Don't you make me put you over my knee

Наполеон не находит себе места. Они в маленьком городке на юге Франции, гостиница не так комфортна, как он привык, и номера маленькие настолько, что он уже с десяток раз обошёл всю гостиную. В кресле с ногами сидит Габи, допивая очередной бокал джина, и недовольно наблюдает за ним. - Хватит, Соло, - устало говорит она. - Илья большой мальчик и он справится. - Он должен был вернуться три часа назад, - сдержанно отзывается Наполеон, подходит к окну и, отдёрнув штору, вглядывается в темноту, будто Курякин вот-вот покажется на улице. - И он не вышел на связь. - Передатчик мог сломаться, - Габи делает ещё глоток. - Это плёвое задание для такого, как он. Я отправляюсь спать. Если Илья не вернётся к утру, тогда мы начнём действовать, договорились? Она подходит, чуть сжимает его напряжённое плечо и кивает на бутылку на столике, ясно давая понять, что с ней надо сделать. А потом разворачивается и бесшумно уходит. Соло несколько минут стоит у окна, не шевелясь, прокручивая в голове тревожные мысли, а потом всё же наливает себе. Илья большой мальчик и не нуждается в его помощи, - говорит он себе. А потом вспоминает все те моменты, когда он вытаскивал Курякина из переделок, чертыхается и отпивает ещё. Ладно, он выждет ещё два часа и пойдёт по следу. Или полтора. Или даже лучше час, потому что неизвестно, что могло так задержать Илью. Внутри приближающиеся отголоски паники, как первые раскаты грома перед грозой, и Наполеон думает, что давно так по-дурацки ни за кого не боялся. И когда он распахивает дверь своего номера, чтобы выйти на улицу, на пороге стоит Илья, явно собирающийся постучать. И он не ожидает, что Соло схватит его за плечо и дёрнет на себя в номер. - Ты где, мать твою, был, большевик? - как можно спокойнее интересуется Наполеон, торопливо оглядывая его и прикидывая, всё ли в порядке. С виду Илья в норме, но ведь могли быть и внутренние повреждения или просто скрытые под одеждой. - Тише, ковбой, - тот поднимает руки в успокаивающем жесте. - Пришлось поплутать во время задания. Этот придурок решил перед встречей зайти к знакомой, я дожидался, пока они... Пока он освободится и доведёт меня, куда надо. Я узнал всё. Илья смотрит на его взъерошенные волосы, на открытую бутылку джина и вдруг поднимает бровь в немом вопросе. - Склад там? - устало спрашивает Соло, и его отпускает, словно волной слизало всё. - Да. Слушай, Соло... Ты чего не спишь? Я думал, приду, разбужу тебя. А ты сидишь, - Илья смотрит на часы, потом на него. - Я задержался почти на пять часов. Ты что, всё это время... - Нет, - перебивает его Наполеон и опрокидывает в себя остатки джина. - Наслаждался вечером. По Илье видно, что он не верит ни в одно его слово. И когда он подходит ближе, Соло невольно отступает на шаг назад. Иначе сорвётся и выскажет всё, что он думает о придурках, которые не могут сообщить, что задерживаются. Которые заставляют напарников - его, Соло, в первую очередь - переживать. - Я в порядке, - на всякий случай почему-то тихо произносит Илья и внимательно смотрит. Ловит ответные эмоции и, видимо, что-то разглядев, кивает. - Не переживай, ковбой, я могу за себя постоять. - Конечно, можешь, - сухо отвечает тот, и ему ужасно хочется остаться одному. Илья его как будто наизнанку вывернул, слишком беспомощно и открыто. - Я не сомневаюсь, большевик. Ты всё можешь. Он отходит к столику, задумчиво берёт бутылку джина и так же задумчиво отпивает из горлышка, чувствуя спиной прожигающий взгляд. Размяк ты, Соло. Илья оказывается за его спиной, мягко, уверенно сжимает плечо ладонью и вдруг шепчет: - Спасибо, Наполеон. Наполеон удивлённо вздрагивает, а когда собирается ответить и разворачивается, Ильи уже нет в его номере. *** Наполеон приходит в его номер как в свой. Есть ли новости, нет