Rise

В Аду тесно. Будь Кастиэль человеком, он назвал бы это место «душным», но пока такие земные определения ему не знакомы. Никто не обещал, что спасти праведника будет легко: ангельский гарнизон штурмовал неприступные стены долгие месяцы, и вот, наконец, это противостояние принесло свои плоды. Кастиэлю удалось ворваться в одну из бойниц, но защитники Ада оказались к этому готовы. Перетянутые цепями крылья болят нещадно. Его темная, узкая клетка вся исчерчена тысячами, миллионами печатей, енохианскими символами, сдерживающими благодать. Заклятья настолько сильны, что даже благодать сжалась и погасла под их давлением. Спустись сюда, на последний круг Ада другой ангел, он бы не узнал в Кастиэле своего. Лязгает замок двери, совсем по-земному: громко, ржаво. Оскаленную улыбку Кастиэль узнает сразу: — Аластар. Это не приветствие. Улыбка рогатой твари сменяется ненавидящим шипеньем: — Все еще веришь? Другого Кастиэлю не остается. Аду нечем пугать его, кроме постоянной, всепоглощающей боли. У него нет воспоминаний, ни привязанностей. Его гарнизон — боевые товарищи, каждого из которых он защищал бы ценой собственной жизни, поступи ему такой приказ. Если его смерть здесь лишь вопрос времени, то Кастиэль примет ее так, как подобает ангелу Господню: без страха и сожаления. Раскаленное железо не причинило бы ему вреда, не будь на нем сигилов. Этим не убить, но перья плавятся под огненным прикосновением, и воздух содрогается от беззвучного крика. — Все-таки люди занятнее, — задумчиво бормочет Аластар, наблюдая, как цепи все глубже врезаются в трепещущие крылья. — Я спрошу еще раз. Зачем вам праведник? Кастиэль скажет об этом самому праведнику. А пока этот демон может рвать его благодать на кусочки — ни слова признания он не получит. — Ты мне надоел, — заключает Аластар через бессчетное количество времени, когда массивные прутья клетки начинают резонировать с измученной дрожью Кастиэля. — Отдохни, ангелок. Завтра мы сыграем по-другому. Кастиэль чувствует, как закрывается дверь, оставляя его в одиночестве. Он восстановился бы за эту ночь, не будь здесь этих символов. Но пока он не лучше любой из запертых в Преисподней душ. И это ранит сильнее однообразных пыток. Снова лязг, но на этот раз это вовсе не Аластар. Откуда-то в абсолютно бесплотной тишине слышатся шаги. Что-то острое врезается в тело. Кастиэль вздрагивает, но деваться некуда: благодать ограничена противным, горячим слоем кожи и мяса, и внутри все искрится от боли. Ему нужно время, чтобы справиться с нежданной оболочкой и открыть глаза. Стоящий перед ним человек похож скорей на демона, чем на несчастную душу. Он — палач, и его проекция происходящего внушает ужас. Он не видит в Кастиэле ни ангела, ни души. Он видит человека и поступает с ним, как с человеком: деловито кромсает ножом, оставляя на шее и груди глубокие кровавые полосы. Его проекция сильна настолько, что на миг Кастиэль и сам готов в нее поверить. Готов уступить всепоглощающей панике, готов забыть про собственные крылья. — Нет. Его голос звучит тихо, но твердо. Человек усмехается: — Это ненадолго. Нож вспарывает кожу на руке от плеча до самых пальцев, и Кастиэль, наконец, умудряется рассмотреть противоангельские символы на его рукояти. Вот отчего так вспыхивает благодать где-то под выдуманной шкурой. Нужно отстраниться. Нужно сосредоточиться и понять, что от вчерашнего дня этот ничем не отличается. Но почему так не хватает обычно ненужного воздуха? Когда в клетке появляется Аластар, Кастиэль почти готов сдаться. Он шепчет себе приказ молчать почти вслух, чем безумно веселит своего палача. Человек при этом стоит в сторонке, стараясь не встречаться взглядом с Аластаром. — Не передумал? — Нет. Лишь небо знает, чего стоит это простое слово Кастиэлю. Аластар почти по-человечески пожимает плечами и уходит, бросив напоследок: — Продолжай, Дин. Он не оборачивается, и Кастиэль