И ты — так возмутительно пьяна, а я — увы

Круэлла порой думала, что всем сердцем ненавидит Аниту. Эту веселую, улыбающуюся, почти солнечную девицу, привязавшую ее к себе, накрепко пришившую — иногда кажется, что, действительно, запускала иглы под кожу, потому что такая невыносимая, абсолютно нестерпимая мука, особенно — когда далеко, когда не нужна. Круэлла даже пыталась разорвать эту связь — в минуты разлуки захваченная мыслями, что Анита, быть может, общается с ней лишь из жалости (как повелось в школьные годы — тогда ведь у Круэллы совсем не было подруг, кроме нее — Анита была первой и единственной), она пыталась оборвать все связи и вовсе не приезжала к милой подруге, вычеркивая ее из жизни. И из сердца. Анита же пытала ее вновь. Звонками, своим тихим нежным голосом, печально спрашивающим с другого конца трубки: «Ты, Круэлла, и вовсе забыла про меня?» «Нет, конечно нет». «Мне без тебя совершенно тоскливо и холодно, и одиноко, приезжай, пожалуйста, как только сможешь, но приезжай». И она всегда приезжала. В этот же день, на следующий — неважно, но она всегда появлялась в маленьком доме Аниты, если той это было нужно, приносила с собой запах дорогих сигарет и легкий шлейф духов, и Анита всегда недовольно морщилась, просила ее бросить, наконец, курить, и это была единственная ее просьба, которую бы Круэлла никогда не могла исполнить. Не в этом времени. «Я курю не от удовольствия, а от душевного не спокойствия. застрели меня, утопи — делай со мной что хочешь, но не лишай меня последних радостей жизни». И Анита всегда сокрушенно вскидывала руки вверх, улыбалась своей удивительной снисходительной улыбкой, но больше не поднимала этой темы весь вечер, и они сидели в креслах, и говорили, говорили, говорили обо всем на свете, и Круэлла в те вечера улыбалась как никогда искренне, наблюдая за Анитой и держа ее руку в своей руке, и чувствовала себя такой счастливой, что, кажется, наверное, она могла бы даже бросить курить, если бы так продолжалось вечность... А потом появилась эта ужасная собака — Анита ведь знала, всегда знала, что Круэлла не любит собак — и все равно позвонила ей, заставила притащиться в дом, и Круэлле тогда даже пришлось назвать псину «милой» и погладить ее. Но тут же отдернуть руку. Не ее, совсем не ее. Но ради Аниты она была готова терпеть и собаку. Но уж чего она точно никогда бы не могла терпеть, даже ради Аниты — это мужчины. Когда подруга решила познакомить ее с Роджером, Круэлла сразу поняла — не сможет, не выдержит. Даже на секунду не допустила мысли о том, что смогла бы взглянуть ему в лицо, в глаза, увидеть — какой он, оценить, на кого променяла ее Анита. В конце концов, было тяжело осознать, что для Аниты она теперь была вторым планом, в то время как она для Круэллы — всем миром. И Круэлла совсем перестала навещать свою старую подругу. Запиралась в поместье, бесконечно курила и пила, и от этого побледнела и похудела еще сильнее. Видела бы ее сейчас Анита, она бы ужаснулась. А та все пыталась затащить ее в свое «семейное гнездышко», познакомить с мужем, а Круэлла придумывала все новые и новые причины, лишь бы не навещать их дома. Но всему когда-нибудь приходит конец, и извечным побегам Круэллы тоже — однажды она просто не смогла, не сумела воспротивиться. Это было уже почти совсем вечером — Круэлла тогда даже привыкла к отсутствию Аниты в своей жизни, а та… Та, кажется, наконец приняла и поняла, что ее подруга никогда не вернется в ее дом, пока в нем есть мужчина. А потому схватилась за последнюю соломинку. «Круэлла, пожалуйста, приезжай сегодня. Я скучаю. Мне кажется, я начинаю забывать твой голос. Роджер уехал, вместе с собаками. Не заставляй меня страдать». Анитино «страдать» резануло, как ножом. Круэлла ведь никогда не хотела этого — как можно причинять страдания единственно