их, словно ему комфортнее здесь, хотя Илья, если чем-то занят, даже не смотрит на него, как будто так и должно быть. Соло всё ждёт, когда же тому надоест, когда он скажет проваливать к себе или просто схватит за плечо и выставит за дверь, но этого не происходит. Илья просто задумчиво переставляет шахматы, разыгрывая с самим собой сложнейшие партии, постукивает длинными, нервными пальцами по колену, обдумывая следующий ход. В один из вечеров Наполеон вваливается к нему растрёпанный, рубашка полурасстёгнута, а галстука вообще нет. - Ковбой? - полувопросительно смотрит на него Курякин, поднимая голову от книги. - Встретился со старыми знакомыми. Как-то был в гостях и... мне понравилась одна картина. Мне неплохо за неё потом заплатили. - Лёд в холодильнике, - Илья возвращается к чтению, удостоверившись, что терять сознание Наполеон не собирается. Соло проходит мимо, скидывая испорченную рубашку на пол, хлопает дверцей холодильника и устраивается на диване, закинув ноги на подлокотник. По его виску течёт ледяная капля воды, когда он прикладывает пакет к рассечённой брови, и он морщится от неприятного ощущения. А потом переводит взгляд на Курякина. - Большевик. Тот захлопывает книгу, откладывает на тумбочку рядом и молча смотрит, так, будто делает величайшее одолжение. И ждёт. - Скажи мне, большевик, - ещё одна мокрая дорожка остаётся на его виске. - Есть ли пределы твоей сдержанности? - Не советую проверять. Ещё вопросы? Наполеон кидает мокрый, уже больше на половину с водой, чем со льдом, пакет на его колени и рывком поднимается. - Я привык, когда всё идёт так, как хочу я, - он смотрит, как чуть подёргиваются пальцы Ильи, а от пакета на светлых штанах медленно расползается мокрое пятно. - А ты не вписываешься в рамки моего мира. - Жеребец, которого не смог объездить ковбой, - Илья ухмыляется на удивление ехидно, и это можно воспринять как пошлую шутку, если забыть все другие шутки про СССР и несуществующий секс. Наполеон за шаг преодолевает расстояние между ними и хватает его пальцами за подбородок, крепко сжимая и заставляя посмотреть на себя. - Только попроси, - низко, многообещающе говорит он, касаясь большим пальцем горячей, нежной кожи у губ. - И я найду для тебя седло подходящего размера. Илья бьёт его ребром ладони по запястью, скидывая руку, поднимается и опасно щурится. - Тише, большевик, я не обижу тебя, - усмехается Соло, толкая его в грудь и усаживая обратно. - Тебя не учили в КГБ подчиняться. - Смотри, как бы я тебя не обидел, - сквозь зубы отвечает Илья, сжимая пальцы на подлокотнике до хруста. - Ты нарываешься, Соло. Svali nahren. - Net. - Suka, - Илья снова пытается встать, он начинает злиться, но Наполеон, похоже, в этот раз решил идти до конца. Он тянет Илью за плечо, стягивая на пол так, что тот соскальзывает, падая на колени. И смотрит этими своими чёртовыми глазами, проклиная и сжигая дотла одним лишь тяжёлым, тёмным взглядом. У Соло всё просто переворачивается внутри от мысли, что можно запустить пальцы в светлые волосы и надавить на затылок, но он прекрасно понимает, что это будет последним, что он сделает в своей жизни. - Встань, - то ли позволяет, то ли приказывает он. Он мог бы толкнуть Илью на софу и заставить его сдаться под напором. Мог бы соблазнять медленно и методично, пока тот сам не начнёт искать его прикосновений. И ему нравятся оба варианта, но сейчас Соло хочется быть эгоистом и просто поддаться собственным желаниям. Водолазка – Курякин был помешан на водолазках – под пальцами мягкая и легко задирается, обнажая бледную кожу. Илья дышит слишком ровно и спокойно, стоит, расправив плечи, и молчит. - Ты не свернёшь мне шею? – уточняет Наполеон, касаясь его над краем брюк. Холодный, как сибирская зима. И всё прозрачное, ледяное небо в его взгляде. - Я сломаю тебе