***
Однажды, Дибала уверен, найдётся тот, кто сможет полюбить. Со всеми недостатками, со всеми шрамами, ранами, со всеми изъянами, а всего этого, Пауло знает, у него много. Однажды найдётся человек, который примет его — примет его таким, какой он есть, внутривенно. Такой человек, который не захочет его менять, который не будет делать ему упреков, который будет за него. Будет с ним. Найдётся человек, который действительно этого захочет. Захочет быть рядом, несмотря ни на что, который поможет, если вдруг станет страшно, обнимет, когда станет холодно, который, если Пауло сорвется, шагнет в бездну, прямо за ним, не мешкая ни секунды, не решая, что дороже. Когда-нибудь Пауло заметит Марио. Пауло просто хочет верить, что когда-нибудь найдется такой человек, которого захочется полюбить так же. С которым Пауло захочет не просто быть, с которым Пауло захочет жить. Который научит его летать, не думая о том, как приземлиться. А пока Пауло верит. Верит, что на этом свете не один. Сегодня, завтра, вчера, он верит, что когда-нибудь эти дни станут для него счастливыми, по-настоящему счастливыми. Верит, что однажды научится не оглядываться с опаской во вчера, ожидая, что оттуда вот-вот полезут проблемы, что научится смотреть в завтра смело и без страха. Только еще больше верит, что однажды научится жить сегодня. Не вчерашним, или завтрашним, не ожиданием чего-то или воспоминаниями, теми, что больше не повторятся. Верит, что научится ловить момент, что будет стараться делать своё «сегодня» счастливым. Ведь жизнь одна, дана она для того, чтобы мы, идиоты, были счастливыми, чтобы в самом конце не сидели у разбитого корыта. Чтобы мы научились любить, пройдя все трудности. Любить себя и любить то, что дорого, чтобы мы научились ценить. Чтобы любить по-настоящему, не сопливыми цитатами, найденными на просторах интернета, зачастую, даже не понимая целиком их значение, не редкими цветами, не дорогими подарками, а любить сердцем, душой. Отдавать себя полностью. И любить не тело, что напротив, не его формы, фигуру, а душу. Ведь там, в конце, который сейчас кажется таким далеким, уже ничего будет не вернуть. Будет не вернуть того дня, когда ты оттолкнул того, кто любил тебя. Пробовал любить тебя, ведь любить учатся вместе — по одиночке, увы, ничего не получится. Не вернуть будет того разговора, когда ты так и не извинился, оскорбив кого-то. Ничего не вернуть. Жизнь дана для экспериментов, и она дана тебе, а ты этого до последнего понять не можешь. Не понимаешь, что общество-то, по сути, — ничто. Жизнь твоя, ты можешь делать с ней все, что захочешь, главное, чтобы это не было ущербом. Ни для кого.***
По узким улочкам Италии дул холодный ветер, когда прогремела новость: «Туринский Ювентус покупает Антуана Гризманна!», все всполошились, будто бы что-то важное, команда готовится принять нового игрока, а Пауло плевать на это хотел. С Эйфелевой башни. Пушистые, кажется, будто бы тяжелые, но на деле воздушные, большие белые хлопья снега кружили над вечерним Турином, засыпая все вокруг: дома, машины, голые деревья, скамейки в парках и дворах. Зимняя атмосфера создавалась в городе сама собой, холод начинал пробираться под куртки, шарфы, ледяными руками обнимать, ветер стучал в окна, устраивал сквозняки, развлекаясь, залетая в любые, даже самые маленькие щелочки. Пауло в тот вечер не спал, и даже не лежал в кровати, в тщетных попытках уснуть. Вечер проходил на удивление спокойно: Пауло сидел дома и пил горячий какао, укутавшись в тёплый плед чуть ли не с головой, смотрел по телевизору какую-то сопливую мелодраму, но она не отторгала его, как остальные: она была правдива. Пауло любил правду. Любил принимать вещи такими, какие они есть, без приукрас. Он учился, учился любить, учился жить. Учиться этому самостоятельно — гиблое дело, знали все, и сам Пауло в том числе, но… Надежда ведь умирает последней? За просмотром мелодрамы Пауло удалось оторваться от мыслей — они больше не ели его изнутри, словно стая голодных собак, не выносили всё его сознание. Последнее время мысли Пауло, такого юного, неопытного Пауло, были заняты одним: Марио. Забыв про все, он не знал, как помочь другу: не помогал даже шоколад, который Марио так любил. Манджукич увядал на глазах, как цветок, который давно не