Осторожно, снег!

Кель’тас уже не помнит когда в последний раз ездил кататься на лыжах. Честно говоря, он даже не вспомнит, куда он ездил — настолько давно это было. Если подумать, нет ни единого доказательства того, что он вообще хоть раз в своей жизни стоял на лыжах, и вспомнить об этом стоило бы раньше. Во всяком случае, хотя бы до того, как застрять на вершине склона с прикреплёнными к ногам палками и без малейшего представления о том, что же делать. Но давайте вернёмся немного назад. Ситуация просто ужасная, а потому разбираться в ней стоит с самого начала. Всё начинается, как и большинство их похождений, с того, что Халдарон врывается в их с Ромматом комнату. Ничего, в общем-то, необычного, но дверь, с грохотом врезающаяся в стену, настолько пугает двух магов, что они почти что падают со стульев (в случае Кель’таса со стола, потому что он не может и не собирается сидеть нормально). — Пацаны! — кричит он, всё ещё пытаясь перевести дыхание. — У меня для вас отличные новости. А затем останавливается, сгибаясь пополам. Кель’тас, боявшийся даже сдвинуться и державшийся за сердце, медленно выпрямляется, зло на него зыркая. Роммат же переводит скучающий взгляд с Халдарона на домашку и обратно, словно пытаясь понять, что же сейчас интересует его меньше. Наконец-то Халдарон снова начинает говорить. — Вы же помните неприлично богатую тётку Лор’темара, да? Кель’тас презрительно усмехается. Ему не приходилось часто встречать Офелию Терон, но он помнит её ужасно назойливой, крикливой женщиной, что при любой возможности щипала его за щёки, а ещё безвкусно хвастала своим богатством, что явно не работало в её пользу. — И что? Я, между прочим, тоже богат. Что случилось-то? — Она предложила нам остаться в её зимней резиденции на неделю! — когда же никто не подаёт голоса, он добавляет: — В той самой резиденции. Возле горнолыжного курорта. Роммату больше ничего и не нужно, чтобы полностью переключиться на Халдарона, потому что он совсем с катушек поехавший и всё ещё увлекается спортом несмотря на то, что физра уже не обязательный предмет. Если уж на то пошло, то со времён школы всё стало ещё хуже, потому что теперь его, чёртового адреналинщика, никто не в праве удержать от опасной херни. Он прокручивается на кресле и c энтузиазмом кричит, как же это охрененно, на что Халдарон довольно ухмыляется. Эти двое начинают говорить о планах на неделю, о проезде, о дневных билетах на курорт, абсолютно не замечая третьего жильца комнаты. Кель’тас, как уже говорилось до этого, как минимум лет десять не видел снега выше лодыжки и счастливо забросил любые упражнения как только поступил в универ, полагаясь на то, что ужасные привычки в еде и сбитый режим сна помогут ему оставаться если не здоровым, то хотя бы худым. Он не слишком-то активный человек: ему дорог комфорт, а делает он ровно столько, сколько абсолютно необходимо. А ещё он ненавидит холод. Но вот проводить зимние каникулы в одиночестве Кель’тас ненавидит самую малость больше, так что, поворчав, соглашается. Не заставят же его становиться на лыжи? Можно будет расслабиться перед камином с чашкой глинтвейна и низкопробными детективами, пока они будут гонять по холмам. Всё будет хорошо. Оказалось, что друзья знают его куда лучше, чем ожидалось, и пользуются этим только во зло. Каждый ведёт машину по часу на протяжении шестичасовой поездки — каждый, кроме Роммата, сидевшего за рулём последние два часа и воспользовавшегося этим, чтобы узурпировать радио, ссылаясь на то, что “музыку выбирает водитель”, словно это можно считать поводом терзать их уши эмо-роком целых два часа. После такой дороги Кель’тасу хочется упасть на медвежью шкуру и поспать, и это желание лишь