пальцы, - обещает Илья, не делая ни одного движения. - Тебе будет очень больно. Наполеон верит ему. Как и верит в то, что сейчас он в безопасности. Тугая пуговица брюк поддаётся не сразу, а звук расстёгиваемой молнии слишком громкий в ночной тишине номера. Илья сжимает кулаки и прикусывает губу, и Наполеон гадает – можно было всегда или только сегодня? Его, кажется, трясёт, когда штаны сползают куда-то вниз, к коленям, и все шутки про трусы и неловкое положение застревают в горле. Кому-то из них должно быть стыдно в этой нелепой ситуации, и кто-то – кажется, это сам Наполеон – выдыхает, когда его же пальцы прикасаются к Илье сквозь ткань белья. Он почему-то реагирует слишком быстро, трусы натягиваются на его члене от почти невесомых, изучающих прикосновений, а глаза – Наполеон смотрит на него из-под ресниц – зажмурены, только длинные ресницы чуть подрагивают. Костяшки пальцев белые, с такой силой ногти впиваются в мякоть ладони, и Соло мягко разжимает один кулак, палец за пальцем, тянет к себе и прикасается горячими губами к красным полукружьям. По подбородку Ильи течёт кровь – он сдерживается, упрямый до конца, как недвижимая скала, но эти маленькие детали говорят больше, чем слова, произнесённые вслух. И Наполеона словно пронзает током: он не ждёт стонов и просьб, это молчаливое согласие значит намного больше. Все эти полушутливые намёки Габи про Илью, про их неудавшиеся поцелуи, о которых она рассказала за коктейлем. Что он сам подавался навстречу, как изголодавшийся. Ему хочется спросить – большевик, ты вообще трахался хоть? Или даже – дарили ли тебе хоть когда-нибудь ласку? Наполеон обхватывает его член сквозь ткань, плотно сжимая пальцы, резко двигает рукой, и – ничего в ответ. Ни движения, ни вздоха. Под пальцами расплывается пятно смазки, у Соло сбивается дыхание, а в собственных штанах становится тесно, но все эгоистичные желания проглочены вместе с глупыми шутками. Он скользит ладонью в трусы, касается наголо, прижимая большим пальцем влажную головку, и оглаживает. И наконец чувствует эту лёгкую, ответную дрожь на ласку. Илья поднимает руку, словно собираясь коснуться, но тут же бессильно роняет, опуская голову. Соло может встать перед ним на колени, но, думает он, сейчас это будет слишком. Поэтому просто продолжает медленную сильную ласку, почти безмолвное откровение. И гадает – сколько выдержит Курякин? Кончит или наконец оттолкнёт? На его пальцы капает кровь из прокушенной губы, и движения становятся беспорядочнее, резче, так, как он мог бы дрочить самому себе, на результат. И тихий, почти сдавленный выдох – ему же не показалось? – всё-таки раздаётся, когда Илья кончает в его кулак, вздрагивая. Наполеон подхватывает его под мышки, не давая осесть на пол, и опускает обратно в кресло, а потом достаёт из кармана платок и вытирает пальцы. - Уйди, - коротко, севшим голосом произносит Илья, по-прежнему не открывая глаз. Его пальцы больше не дрожат, и даже на вид он расслабленней, чем обычно. - Илья, - Наполеон стирает с его подбородка кровь и кончиками пальцев касается губ. – Если ты не хочешь… спать один, я останусь. - Я в состоянии с собой справиться, - он, кажется, тянется за прикосновением пальцев, когда Соло убирает руку, но тут же берёт себя в руки. - Ты не обязан. Взгляд Ильи бьёт под дых, и теперь, даже если Илья попытается его выставить, Соло просто не уйдёт. - Я возьму одежду на утро и вернусь, - говорит он. – Это займёт десять минут. Когда он возвращается, дверь в номер Ильи по-прежнему для него открыта. *** Он забыл задёрнуть шторы перед сном, и теперь лунный свет заполняет маленькую спальню его номера. Одно из окон чуть приоткрыто, и чувствуется ночной холод, проникший внутрь. На второй половине кровати, укутавшись в одеяло, спит Соло, и видно только высунувшуюся пятку и