этому рад: скрыть огонек надежды ему не хватает сил. Дин откладывает нож в сторону, выбирает с блестящего подноса длинные стальные иглы. Когда он оказывается напротив, Кастиэль заставляет свой голос звучать твердо: — Дин Винчестер. Теперь он видит сходство. — Был когда-то. Игла с хрустом прошивает грудную клетку, и человек наверняка бы захлебнулся собственной кровью. — Я здесь, чтобы спасти тебя. С этого момента боль уже не имеет значения. Его задание — праведник, Дин Винчестер — стоит в паре футов от Кастиэля. Дин усмехается себе под нос и с оттяжкой вонзает следующую иглу: — Так я и повелся. Думаешь, другие такого не выдумывали? — его лицо становится жестким, губы вытягиваются в ровную линию. — Посмотрим, что дальше запоешь. Кастиэль всматривается в потемневшие зеленые глаза, не чувствуя, как раскаляются одна за другой иглы: — Дин, поверь мне. Я — ангел Господень. Я здесь, чтобы избавить тебя от вечных страданий. — Опоздал, — Дин кривит рот и отходит к подносу за очередным орудием пыток. — Я уже сам о себе позаботился. — Ты не веришь. — Естественно. Ты — очередная паршивая душонка, которая скажет все, что угодно, лишь бы спасти свою шкуру. Еще пару дней, и ты Господом Богом назовешься. Уговоры не помогут. Кастиэль оглядывается по сторонам. Странно, что Дин не видит скованных крыльев. Это было бы достойным доказательством, а потому Аластар наверняка постарался их скрыть. Но ведь не мог он скрыть всю клетку. — Дин, — Кастиэль провожает взглядом исписанные символами кусачки, уже устремившиеся к его пальцам. — Для каждой обычной душонки тебе нужны такие особенные инструменты? Дин на миг останавливается, придирчиво осматривает поверхность, а потом пожимает плечами: — Не мое дело. Но даже он морщится от хруста ломаемых фаланг. — И клетка такая роскошная, — Кастиэль отчаянно пытается справиться с хрипом в голосе. — Для чего эти символы, Дин? Дин приставляет нож к его горлу, приказывая не дергаться, хоть и знает, что деться Кастиэлю некуда. Он внимательно вглядывается в символы, сравнивает их с теми, что выгравированы на кусачках и ноже. В зеленых глазах проскальзывает изумрудная искра надежды, а потом Дин вдруг отступает и с размаху бьет кулаком в челюсть: — Хватит лгать! Кастиэль сплевывает кровь, радуясь, что пока еще не чувствует ее вкуса: — Освободи меня, и я вознесу твою душу из Ада. Он верит в это. Клетка вздрагивает от его слов, заставляя Дина недоверчиво поежиться: — Зачем? — Так Господь повелел. Дин делает несколько кругов по клетке взволнованным тигром, и каждый раз, ловя его взгляд, Кастиэль видит пытки, обрушившиеся на истерзанную душу. Он не специалист в этом деле, но для четырех месяцев в Преисподней этого многовато. Еще немного — и от праведника не останется ничего. Из этой клетки Дин выйдет невредимым только, если разговорит его. Худший кошмар почти витает в воздухе. Дин пытается выбрать. Он боится, что это лишь проверка и не пройди он ее, весь ужас, весь мрак Ада снова обрушится на него. Он сломался меньше месяца назад, встав по левую руку от Аластара. Неудачная пытка, малейшее ослушание — и он снова на месте жертвы. Снова распят, подвешен на крюках, освежеван и облит горящим маслом. И если Кастиэль видит выход из этой ситуации, то у Дина его нет. — Тебе страшно, — Кастиэль понижает голос, стараясь внушить ощущение безопасности. — Я понимаю. Но все это может остаться в прошлом. Дин останавливается посреди клетки: — Я не хочу рисковать. Не хочу снова… — ему не хватает слов, но Кастиэль на миг проваливается в его воспоминания. — Я обещаю, — выбросить бы теперь это видение из собственной памяти. Дин качает головой. Окажись Кастиэль на его месте, быть может, он думал бы так же. Но пока это не так: — Не рискуй. Сотри печати со стен. Куда я денусь? Дин осматривает кандалы. Они выглядят крепкими. Он с опаской оглядывается по сторонам, медлит с минуту, которая кажется