усиливается, когда они наконец-то скидывают вещи в коттедж и... И Лор’темар говорит: — Нам нужно использовать время по максимуму. — Отлично, отправляйтесь. А я пока отдохну тут, в тепле, и попью горячего шоколаду. — Ох, я же забыл… — Роммат откидывается назад. Его глаза блестят тем самым слишком знакомым Кель’тасу коварным огоньком, — кто-то здесь боится кататься на лыжах. И Кель’тас ведь прекрасно знает, чего тот хочет добиться: Роммат давит на его гордость, что обычно прекрасно работает — гордости у него всегда было больше, чем здравого смысла. Прекрасно знает. Но всё равно ведётся. — Я не боюсь! Лор’темар бросает взгляд на Роммата, затем на него, и улыбается. — Знаешь, мы не будем осуждать, если ты боишься... Он вскидывает руки и разворачивается, быстрым шагом идя к машине. — Пошли вы нахер! — кричит Кель’тас. Им мастерски манипулируют, так что у него есть полное право злиться на собственное слабоволие. Первый день, сжалившись, друзья проводят с ним на склонах для новичков. Кель’тас не особо-то и катается, а так, целенаправленно падает, и Роммат поддразнивает его за “грацию новорождённого оленёнка”, словно это он виноват в том, что нет ничего более противоестественного, чем спуск с горы на двух привязанных к ногам палках. Вечером они тащат его на трассу средней сложности, где он теряет не только лыжу, но и достоинство, и весь ужин сидит промёрзшим, угрюмым и ненавидящим всё вокруг. Во второй день поездки Кель’тас просыпается от светящего ему в глаза из окна солнца. Похоже, уже поздно: три идиота проснулись с утра пораньше, чтобы покорить склоны посерьёзнее. Этасу как-то неловко настаивать, когда Кель’тас на его “не хочешь ещё покататься?” отвечает резко отрицательно, и в итоге они дают ему провести день лениво, как и обещали с самого начала. Они не повторяют эту же ошибку на третий день. Уже в семь утра парни, упакованные по самое не могу, стоят и ждут подъёмник. Лор’темар, Халдарон и Этас что-то оживлённо обсуждают — слишком оживлённо для такой рани — пока Роммат, игнорируя ворчание Кель’таса, проверяет его снаряжение. — Можешь просто сдаться, мы не осудим, — совсем неубедительно говорит он. Кель’тас поднимает взгляд на вершину, к которой они собираются подниматься, и вздыхает. — Ещё как осудите. — Ага, — соглашается с ним Роммат перед тем, как дважды постучать его по груди в попытке приободрить, и отходит к остальным. Только когда они оказываются в воздухе, Кель’тас, взглянув на длиннющий путь к вершине, вспоминает маленькие обозначения на знаке у подъёмника. — Эй, Ром, — начинает он, — а насколько сложен двойной ромб? Все резко замолкают. Медленно и осторожно Роммат поднимает взгляд на вершину, затем переводит его вниз, на всё ещё едва различимый взгляд. Тишину разбивает громкая ругань, а вскоре к нему присоединяется Халдарон, чей гогот сотрясает подъёмник, заставляя Кель’таса крепче хвататься за поручень. — Господи, он же помрёт, — выдавливает он в перерывах между приступами смеха. Сейчас-то? Сейчас ему очень хочется умереть. Целую минуту они стоят на самой вершине склона. — Ага, — говорит Халдарон, протягивая первую гласную. — Это точно двойной чёрный ромб. — Круто, — отвечает Этас, бледнея. — Круто, — вторит ему Лор’темар, словно на самом деле в это верит. А затем они, козлины, с сожалением смотрят на Кель’таса и слетают вниз. Он сразу же цепляется за Роммата, чтобы тот не успел последовать за ними. — Расслабься, спустим тебя сейчас в целости и сохранности, — и замолкает. — Как-то. — Можно начать с того, чтобы спустить меня живым! На самом деле, думаю, меня могут забрать отсюда вертолётом, благо, и на такую дурость у меня денег хватит. Роммат, я не хочу умирать... — У вас тут всё в