спутанные, неуложенные волосы. Илья несколько минут смотрит на него, касается пальцами мягких волос и встаёт, чтобы закрыть окно. Соло припёрся, как и обещал, устроил свои вещи, сложенные аккуратной стопкой, на столе, и нагло прошёл в спальню. Даже ещё порадовался, что одеяла два и не придётся делиться и ютиться под одним. Он уснул быстро, доверчиво повернувшись к Курякину спиной, и тот вскоре тоже беспокойно задремал, хоть и ненадолго. Закрыв окно и задёрнув шторы, Илья возвращается в постель и, подумав, медленно придвигается ближе. Утыкается лбом в плечо Наполеона, скрытое одеялом, и медленно, тяжело выдыхает. - Илья? - сонно бормочет тот, ворочаясь, горячий и тяжёлый, и оборачивается. У него заспанные глаза, нет этой обычной насмешливости и самодовольства, отпечаток подушки на щеке и забавный завиток волос на лбу. Илью затапливает отчаянной, горькой, невысказанной нежностью. И ещё сожалением и - немного - болью. - Я здесь, - негромко отвечает он. - Не могу уснуть. Всё нормально. Наполеон касается его щеки ладонью - контраст холодного и горячего - и так же сонно улыбается. - Кошмары? “Всё нормально” Ильи чаще всего оказывается ложью, но он никогда не признаётся, что что-то не так. Сильный, помешанный на контроле, слишком сдержанный. Наполеону хотелось его встряхнуть за плечи и сказать, что иногда доверять людям можно. Ему - можно. Это долгий, болезненный путь, который предстоит пройти им обоим. - Я тебя разбудил. - Я прощаю тебя, большевик, - тихо фыркает Соло. - Можешь будить меня, когда захочется. Но только если это не партия в шахматы. Илья легонько трётся щекой о его ладонь, позволяя себе в темноте быть одновременно невидимкой и слишком видимым. - Ты идиот, ковбой. - За это меня обычно и любят, - невозмутимо соглашается Наполеон, не отнимая руки и не делая ничего, боясь спугнуть и оттолкнуть. - Я знаю отличный способ уснуть. - Нет. - Хорошо, тогда пусть это будет отличный способ проснуться утром, - он всё-таки гладит скулу большим пальцем, наслаждаясь ощущением нежной кожи. - Тогда как насчёт объятий? Или суровые русские не обнимаются? Илья скользит к нему под одеяло, придвигая и своё, и чуть прижимается. Слишком неуверенно, словно его сейчас снова оттолкнут, как и множество раз раньше. Но Соло только обхватывает его руками, притягивая к себе, позволяя уткнуться в плечо, и трётся носом о макушку, легко поглаживая по спине. Утром они оба сделают вид, что, конечно же, ничего такого не было, и Соло не позволит себе напомнить, как Илья цеплялся за него как потерянный, замёрзший мальчишка. Маленький Кай с льдинкой в сердце, далеко-далеко от дома, где его больше не ждут. Только вот он знает, что, если он придёт, на постели будет сложено ещё одно тёплое одеяло, которым не придётся делиться, но он всё равно поделится. *** На часах уже два ночи, шторы плотно задёрнуты, но одно из окон немного приоткрыто, чтобы проникал свежий воздух. С улицы всё ещё доносится шум, их отель находится близко к центру города, и с субботы на воскресенье очень много отдыхающих. Илья всё ещё не спит, он, покачивая в ладони бокал с бурбоном и льдом, сидит за очередной партией в шахматы. Свет приглушён, он оставил только лампы по бокам от дивана, миссию они закончили утром, поэтому все трое разошлись в разные стороны, чтобы сначала развлечься в одиночестве. Илья побродил по улицам Амстердама и вернулся в номер, Габи отправилась изучать магазины, а Соло… Илья даже не стал спрашивать, куда направится тот, потому что ещё в их первый день Наполеон красочно расписывал красный квартал и сопутствующие удовольствия. Илья морщится, вспоминая его самодовольную ухмылку, и переставляет ладью, а потом задумчиво отпивает алкоголь. В звуки города и шелест занавески вплетаются посторонние звуки: сначала поворачивается дверная ручка, а потом слышится