***
Оркестр завершил прогон. Прозвучали заключительные аккорды и артисты вышли на сцену, завершая оперу поклоном. Ардвуд хмурился, видно формулируя мысль для замечания, однако сказать он ничего не успел. Послышались хлопки из зала. Дирижёр обернулся, смотря на сидящего в зале старичка. Тот поднялся с места, и шустро для своего возраста направился к подъёму на сцену. — Очень интересное видение, к сожалению не очень соответствующее времени, когда это произведение было написано, — все присутствующие удивлённо смотрели на Генри, спокойно поднимающегося на сцену. — Вы?.. — только и смог выдавить из себя Вильгельм. — Здравствуйте, господин Ардвуд, — улыбаясь сказал Генри. — Спасибо что последили за моим оркестром. Если вы не против, дальше я сам. — Но… — Директор в курсе, все вопросы к нему, — Вильгельм посмотрел на Атали, не менее ошарашенную появлением отца. Девушка сорвалась с места, крепко обняв старичка. Генри улыбаясь обнял дочь, что-то тихо ей говоря. В этот момент в зал вошёл директор филармонии. — Прошу прощения, я… — начал было Вильгельм, но осёкся. — Господину Рубинштейну стало настолько лучше что его досрочно выписали, — так же удивлённо ответил директор. — Спасибо вам за помощь, вы получите деньги за время, уделённое нам… — Одну секундочку, — попросил Рубинштейн. После подошёл к Вильгельму и тихо заговорил. — Ты на трубе играл? — Да… — всё ещё не отойдя от произошедшего сказал мужчина. — Хочешь к нам? У нас вон, трубы одной не хватает, — сказал Генри. Часть музыкантов, которых нанимал Вильгельм уволилась после восстановления старого состава оркестра, что не особо волновало его. Тем не менее, из оставшихся труб одна заболела и ей нужна была замена. — Ты ведь тоже частично вложил себя в это творение. — Э… — мужчина завис на мгновение. — Ладно… — Отлично. Тогда прошу на ваше новое место, — громче сказал Рубинштейн, оборачиваясь к директору. — Он с нами поиграет.***
Хедер, узнав, что Рубинштейн полностью восстановился от болезни, тут же изъявила желание увидеть его. Роберт отвёз её и Иккинга с Астрид домой к Генри, где последнее время обитала Атали. Отец отдал Гринфилд в пользование свою квартиру ввиду того, что гостиница была куда дороже. Дирижёр встретил друзей очень радушно. Не осталось и следа от нетвёрдой походки, не было болей в сердце, вообще создавалось ощущение, что Генри если не помолодел, то по крайней мере никогда не имел проблем ни с сердцем, ни с чем-либо другим. — Заходите, друзья! — воскликнул он, пропуская Хеддоков и Роберт в квартиру. — Рад всех вас видеть. Здравствуй Иккинг, здравствуйте Роберт, здравствуйте Хедер, — пожав руки коллегам сказал музыкант. — И вам здравствуйте, юная леди, — улыбнулся он Астрид. — Приветствуем, — сказала фиолетовоглазая, вешая пальто на крючок. — Чай скоро будет, — сказал Генри, направляясь на кухню. Атали вытирала руки о полотенце. Девушка только что мыла посуду. — Здравствуйте, — сказала певица, откладывая полотенце. — Рада видеть вас. Мисс Хеддок, — Атали чуть кивнула. Хедер открыла было рот, но не смогла вымолвить ни слова. Астрид, поняв, что сейчас может произойти, ухватила девушку за плечо, и повела в гостиную, что-то увлечённо рассказывая. Гринфилд поняла причину этого манёвра, потому не стала возмущаться что фиолетовоглазая увела её собеседницу. Роберт и Иккинг обступили Генри, расспрашивая его о случившимся. — Не знаю даже, что случилось, — говорил старичок, когда все расселись за столом. — Просто в одно утро я по обыкновению проснулся, но не почувствовал ни тяжести, ни головокружения. Словно всё что случилось со мной в больнице — страшный сон. Позвал врача, но медсестра видно была нужнее в другом месте и пришлось искать его самому. Тот, увидив меня хотел было помочь вернуться в палату, но я уверил его что со мной всё в порядке. Он заметил это, и направил меня на обследование. То не выявило каких-либо отклонений, и, перепроверив раз пять, они развели руками. Я попросил выписать меня, и доктор, не видя причин меня задерживать, выписал. — Чудо, — выдохнула Атали, сидящая рядом с Хедер. — Никак иначе это не назвать, — сказала она. После посмотрела на Хеддок младшую. Голубоглазая для общения использовала блокнот, в котором писала. Атали так же общалась с Хедер исключительно текстом, что Астрид не одобрила, но препятствовать не стала. Тем не менее собеседница Атали наоборот, словно воодушевилась, ощущая поддержку от певицы. Гринфилд пришлось говорить тихо, по просьбе Астрид. Это якобы тоже имело эффект. Никто из присутствующих не понимал такой тяги к мелочам в таких вещах, но фиолетовоглазая всегда говорила, что человек существует из мелочей. — «Рада что вы вновь в строю, господин Рубинштейн, » — ответ голубоглазой зачитала Атали. — Чисто теоретически, должно существовать объяснение случившемуся, — сказала Астрид. — Хотя некоторые вещи лучше не разбирать, — добавила она. — Почему же? — спросил Генри. — Знание правды может навредить сильнее чем сама правда, — ответила златовласая. — При этом это знание может и вовсе человеку не нужно. Если так случилось, значит так надо. Если лично для человека нет никакого вреда, то и смысла искать причину этого надо тоже нет. Если было не надо, не случилось бы. — Логика в этом есть, — заговорил Роберт. — Однако за тем, что вреда нет конкретно сейчас, может стоять факт того, что вред может последовать после, — заметил альтист. — «Но тогда нельзя верить ничему и никому, потому что вред от любого человека или действия рано или поздно придёт. Зло не существует без добра, и наоборот, » — написала Хедер. — Вот именно, — согласилась Атали. — Да, в перспективу смотреть нужно, но не очень далеко. И ни в коем случае не подпитывать паранойю. — Понимаю. На себе ощутила, — ответила Астрид. — Значится, на то была воля небес, — предложил Иккинг. — Устраивает вариант? — Да, — как-то легко согласилась Астрид, и затихла. Музыканты продолжали разговор, а девушка задумчиво смотрела в пустоту, осмысливая полученную информацию. Воля небес, Богов… если довести эту идею до абсолюта, жизнь превратится в хаос. Человек не будет вообще ни за чем следить, веря в небесное проведение, что приведёт к его скорой гибели, и что самое занятное, он будет принимать это как данность. Может повозмущается на покровителей небесных, но не более. В который раз Астрид убеждалась в том, что абсолют — разрушение. Нельзя ничто возводить в абсолют, получится анархия, хаос. Даже порядок, доведённый до абсолюта подразумевает статику, потому что любое движение есть хаос, а следовательно если довести до идеального порядка комнату, то в ней уже нельзя жить. Таким образом, абсолют по своей сути является весьма сложной и опасной штукой. Фанатики ведь тоже доводят до абсолюта свои идеи, и это чаще всего ничем хорошем не заканчивается. Войны, теракты, да что угодно. Астрид была уверена, стремление к абсолюту может погубить мир так же, как заставляет двигаться. Ведь именно это стимулирует развитие самых разных технологий, часто опасных для окружающей среды. — Астрид? — позвал Иккинг, положив на плечо девушки руку. Фиолетовоглазая перевела взгляд на скрипача. — Всё в порядке…