поливали, вянет, так вял Марио, не давая никому помочь ему. Пауло не психолог, но был уверен абсолютно, Марио чего-то не хватает. Как иногда нашему телу не хватает витаминов, так не хватает любви душе. Она начинает увядать, требуя любви, но… Если долго не давать желудку пищи, вскоре он начнёт её отторгать, не так ли? Душа тоже долго мучиться без любви не может. Она засыхает, как нарцисс в начале жаркого лета, отторгает воду, любовь, уверяя, что справится самостоятельно. Чахнет. Минута за минутой. День за днём. Время, как говорится, не резиновое, если Марио не спасти сейчас — потом будет поздно. Бывает, часто бывает такое, что люди умирают морально раньше, чем физически. Морально разлагаются и, кажется, больше уже ничего не чувствуют. Морально. Даже сама госпожа Боль не сможет до таких достучаться, при всем желании. Да, физически они чувствуют все: жар, холод, боль, но вот душа… Душа, она ведь хрупкая. За ней не уследишь, разобьешь — и обратно не склеишь, как разбитый стакан, неловким движением руки уроненный на пол. Все у нас такое… Одноразовое. Никто это слово не любит, а ведь оно, по сути, описывает всю нашу жизнь. И душа у нас на один раз. Её сломаешь — и все. Конец. Влюбишься не в того, а взаимности нет. Обычное дело, казалось бы, не так ли? Но это лишь для тех, кого уже сломали, им не страшно влюбляться, это — формальность, они не умеют любить — ищут выгоду везде и во всем для себя. «Сломанное однажды не сломаешь дважды». Марио хотел любить. Точнее, хотел научиться, только вот… Пауло этого не замечал. Пауло считает его другом — не больше, даже представить не может, чтобы полюбить. Даже в самых тёмных, самых опасных мыслях не допускает он такого. А Марио просто молчит. Молчит и любит — ведь так лучше, для них обоих. Любовь разрушает дружбу, а дружба разрушает Марио. Душа его чиста — он может любить, он хочет любить, но видимо… Видимо не судьба. Не в этой жизни. Ни в какой. Для каждого свой путь предписан, и никто его нарушать не может. У Марио на этом пути любовь только безответная, стоит, ручкой ухоженной машет. Все с ног на голову переворачивается, когда появляется он. Для всех просто идеальный во всем. Новый игрок в команде, он знакомится со «старичками», очередь доходит до Марио и тот отделывается сухим «привет», а сердце Роналду пропускает удар, но лишь один, а после начинает биться, словно сумасшедшее, словно хочет сломать ребра и вырваться из грудной клетки наружу. Роналду тонет. В этих глазах, цвета осеннего неба он тонет. В них плещется отчаяние, горе, какая-то необъяснимая липкая тоска, посмотришь в них, и она перебирается уже на тебя. Но вот только Криштиану не такой. Он не жертва, он — герой. Отходя от Марио, он решает, что нужно обязательно выяснить, что с ним случилось, и может ли он как-нибудь помочь. Великолепный КриРо7, везде и всегда, он оплошать не может — это не в его духе, не в его манере. Он хочет и он может помочь Марио. Ну, он так думает.***
Марио смотрит завороженно — на Пауло. Пауло, что распинается в предматчевой наставительной речи. Пауло, что сегодня капитан. А тот и знать не знает, почему Марио так смотрит на него — три года уж. Три года они играют с ним бок о бок, три года Марио смотрит на него так завороженно, будто он — произведение искусства в единственном экземпляре. Но Пауло знает, таких, как он — тысячи. Он уже не боится про это думать. Он давно дал волю мыслям. Он смотрит на Манджукича внимательно — тот сидит, то ли нахмурившись, то ли удивившись, рядом с Роналду, в котором Марио, кстати говоря, ничего особенного так и не нашёл, как ни старался. Марио смотрит. Снова глядит, не смея шевелиться, словно вкопанный, боясь спугнуть картинку. Только вот что-то в его взгляде не то, Пауло чувствует. Всеми фибрами тела чувствует, что что-то не так, поменялось. То ли не хватает чего-то, то ли наоборот… А Марио и сам не понимает, что произошло и как такое могло случиться вообще. Не понимает, теряется, не знает, что делать. План изменился, корабль поменял курс, чётко размеченная дорога закончилась. Марио не чувствует ничего, смотря на Пауло. Перегорел. — Марио! Марио, что с тобой? — Роналду привязался. Все-таки не шутил сам себе, что к этому типу, похожему на маньяка, должен подход найти. На самом-то деле бояться нечего — Марио на маньяка только похож, а сам шоколадки любит, апельсиновые. Но тем не менее, Манджукичу очень нравилось то, что он похож на серийного убийцу с кучей трупов за спиной, чаще всего, люди, увидев его, складывали себе весьма печальное первое впечатление, за вторым не приходили. Роналду же не остановило то, что Марио смотрит на всех — пожирая, убивая, вдобавок к этому, как-то пусто. Было что-то в Марио, что зацепило… Ему хотелось помочь, хотелось взять за руки и вытащить, насильно вытащить из этого болота, пока тот не увяз до конца в тине и не потонул в противной зелёной жиже.***