тихий скрежет замка. Илья вскидывает бровь, собираясь подняться, но дверь уже распахивается, через порог переступает Соло и так же уверенно закрывает за собой. От него на всю комнату разит виски и приторными женскими духами, от такого сочетания хочется чихать и долго проветривать комнату. - Какого хера? - коротко интересуется Илья, крепко сжимая пальцы на бокале. - Твой номер на другом этаже. - Большевик! - Соло радостно, широко улыбается, делая шаг к нему и едва не спотыкаясь о ковёр. - Ты столько всего упустил, когда решил не идти со мной. Та-акие… - он изображает руками плавные линии, - девочки. - Вот и иди к ним обратно, - грубо отзывается Курякин, допивая остатки бурбона и отставляя бокал от греха подальше. Наполеон жалостливо качает головой, явно считая Илью глупым, подходит к шахматной доске и, взяв одну из фигур, вертит в пальцах. - Это так ты сбрасываешь сексуальное напряжение? - чётко выговаривает он, и по этой чуши Илья убеждается, что тот в стельку пьян. - Играешь сам с собой в шахматы, Илюша? Он смеётся над своей шуткой, и это "Илюша", сказанное на русском, звучит скорее как “Ильуш-ша” с ударением на последний слог. То ли подколка, то ли попытка быть ближе. У Ильи дёргаются пальцы. Он смотрит на Соло: след красной помады на воротнике белоснежной рубашки, волосы чуть растрёпаны, двух верхних пуговиц нет, а глаза блестят от выпитого. - Ты пьян. Иди спать, - Илья честно старается держать себя в руках, хотя Бог видит, он бы сейчас скорее приложил Наполеона лицом в стену. - А ты не умеешь развлекаться, - возражает Соло и кидает шахматную фигурку куда-то в сторону. - Ты такой скучный, большевик. Ты в городе развлечений и разврата, а тухнешь в номере. Илья поднимается, расправляя плечи, и Наполеон гордо вскидывает голову в ответ. - Ты нарываешься, ковбой. - Накажешь меня? - Соло шагает ближе, оказывается совсем рядом, можно протянуть руку и уткнуться в него пальцами. - Отшлёпаешь как плохого мальчика? В его голосе звучат на удивление хриплые, бесстыдные нотки, и Илью вдруг пробирает жаром. - Вот и накажу, - ведётся он, и сам прекрасно знает, что ведётся, но устоять не может. Хочется проучить Соло, показать, что не стоит бросать слов на ветер. Он дёргает его за руку на себя, снова опускаясь на диван, и перекидывает Наполеона животом через свои колени. Тот хрипло смеётся, не сопротивляясь, только устраивается удобнее, считает всё шуткой, и Илья только злится больше. Он ловко расправляется с молнией на брюках и сдёргивает их вниз, к коленям. - Красивое бельё, ковбой, - тихо усмехается Курякин, сминая в пальцах мягкую, дорогую ткань тёмно-синего цвета. - И очень в твоём стиле. - Необязательно раздевать меня, чтобы отшлёпать, - отзывается Соло, вильнув бёдрами, и на этот раз он звучит чуть трезвее. Илья игнорирует его, дёргая вниз, к брюкам бельё, и накрывает ладонью ягодицу, чуть сжимая. Он слышит тихий вдох, и не может понять, чей он - его или Наполеона. И это стыдно, ужасно стыдно, у него щёки горят, и как хорошо, что этого никто не видит. Илья ловит себя на мыслях, что задница Соло, на которую он заглядывался и раньше, в брюках хороша не настолько, насколько без. И нежная, горячая кожа под его дрожащими пальцами слишком опаляет и сводит с ума. - И-илья, - выдыхает Наполеон удивлённо, в его голосе больше не слышится смех. - Какого хера ты творишь? - Ты сам просил наказать тебя, - хрипло отзывается тот, и его ладонь звучно опускается на ягодицы Соло. Тот вздрагивает, пытаясь вывернуться, но Илья упирается локтем другой руки в его поясницу, не давая отстраниться, и звонко ударяет ещё раз. Нежная кожа краснеет почти мгновенно, и Илья скользит по ней кончиками пальцев, его дыхание сбивается. Наполеон невнятно ругается, а потом вдруг от прикосновений тихо, чувственно стонет, и Илью как будто