Кастиэлю очередной прожитой вечностью, и быстрым движением ладони стирает часть символов. Этого достаточно, чтобы крылья вспыхнули сверхновой. Дин распахивает глаза и едва дышит. Но теперь им нужно торопиться. — Еще, — приказывает Кастиэль. Проекции больше нет, и Дин наверняка видит исполинскую фигуру, укутанную сотнями цепей. Ничего, Кастиэлю хватит сил разбить их. Дверь клетки распахивается, в нее ломятся десятки демонов, но они ему не чета. Не тот уровень. Одного незримого удара достаточно, чтобы выжечь их дотла. Дин мечется от стены к стене, наспех стирая знаки. Он постоянно оборачивается, словно боится, что все происходящее развеется миражом. Его душа начинает понемногу светиться робкой надеждой, и Кастиэль мысленно клянется себе не подвести ее. Наконец, ему удается развернуться в полную мощь и разбить клетку. Что-что, а сражаться Кастиэль умеет. Не страшно, что нет ни клинка, ни меча, против демонов хватит и собственной благодати. Десятки, сотни демонов стекаются к ним со всего Ада, а он не собирается отступать ни на шаг. Он ждет, пока в нападающем на них вихре образуется хоть какая-то брешь, в которую удастся выскользнуть. Можно и наугад, но демоны могут облепить собой крылья, и тогда они с Дином рухнут обратно. К удивлению Кастиэля, Дин сложа руки не сидит. Он смело размахивает обломком прута, отгоняя тварей помельче, и Кастиэль не понимает смысла этой внезапной храбрости. С каждым новым ударом он видит все меньше черной корки боли и отчаяния. Первозданное сияние души все больше пробивается наружу, и Кастиэль с удивлением отмечает ее сходство с его благодатью. Любоваться времени нет. Он едва успевает прикрыть Дина крылом от особенно мощного демона, как вдруг замечает просвет. Не медлить! Подхватив Дина, Кастиэль стрелой взмывает вверх. Острые крючья впиваются в благодать, прошибают крылья насквозь и тянут вниз. Кастиэль видит командующего захватом Аластара, отчего вера на миг сдает свои позиции. — Оставь меня! Душа Дина больше не имеет ничего общего с истерзанной Адом проекцией тела. Она пульсирует, полыхает и действительно кажется невероятно тяжелой. — Слышишь меня? — Дин пытается выбраться из цепкой хватки Кастиэля. — Вдвоем не выберемся. Уходи! Кастиэль знает только одну правду. Но на этот раз она не в приказах. — Я тебя не оставлю. Ему приходится стиснуть душу Дина особенно крепко, чтобы не позволить вырваться. Крылья трещат и плавятся болью, когда он в очередной раз взмахивает ими. Цепи натягиваются и звенят металлическими струнами. Кастиэль видит, как все больше демонов вцепляются в них, карабкаются по звеньям. Все или ничего. Взмах. Крючья продирают благодать насквозь, выдирают из нее клочья и спадают вниз на головы захватчиков. Кастиэль прижимает к себе душу Дина сильнее и вырывается из Ада. Он нарушит приказ. Сотрет худшее из памяти Дина вместо того, чтобы просто запихнуть истерзанную душу в заботливо восстановленное им тело. Он будет делать вид, что этот человек не имеет для него никакого значения, пока не придется сделать выбор. Кастиэль смотрит в зеркало и медленно разворачивает истонченные крылья. Тогда, десять лет назад, их еще можно было исцелить. А теперь это не раны, это жалкие остатки благодати. Даже лампочка в плафоне не искрит. Стук в дверь. — Не заперто. Дин заглядывает в ванную комнату и выглядит встревоженным: — Ты чего здесь застрял? Ужин стынет, Сэм уехал, а ты свое отражение рассматриваешь. — Сэм уехал? — Ну, памятная дата как бы, — Дин снимает с крючка уютный махровый халат и набрасывает Кастиэлю на плечи. — Я намекнул ему, что пора бы прогуляться. Десять лет назад Дин Винчестер был спасен. Кастиэль едва заметно улыбается и берет Дина за руку. Он не изменился. Горячий. Стоящий любых испытаний. Дин словно чувствует его настроение и никуда не торопит. Просто обнимает за талию, утыкается носом в шею. — Ты нужен мне, Кас. Всегда был нужен.