дорогому человеку в твоей ужасно одинокой и серой жизни? Она собралась быстро и даже привела себя в порядок — сделала все, чтобы скрыть круги под глазами и пугающе-сероватый оттенок кожи, спрятала тело в платье и меха. Все, лишь бы Анита не глядела на нее озабоченными взволнованными глазами и не спрашивала, здорова ли она. До дома Аниты Круэлла добралась так быстро, насколько смогла — совсем забыв про правила дорожного движения и поругавшись с одним из водителей, что назвал ее сумасшедшей. Ей было плевать, совершенно плевать. Когда она увидела лицо Аниты — такое родное, дорогое светлое лицо — ей показалось, что она вот-вот, и заплачет. Но сдержалась. Даже Анита никогда не видела ее слез, и никогда не должна была увидеть. — Круэлла, ох, Господи! — Анита улыбнулась и протянула к ней свои руки, но та выставила ладонь вперед и покачала головой. — Я так по тебе соскучилась… Проходи скорее! Налить тебе чаю? В доме Круэлле стало тяжело дышать. Вся эта обстановка бесконечно давила на нее, хотелось убежать, скрыться. Атмосфера семейного уклада была для нее чуждой. Особенно в отношении Аниты. — Ах, нет, дорогая... Я привезла нам вина. Я знаю, как ты к этому относишься, но, дорогая, с кем еще, если не с любимой подругой ты сможешь выпить еще, с нынешней своей ношей замужества? — Круэлла оглянулась. — Я могу оставить свою шубу здесь, на диване? — Где угодно, Круэлла, где угодно, я так рада, что ты приехала. Клянусь, ради тебя я готова на все, абсолютно на что угодно, если это поможет мне заставить тебя приезжать и позже! Анита суетилась. Говорила так быстро, мельтешила, и женщина наблюдала за ней так внимательно, думая о том, что, должно быть, ее милая подруга привыкла так суетиться перед Роджером, и от этой мысли становится как-то неприятно и горько. Исполнительность никогда не была сильной стороной Круэллы. Наконец, Анита повернулась к ней, прижимая к себе два бокала, оглянула с ног головы и удивленно захлопала глазами. С губ ее сорвался едва слышимый вздох. — Круэлла! Ты ужасно похудела, ты будто и не ела вовсе! — Это черный, дорогая, — Круэлла улыбнулась впервые за вечер (и за все то долгое время, что не видела свою милую подругу), и протянула Аните руку, забирая у нее бокалы, — черный всегда стройнит. — На секунду она подняла взгляд и, когда нашла отражение светлых чужих глаз, тихо произнесла. — Мне тебя не хватало. И тут же всем вниманием — к бокалам и вину. Она чувствовала на себе взгляд Аниты и даже примерно представляла ее реакцию — наверное, она улыбалась. Не могла не улыбаться. Тут Круэлла почувствовала легкое прикосновение к своей руке и от неожиданности дернулась, чуть было не выронив бокал. Вышло бы некрасиво. — Мне тоже. Первый бокал они выпили в тишине, и лишь Анита отметила, что сегодня, должно быть, будет прекрасная ночь. Круэлла лишь пожала плечами — она не могла с этим согласиться, но и спорить ей тоже совершенно не хотелось. Она вдруг почувствовала себя так легко, а ведь ей казалось, что она совсем уже забыла это чувство. После еще парочки бокалов у Круэллы вдруг развязался язык. — Твой Роджер… он тебя любит? Анита, сидевшая на диванчике (совсем близко к Круэлле, настолько, что, чтобы взглянуть ей в лицо, ей пришлось чуть-чуть отодвинуться) удивленно вскинула брови. — Я думала, ты не хочешь о нем говорить. — Она помолчала. — Да, думаю, да. А что? — Нет, совершенно ничего, дорогая. Глупый вопрос. Тебя невозможно не любить, иначе он был бы полным идиотом, куда хуже, чем я его себе представляю. — Круэлла усмехнулась. — Но ты любишь его? Анита вся встрепенулась и собралась, принявшись нервно крутить бокал в руках. Подобная реакция показалась Круэлле забавной. — Он хороший. И любит животных. У него прекрасный пес, Понго! Они неплохо подружились с Пэгги… Давай еще выпьем? — Ты не