кипятком окатывает. Он замирает, осознавая, что делает, чувствует, как к ноге прижимается твердеющий член Наполеона. Ему, чёрт подери, нравится. И будь Илья проклят, если ему не нравится тоже. - Твою м-мать, Илья, - хрипло, низко, до мурашек по коже выдыхает Соло и медленно, явно неосознанно подаётся бёдрами навстречу, чуть трётся о его ногу членом, пачкая смазкой. Это слишком бесстыдно и слишком горячо, чтобы Илья мог соображать адекватно и немедленно всё прекратить. Он начал это сам. Илья торопливо облизывает пальцы - почему-то теперь не хочется причинить Наполеону боль, по крайней мере, не так - и мучительно медленно, осторожно скользит пальцами между ягодиц. Касается на пробу, обводя тугие мышцы, легко поглаживая, и надавливает, толкаясь внутрь. Наполеон вскидывается на его коленях с неприличным стоном, сам подаётся навстречу пальцам, насаживаясь, и вцепляется пальцами в обивку дивана. И Илья невольно толкается бёдрами навстречу, прикусив губу и сдерживая жалкий стон, добавляя ещё один палец. Наполеон же должен звать какую-нибудь девицу, выстанывать чужое имя, но он зовёт Илью, задыхается на гласных, в несколько коротких, низких стонов, словно ждал и хотел. Он горячий и такой узкий, что у Ильи голова кружится от возбуждения, он толкается в Соло по самые костяшки, сильно, грубо трахая, не обращая внимания, как больно ширинка впивается в его член и давит, и ему некогда отвлечься, чтобы хотя бы расстегнуть брюки. И Наполеон не собирается помогать ему, он ёрзает на его коленях, отзываясь на каждое движение, стонет и трётся, а потом впивается пальцами в ногу и, дрожа, кончает. И только от того, как сокращаются его мышцы, как тяжело дышит Наполеон, приходя в себя, Илью накрывает. В голове белый шум от накатившего, острого оргазма, и кончить в штаны - тоже слишком и глупо. Наполеон медленно поднимается на ноги. Брюки скользят вниз, оседая вместе с бельём, рубашка измята ещё больше, губы искусаны, а глаза горят. - Охуеть, - неожиданно по-русски произносит он, глядя на Илью. - Иди в душ, - со стоном отзывается тот, закрывая лицо ладонями и краснея, будто это он нажрался и завалился в чужой номер. - Большевик. Пойдём со мной, - хрипло предлагает Соло, усмехаясь. - Накажешь меня ещё разок, я был слишком плохим мальчиком в последнее время. Илья смотрит на него сквозь пальцы, на его соблазнительную ухмылку, всё ещё чувствуя внутри отголосок возбуждения, и настойчиво напоминает себе, что Соло пьян и не соображает нормально. Кто-то должен оставаться адекватным. - Я накажу тебя завтра, как ты протрезвеешь. Чтобы ты запомнил как следует, - сдавленно говорит он и мысленно матерится: крайне адекватное решение, товарищ Курякин, молодец. Остаётся надеяться, что Соло к утру обо всём забудет. Но когда тот подтягивает штаны и идёт к двери - выхода, а не ванной - Илья вдруг замечает слишком твёрдую походку и понимает - ни черта этот Соло не забудет. *** Наполеон Соло никогда не забывает того, что касается секса. Особенно если это связано с ним самим и удовольствием. Он приходит в номер Курякина с бутылкой виски, одетый с иголочки и абсолютно трезвый. - Чего тебе? - Илья намеренно не смотрит на него, закрываясь книгой, и его голосом можно остудить весь Амстердам. - Большевик, - проникновенно произносит Наполеон, открывая бутылку и наполняя бокал. - Ты не с той ноги встал? Илья молчит, искоса наблюдая за ним, но бокал всё же принимает. Соло ждёт, когда будет сделан первый глоток, а потом мягко отбирает книгу и садится на диван рядом. - Ну? - коротко интересуется Курякин, в два глотка допивая виски и отставляя бокал. - Ну. Соло смотрит на него, потом на пальцы, спокойные сейчас, и резко подаётся вперёд, впиваясь в рот. Ждёт, что его оттолкнут, настойчиво надавливая на чужие губы языком, и хватает за водолазку, не давая