты... Договорить он не успел. Глаза Мерлина полыхнули пламенем: будь реакция Ценреда чуть медленнее, знай он о Моргаузе немного меньше и не готовься в любой момент отразить магию — был бы впечатан в решетчатую дверь. Ценред сумел уклониться. В рукопашной же никакой чародей не был ему достойным соперником — особое местечко у шеи, на которое достаточно слегка надавить, оседающее тело. — Стража! — крикнул Ценред, подхватывая Мерлина, который оказался не только истинной любовью принца Артура, но и магом — одним из тех, кого принц Артур поклялся истреблять. *** Зелье горчит. Такое едкое, во рту скапливается слюна, и невыносимо хочется сплюнуть, но его заставляют закрыть рот, заставляют проглотить, а кто — Мерлин не видит. Король Ценред позаботился отдать приказ, чтобы ему завязали глаза, и теперь... Что это за зелье? Яд? Или сыворотка правды? Ценред знает, что Мерлин — маг, он надеется узнать что-то еще? А может, этот горький настой сварила Моргауза? И он, скажем, отрезает доступ к дару... чтобы наверняка. Это правда, Мерлин сейчас не чувствует своего дара. С чувствами вообще творится что-то странное — тело кажется болезненно горячим, участки кожи в определенных местах пульсируют, будто открытые раны, и почему он ничего не видит? Мерлин не может вспомнить. Когда зрение возвращается к нему, — внезапно, будто кто-то снял с глаз несуществующую повязку, а-ха-ха, какой бред, этого же просто не может быть, — Мерлин видит Артура. Точно, он ведь только что принес ужин, который его ослиное высочество сейчас поглощает, глядя на Мерлина так, будто видит его впервые. Может, дело в том, что Мерлин обнажен? Странно, он совершенно не помнит, когда успел раздеться. — Раздвинь ноги, — велит Артур буднично, таким же тоном, которым говорит «начисти мои сапоги и постирай рубашку». Артур — принц с претензией на благородство. Ему не пристало бегать за девушками или выпроваживать их из собственной спальни ближе к утру. Разговоры пойдут. Уж лучше изображать из себя безнадежно влюбленного в служанку — ни о каких отношениях и речи быть не может, благородство же. И все такое прочее. Однако естественные потребности организма никуда не деваются. Удовлетворить их — все равно что съесть завтрак, принесенный слугой. Поэтому, должно быть, Мерлину не следует удивляться, когда он чувствует шлепок пониже спины; когда Артур, заломив ему руки за спину и толком не прожевав свой ужин, нагибает его вниз — без всяких сантиментов; и, наконец, когда принц говорит: — Раздвинь ноги. Тем не менее, Мерлин удивляется. Потому, что раньше Артур себе ничего подобного не позволял; потому, что его руки слишком холодные — никогда они не были такими, даже когда Артур размазывал по лицу Мерлина ягодный сок, а их поджидала очередная опасность; потому, что Артуру не нравится причинять боль. Прежде — не нравилось. — Что... — пытается спросить Мерлин, но ответом ему становится еще один шлепок, от которого по телу проходит горячечная дрожь: — Молчи. Мерлин молчит. Мерлин раздвигает ноги; Мерлин прикусывает губу и старается не стонать. Артур толкается в него жестоко, без малейшей жалости, и, хотя Мерлина трясет от неконтролируемого возбуждения, это слишком для него — боль сильнее, чем удовольствие, и это совершенно не в духе Артура, который говорил «ни один мужчина не стоит твоих слез, Мерлин» и вел себя как неловкий мальчишка. Артур, которого Мерлин знал, никогда бы не... Это не Артур, думает Мерлин. Что здесь вообще происходит? Мысль заглушается новой болью — что-то острое распахивает плоть на спине, и это ощущение, что его раскрывают, приходит раньше и пугает даже больше, чем сама боль. Мерлин кричит. *** С царапинами, расцветившими кожу, слуга принца Артура выглядел даже соблазнительнее. А еще он был очень послушным, несмотря на очевидные страдания — меньше всего Ценреда заботило удовольствие парня по имени Мерлин. Парня, оказавшегося магом. Вот уж и вправду запретная любовь — слуга, да еще и маг, которого нужно немедленно уничтожить. Принц Артур любит сложности. Теперь понятно, почему этому Артуру, едва ли способному не то что завоевать собственное королевство — отвоевать полученное в наследство, — так везло. Помощь мага. Без которого Артур ни малейшей угрозы не представляет. А значит, нет смысла заманивать его в ловушку. Нужно просто убить Мерлина — секрет чужого успеха. Но перед этим... Интересно, что он видел сейчас, испив особого запретного афродизиака, который Ценреду прислали из одной дальней страны? Только ли от боли впивался в собственные ладони ногтями, так, что под ними оставалась кровь? Простыня, на которую Ценред его уложил, тоже была в пятнах крови. Увлекся, ничего не поделаешь. — Скоро все закончится, — пообещал Ценред, проводя лезвием кинжала по шее Мерлина. Он толкнулся в податливое тело еще несколько раз, с удовольствием ощущая, как тесно сжимается тугое отверстие вокруг его члена. Без зелья было бы далеко не так интересно, подумал Ценред. А потом его отшвырнуло в сторону, приложив шеей о край стоявшего неподалеку стола. Конец столу, решил Ценред, когда что-то хрустнуло. Нужно было позвать стражу, но по непонятной причине голос ему не повиновался. *** День и ночь, думает Мерлин, заворачиваясь в простыню. Ему жарко и холодно одновременно, из заднего прохода течет, — не так много, как могло бы, — свежие раны ноют и кровоточат. Нужно что-то с этим сделать... выбраться... предупредить Артура. Вспомнив это имя, Мерлин непроизвольно содрогается. Он не хочет смотреть на отдающего концы Ценреда неподалеку — боится, что, увидев его, сорвется бесповоротно. А срываться никак нельзя. Нужно выбираться. Это все ничего не значит, ровным счетом ничего. Секс — не любовь. Есть любовь без секса, есть секс без любви. Ни то, ни другое не пятнает. Не делает тебя хуже. И все же — они будто день и ночь. Как можно было их спутать? Пошатываясь, он поднимается с кровати. У двери этого помещения, судя по всему, — личных покоев Ценреда, вряд ли стоит стража. Иначе на шум кто-то бы уже явился. И Моргаузы нет: находись она рядом, в первую очередь прибежала бы. Похоже, король Ценред в определенные моменты предпочитал уединение — и уж слишком полагался на странное снадобье, которым Мерлина напоил. Как оказалось, на магов оно действует не столь уж продолжительное время. Нужно выбираться, такая прекрасная возможность, думает Мерлин, — и не двигается с места. Он не представляет, как теперь будет смотреть Артуру в глаза.