порядке? Кель’тас от неожиданности вздрагивает. От этого движения лыжи проезжают на пару сантиметров вперёд, и он замирает, задерживая дыхание и кусая губы, взглядом цепляясь за такую далёкую будку у подножья склона. Громко сглотнув, Кель’тас отводит взгляд вбок, а затем вверх, чтобы посмотреть на обратившегося к ним мужчину. Тот выше его на добрых две головы и с поразительной лёгкостью балансирует на сноуборде. За мешковатыми вещами фигуру не разглядеть, но вот маску он сдвинул до самого лба, открывая... Вау, какое лицо. — Мой друг — новичок, мы случайно притащили его сюда, — объясняет Роммат, едва заметно ведя плечами. Незнакомец хмыкает. — Как вы вообще… — и качает головой. — Ладно, не думаю, что хочу знать. Тебе помочь спуститься? Кель’тас хмурится, чувствуя, как внутри сражаются гордость и холодящий душу ужас, и выдавливает: — Да. Пожалуйста, — и переводит взгляд на Роммата, который только пожимает плечами. — Я и сам справлюсь. — Понял. Я, кстати, Иллидан, — представляется он перед тем, как снова закрыть лицо маской. — Надеюсь, ты не против, когда тебя таскают на руках. — Чт... Закончить мысль и договорить ему не удаётся. Иллидан, наклонившись, сгребает Кель’таса в охапку, словно он ничего не весит, подхватывает его словно какую-то невесту с лыжами. Тот от шока только хлопает глазами, пока Иллидан не кричит “увидимся внизу!” и, повернув бёдрами, начинает съезжать вниз по трассе с двумя чёрными ромбами. Крик застревает где-то в горле и Кель’тасу остаётся только хвататься за уродливую неоново-салатовую куртку Иллидана, пока они со свистом в ушах летят вниз. Он зажмуривается, немного умирая на каждой кочке. Иллидану же, кажется, всё равно: он ни капли не напряжён и маневрирует на доске так, словно не держит на руках взрослого, полностью экипированного мужика. А затем, так же внезапно, как и начиналось, всё прекращается. Кель’тас рвано выдыхает и осторожно приоткрывает глаза, убеждаясь в том, что мир больше не двигается, склоны не пролетают мимо на безумной скорости, а земля не уходит из-под ног. Они спустились. Живыми и даже целыми. Но Иллидан его пока так и не отпустил. — Скажи ведь, было не так уж и плохо, — начинает он. — Было хуже, — отвечает ему Кель’тас, с ужасом замечая, что почти срывается на визг, и прочищает горло перед тем, как продолжить уже более низким, пусть и всё таким же напуганным голосом. — Было ужасно. Я почти умер, да и вообще, блять, как же я ненавижу лыжи! Он чувствует, как содрогается прижимающаяся к его боку грудь Иллидана, когда тот фыркает перед тем, как осторожно опустить его на землю. Мужчина придерживает его рукой за спину, пока не убеждается в том, что Кель’тас не свалится на задницу в ту же секунду, как он его отпустит. — Думаю, ты немного преувеличиваешь. Кель’тас поднимает на него уничижительный взгляд и распрямляет плечи, словно это исправит разницу в росте — увы, здесь не поможет ничего, кроме высоченных каблуков. — Ни капли, — и тычет пальцем в грудь Иллидана. — И за это ты должен мне завтрак. Иллидан снимает маску, открывая приподнятую бровь и изумлённое лицо. — Разве не ты тут мне должен? Знаешь ли, я только что избавил тебя от необходимости съезжать по склону на заднице. Парень отводит взгляд, но только затем, чтобы снять лыжи с тяжёлых ботинок. — Знаешь что? Мне уже наплевать. Корми меня завтраком, экстремал. Мне нужны оладушки до того, как моё сердце поймёт, что произошло, и решит остановиться. Тот весело мычит. — Мы не можем этого допустить, правда? — Иллидан снимает сноуборд и берёт его под одну руку перед тем, как продеть другую под локоть Кель’таса. — Но, знаешь, кажется, ты заслужил. Кель’тас фыркает. Пусть только кто-то попытается это отрицать.