сказала. — Собственный голос показался Круэлле жестким и непривычно холодным, она почти ощутила в нем металл. — Прости. Ты же знаешь, что я всегда хотела для тебя лучшего. Но Роджер даже отдаленно не лучшее. Просто я… А впрочем, неважно, к черту, надеюсь, ты чувствуешь себя прекрасно с ним. Но пока он здесь — моей ноги не будет в этом доме, прости. Но я всегда рада быть с тобой в такие вечера. — Почему ты столь категорична к нему? — Анита не выглядела обиженной. Скорее, немного озадаченной. — Ты даже не видела его никогда. Почему ты так его не любишь? — Дело не в нем, Анита. Будь на его месте любой другой мужчина, я бы едва ли любила его больше. — Круэлла замолчала и потянулась к сигаретам. Анита не была против — сейчас она вдруг почувствовала напряжение, а значит, Круэлле просто необходимо было закурить, чтобы совладать с собой. В комнате на несколько минут повисло молчание, и вдруг Де Виль шумно выдохнула. — Я, быть может, никогда больше не появлюсь в этом доме, так что какая к чертям разница… Я не могла бы терпеть рядом с тобой ни одного из мужчин. Смотреть им в лица, зная, что они имеют полное право — моральное и законное — целовать тебя, говорить о своей любви к тебе. А ты сейчас... Даже не можешь ответить утвердительно на мой вопрос о своей любви к нему! Я уверена, ты обо всем догадываешься уже давно. Ты ведь не глупая, можешь сопоставить все факты. — Круэлла… О, Господи... — Анита вдруг почувствовала себя совершенно потерянной. Она коснулась руки Круэллы, тут же сжав ее. От этого действа ей вдруг стало спокойнее. И теплее. — Ты помнишь, в школе… Ты учила меня целоваться. И... Ты ведь помнишь, что мне это тогда нравилось? Де Виль перестало хватать воздуха. Она слышала, о чем Анита говорила, видела ее лицо так близко, что, при всем своем желании, она едва ли смогла бы иначе. Она поцеловала Аниту непривычно для себя — нежно, трепетно, сжимая ту в объятиях, словно самую большую драгоценность в своей жизни, тонкими пальцами проводила по ее розовой щеке, с каким-то душевным благоговением чувствуя, как та дрожит у нее в руках, и Круэлла, казалось, сама дрожала. Ей не было стыдно. Она не чувствовала себя так, будто прямо сейчас, своими действиями, присутствием, рушила чужую, едва сложившуюся, семейную жизнь. Она делала лишь то, о чем давно думала. То, чего давно хотела. А может ли человек стыдиться своей любви, вынашиваемой в сердце годами? Когда поцелуй прервался, и женщина отпрянула назад, она с наслаждением смотрела на запечатленные на бледной коже кроваво-алые следы от помады. Круэлла знала, что лучше любого мужчины. Тем более, лучше Роджера. И теперь она упивалась тем, что знала, для Аниты она тоже была лучше, выше. Эта мысль заставляла ее улыбаться. — Круэлла, ты ведь любишь меня? Правда любишь? И всегда любила? — Анита спросила как-то по-детски наивно и радостно. И тут же, наклоняясь к ней, совсем близко к лицу, как пару секунд назад, так, что женщина вновь могла чувствовать ее дыхание. — Не отвечай… Пожалуйста, не отвечай. Я сама знаю. Всегда знала. У меня никогда не будет никого ближе тебя. Круэлла молчала. Не привыкла, не умела говорить о своих чувствах. Но, откидываясь назад на белоснежную шубу и утягивая за собой, в объятия, Аниту, про себя она все знала и понимала — та навсегда и безвыходно, пусть это обрекает ее на извечные страдания, оставалась ее первой и единственной. Быть может, одна из них завтра будет жалеть. Пусть так. Другая — готова на все, лишь бы эти моменты эгоистичного блаженства длились как можно дольше. Круэлла вновь поцеловала Аниту в висок, совершенно запутавшись пальцами в ее волосах, вдруг… Выдохнула на какой-то печальной ноте. — Ах, дорогая, ты – так возмутительно пьяна, а я… увы. А ночь сегодня действительно прекрасная. Совершенно прекрасная. Если бы она длилась вечно!..