Секс без обязательств

— Слав, давай по-честному — ты со мной только ебаться хочешь? Слава сначала кивает часто и мелко, как китайский болванчик, а потом, поймав взгляд Мирона, качает головой отрицательно. — А вы, Мирон Янович, хотите предложить что-то ещё? Свидания под луной, походы в рэстораны, — Слава глумливо улыбается, хотя отчего-то хочется завыть. — Может быть, даже в кино? Мирон в ответ склоняет голову к плечу едва заметно и смотрит так внимательно, что ясно — видит он всего Славика изнутри. — Славочка, — тянет он; и вместе с растянутыми гласными славино нутро будто тоже тянется и отдаёт щекотно в горло. — Я могу сделать что угодно. И Слава почти выдыхает, почти справляется с этим неконтролируемым чувством, которое подзуживает делать неразумные вещи и говорить неправильные слова, но Мирон чуть улыбается. И. — Ради тебя. Славе тоскливо почти круглосуточно. Он улыбается по инерции, без умолку разговаривает, перемежая серьёзные темы с полным бредом, и никому не кажется, что что-то не так. Не кажется, даже когда он вдруг залипает в телефон, гоняя три строчки в мессенджере вверх-вниз. «Привет?» «Приезжай?» И смайлик идиотский, вроде как смущающийся. Сколько лет мужику, а вон повадки, как у малолетки сопливой. — А сам-то ты лучше, Слава? — спрашивает Слава у себя мысленно, пока водит пальцем по экрану. — Принц написал, сердечко заболело. Он все ещё надеется, что сердечко болит от надвигающегося инфаркта, а не. Не от. От, сука, неё. — Так мы просто ебёмся, или как? Слава уходит с тусы под таким идиотским предлогом, что даже стыдно. Вроде как надо кота покормить, и похуй на выкрики в спину про то, что это ведь его хата. Потом объяснит, если кто вспомнит про эту хуйню. Он злится на себя, на Мирона, на эту дурацкую тягомотину, что между ними всё как жвачка мерзкая недожёванная, а оттого слишком клейкая. Не оторвать, не избавиться от всех кусков, что налипли, как ни старайся. Говорят, что поможет морозильник, но где найти морозильник для них обоих. Мирон пожимает плечами и тоскливо смотрит Славе в лицо, сунув руки в карманы. — А как ты хочешь? — он шевелит пальцами, ткань штанов чуть идёт волнами. — Сла-воч-ка. Иногда Славе хочется затолкать это неуместное и слишком сладкое обращение Мирону обратно в глотку, забить по самый желудок и рот зашить толстой ниткой, чтобы тот не мог больше говорить. Не мог вполголоса рассказывать какие-то забавные и ничего не значащие истории, пока заваривает славин любимый чай — купил ведь, хоть сам не пьёт в пакетиках — и кладёт в него две ложки сахара: одну полную, а вторую без горочки. Не мог шептать в трубку, отойдя к окну и думая, что Слава уже спит, что «занят, очень, вот совсем никак не прийти», и «нет, не девочка, Вань, ну, намного лучше», и «я знаю, я знаю, прекрати, пожалуйста». И это вот «пожалуйста» с мольбой в голосе, как будто он уже тысячу раз просил, и никто не откликнулся. На самом-то деле, Славе нравится и обращение, и быть в квартире у Мирона. Засыпать под мерный шум большого города за окном, закутавшись в специально для него приобретённое одеяло. И просыпаться тоже, на пару минут раньше жида, и позволять себе быть сентиментальной педовкой, разглядывая расслабленное лицо напротив. Мирон всегда просыпается чуть позже, но не сильно, будто чувствует, что пора уже, а то гость заскучает. Забавно, хоть и крипово. И ебаться нравится, что уж врать. Нравится, как Мирон то грубый альфач — честно, Славу пробивает на смех, но он стоически держится, а потом это уже не имеет значения, потому что хорошо. То ластится, как кот, обхаживает, растягивает прелюдию на хуеву кучу времени, пока Слава не начинает упрашивать, забыв о том, что обещал так не делать в прошлый раз (и ещё пару раз до этого). То, допустим, сам подставляется без проблем и позволяет. Всякое позволяет. И в рот, и в жопу, и без гондона, хотя в душе же не ебёт, что там Слава на себе принести мог. Доверяет, наверное. Слава думает, что доверяет, потому что иногда тот просит сложные вещи. Просит сжать своё горло так: показывает — как, взявшись за славину ладонь своей, тёплой и сухой и укладывая на свою шею уверенно. Просит жёстко и грубо до такой степени, что Славе самому неприятно, но он почему-то не может отказать, хотя очень хочется. Просит «давай сегодня без секса, я не могу» «но если ты хочешь, то я отсосу» Слава не хочет в такие дни, когда смотрит на запавшие от бессонницы глаза, губы пересохшие, на нервно подрагивающие пальцы. Слава хочет — это ещё не слишком по-пидорски? — обнять, прижать к себе, вспомнить все дурацкие колыбельные песни про лошадок, бычков и прочую живность и помочь. Мирон улыбается с благодарностью, подползает к нему поближе в постели, как большая белая гусеничка, и засыпает. Славе страшно до мурашек в такие моменты, потому что. Почему он засыпает рядом, как будто именно Славу и ждал? А так-то, конечно, они просто ебутся. Просто трах без обязательств, растянутый на месяцы, каждого раза которого Слава ждёт, сгорая изнутри. Просто такой гейский секс, который вообще ничего не значит, долговременное помутнение в их рассудках, вызванное грибами в пивасе на «исторической хуйне». У них ведь у обоих девушки, своя жизнь, ничего такого, скоро (скороскороскоро) всё закончится. Слава ударяется затылком о кафель в душевой кабинке — нарочно, посильнее, — потому что при мысли об этом у него сводит горло. Потому что он слышит обеспокоенное «ты там в порядке?», и ему приятно, сука, что Мирон беспокоится. Ему, блядь, хочется, чтобы Мирон беспокоился. А ещё хочется и в кино, и под луной, и даже в рэсторан. И чтобы без умоляющего «пожалуйста» в трубку и без необходимости «кормить кота» непонятно где и зачем для друзей. Чтобы не кончалось ничего. Ни сегодня, ни завтра, ни потом. Чтобы сопливо и по-гейски, но навсегда или хотя бы так долго, чтобы прямо насмерть заебало. Мирон цокает расстроенно, нащупав шишку, пока вытирает волосы, и Слава смотрит перед собой, чтобы промолчать. — Ну и зачем? — Ты знаешь. Конечно, знает. Может быть, даже хочет того же, чем чёрт не шутит. Может быть, поджившие порезы на бедре значат то, что ему тоже трудно об этом думать, а не «чашку разбил, пиздец, ещё и порезался» без единой пропавшей чашки. А так, конечно, хуй его разберешь, потому что у них никакого «или как». Просто ебутся, да, без планов и обязательств. — Пересечёмся в Италии? — «Может в отпуск махнём?» — Ты ебанутый? — «Конечно да».