отстраниться. Илья не отстраняется, только вздыхает в поцелуй как-то обречённо и отвечает. Это словно лихорадка, Соло болел как-то, в Испании, кажется, и у него была точно такая же горячка, как и сейчас. Он толкает Илью в грудь и усаживается на его колени, вжимаясь всем телом, втираясь задницей в пах и чувствуя ответную реакцию. От этого хочется ухмыляться и жалко стонать одновременно. - Соло, - невнятно бормочет Илья, а его ладони, широкие, ужасно холодные, оказываются под его рубашкой, оглаживают спину, мнут, скользят ниже под ремень брюк. - Придушу. - Обязательно, - соглашается с ним Наполеон, давая стянуть с себя одежду, и трётся, ёрзая, заводя больше, чувствуя, как упирается в него вставший член. - Потом. Он словно дорвался, получил свою награду, и забывает про осторожность и нежность. Почти забывает. Он обхватывает лицо Ильи ладонями, мягко придерживая, целуя лоб, скулы, лижет губы, прихватывая зубами и покусывая, и послушно прогибается, когда пальцы скользят между ягодиц. Он тоже хочет - так, поэтому только тихо одобрительно стонет. Все прелюдии были уже, хочется ему шептать Илье в рот, не тяни. Потом выскажешь всё, что думаешь, большевик, а сейчас просто расслабься и делай то, чего просят чувства и тело, а не мозги. Двух пальцев сразу сначала много и - немного - больно, но Наполеон привыкает быстро, расслабляясь, Илья осторожен с ним, и чувствуется это едва сдерживаемое, жадное, злое желание. - Хватит, - бормочет Соло, пихая его, и опускает руку, расстёгивая брюки и приспуская вместе с бельём, освобождая член. Обхватывает пальцами, растирая большим выступившую смазку, приподнимается и впускает в себя. Илья догадывается подхватить его под бёдра, помогая, и только судорожно, поверхностно дышит. Он одет полностью, и такой контраст только больше заводит. - Соло, - это скорее стон, чем угроза, Илья толкается бёдрами вверх, глубже, растягивая его, оказываясь внутри полностью. И по-русски: - Господи, Наполеон, твою мать, как ты… Наполеон пьяно улыбается, его ведёт от возбуждения, и должно же быть больно, но внутри только острое, тяжёлое удовольствие, такое, что голова кругом. Он ведёт бёдрами, привыкая, и двигается, медленно, сильно, чтобы прочувствовать член Ильи в себе полностью. Стонет несдержанно, утыкаясь в плечо, сжимая в зубах ткань водолазки, и цепляется за предплечья, ощущая под пальцами литые мышцы. В сто раз ярче, чем с любой женщиной, эта сила под ним, в нём, хриплое дыхание Ильи, старающегося не быть слишком резким, ладони, сжимающие его ягодицы, раскрывающие сильнее. - Илья. Илья, чёрт, - он шепчет неотрывно, ткань намокает от слюны, движения становятся быстрыми, лихорадочными, а его член прижимается к животу Ильи, липнет к чёртовой водолазке, оставляя пятна смазки, и чёрт с ними, Наполеон новую купит, пусть только не останавливается. Пусть держит и берёт его - так. Илья стонет - наконец-то, думает Соло, слишком мало, но - и сам натягивает Наполеона, вбиваясь в него короткими, сильными толчками, откидывает голову и кусает губы, держит крепко. - Ещё, Илья, - просит Наполеон, прижимаясь губами к венке на его шее, ловя бешеный пульс, и смыкает зубы на гладкой коже, вздрагивая и почти мгновенно кончая от низкого, чувственного стона. Илья выгибается под ним, толкаясь снова, догоняя, и вздрагивает, тяжело дыша. Его пальцы так впиваются в ягодицы, что, думает Наполеон, останутся следы. Тем слаще. - Я тебя объездил, - тихо, хрипло смеётся он, уже предчувствуя, как всё будет болеть от такого секса, но оно того стоило. - Trottel, - отчего-то по-немецки бормочет Илья и, опустив голову, разглядывает свою испачканную водолазку и тихо вздыхает. - Ich töte dich, Napoleon. - Не знал, что ты говоришь по-немецки после секса, - невозмутимо отзывается тот. - Конечно, убьёшь. Только давай в душ сначала, а?