Вильгельмина Венейбл ненавидит мужчин

Вильгельмина Венейбл ненавидит мужчин. Впрочем, женщин она тоже терпеть не может – как и детей, животных, стариков и весь окружающий ее мир. Которого больше нет. – Это не конец, мои дорогие, это начало, – с улыбкой говорит она новеньким – двум юным недоумкам с неиссякающим бунтарством в глазах – и ведь не врёт. Для неё это – начало. В мире-до-ракет она была никем – уродиной, инвалидкой на пособии, чьё детство прошло в приютах, а юность… о юности Вильгельмина вообще старается не вспоминать. К чему? Этого всего больше нет – похоронено под пылью и сажей ядерной зимы за третьим аванпостом. Там она была никем. Здесь она стала всем. Лиловые – бывшие богатенькие мажоры, которые в прошлой жизни даже не стали бы утруждать себя плевком в её сторону, теперь трепещут от одного ее слова; мисс Венейбл в чёрном платье викторианской леди – ее слово закон, их жизни в её руках. Здесь она – богиня и царица, карающая и милостивая, и ее правила – новая Библия, потому что старой больше не существует. Бог отвернулся от этой земли, а Его сын больше не придет, чтобы в очередной раз спасти людей; он немного опоздал, а может, его и вовсе на свете нет. Во всяком случае, Вильгельмина еще не видела ни одного доказательства его существования – ни тогда, ни сейчас. А там, где нет Бога, всегда тотчас же появляется дьявол. И уж в него-то Вильгельмина верит, ибо как не верить в того, кто стоит напротив тебя? Глаза Лэнгдона – светло-серые, блестящие и холодные, словно две льдины в арктических водах – не выражают ровным счётом ничего, когда он выдыхает, почти касаясь губами ее губ, свой приговор: – Нет. Нет – она снова останется здесь одна. Нет – она не уйдёт в Убежище вместе с теми, кого он выберет. Нет – она опять станет никем и такой умрёт. За его манерами викторианского франта – стальная сила и неколебимая воля; Вильгельмина содрогается от унижения и чего-то еще, когда его ледяные пальцы пробегают по ее обнаженной изуродованной спине – от шеи до самого копчика. Вильгельмина ненавидит мужчин, но ради того, чтобы сохранить свою жизнь, она через многое способна переступить. Светлые волосы Лэнгдона в свете пламени камина кажутся расплавленным золотом, а он сам – спустившимся с неба ангелом-избавителем, но только вот если он и был когда-то ангелом, то с неба ему пришлось не спуститься, а упасть. И когда это случилось, мира не стало. Но кем бы он ни был, думает Вильгельмина, за ее унижение он заплатит жизнью. И да свершится воля ее. Вильгельмина Венейбл ненавидит мужчин – а Майкла Лэнгдона ненавидит так, что, пожалуй, если бы в мире еще оставалось что-то, что можно уничтожить, оно превратилось бы в прах от этой ненависти. Вильгельмина Венейбл ненавидит мужчин – но его она убьет с наслаждением и, возможно, если ей повезёт, она успеет сказать, что… Когда пуля, выпущенная Мид, навылет пробивает грудь Вильгельмины, она даже не успевает удивиться. Мир разбивается на осколки, такие же острые и сверкающие, как глаза Лэнгдона, и ничего не остаётся. Ничего она не успела. И это хорошо. Потому что Вильгельмина Венейбл ненавидит мужчин, а его больше всех. И без этой ненависти к нему Вильгельмина не смогла бы дышать.