Криштиану приехал в Турин один. Жены и детей у него попросту не было: не умел он ещё любить. Приехал, заодно и счастье искать: а вдруг повезёт, кто знает? Он не знал, что такое «чувствовать любовь», не знал, как это. Да и наверное не хотел знать, раз ничего не предпринимал: он уверен, любить — это больно. Несколько месяцев в новой команде и выпадает первый снег. Так быстро летит время… Неумолимо. Скоро Новый год, кажется, пора ставить новогоднюю ёлку, наряжать, вместе с любимым… С тем, кого хочется попробовать любить. И сегодня, как раз после тренировки, Роналду хочет попробовать предложить встречаться… Марио. Он знает, Марио любил до этого, Марио опустошен. Криштиану сомневается, согласится ли на его предложение Марио, но… Надежда умирает последней? «Попытка не пытка» — выдыхает Роналду и выходит из дома, последний раз глянув в зеркало. Машина, изматывающая тренировка, которая выжимает из него буквально все силы, но он ничего против и не имеет: смотрит на Марио, а Марио на него заинтересованно. «У Криштиану Роналду сложились довольно тёплые отношения с Марио Манджукичем», — грёбаные журналисты знают всё. Даже то, что знать не должны совсем. Порой так и хочется крикнуть вместо ответа на очередной личный вопрос «Не твоё собачье дело!», но он себе такого не позволит никогда. Это все знают, а потому спрашивать и не стесняются даже. — Марио, подожди, пожалуйста, — Роналду тянет его за запястье обратно в раздевалку, откуда он только собирался выходить. Все переоделись давно и ушли по своим делам, кто-то домой, кто-то в ближайший бар, а кто-то к своей второй половинке. Учиться любить. — Чего тебе? — вырывая руку, спрашивает Марио и озадаченно смотрит на Криштиану. Он хочет домой. Нет, у него нет никакой неприязни к Кришу, или ещё чего, у них даже, по правде, как и говорили журналисты, довольно тёплые отношения. Четыре месяца плечо к плечу — радость побед, горе поражений, как здесь не появиться теплу? — Марио, я… — Роналду запинается. Он понятия не имеет, как и что говорить дальше, не знает, как это бывает по-настоящему. Наверное, по-настоящему, это всё-таки так, как велит сердце, не повторяя за кем-то… а иначе-то оно и не по-настоящему. Парень вздыхает, пробегается глазами по раздевалке и решает, что послушаться своего сердца — самое, что ни на есть лучшее решение. Он рывком подаётся вперёд и накрывает холодные губы Марио своими. Манджукич стоит — пошевелиться не может, все будто онемело; спортивная сумка с вещами выпадает из рук и оказывается на полу, а Марио отвечать на поцелуй не спешит, глаза не закрывает. Криштиану не смеет делать ничего, кроме как сминать мягкие губы Марио своими, как бы не хотелось сейчас — он не прикусывает нижнюю губу, не лезет языком в чужой рот. Поцелуй заканчивается так же неожиданно, как и начался. Марио впадает в ступор, а Криштиану стоит и пытается успокоить взбесившееся сердце. — Что… — севшим голосом начинает Марио и кашляет. Это все от удивления. От необычности чувств. — Зачем ты это сделал? — Марио… Я хотел попробовать, попробовать любить… С тобой, — Роналду наклоняется, поднимает с пола спортивную сумку Манджукича и подает ему в руки, смотря прямо в широко распахнутые серые глаза напротив. Да, Криштиану оказался абсолютно прав, Марио любил раньше. Только вот забыл кое-что очень важное — спичку дважды не зажжешь.***
Пауло уже давно думать забыл про всю эту любовь. Он не отвыкал от тишины в квартире, одиночества, мыслей по ночам, а значит, все как обычно. Он сидит на диване с сопливой мелодрамой, греясь шерстяным пледом, и единственное, что его тревожит — куда все-таки поставить новогоднюю ёлку? Новый год через полтора месяца, а у него некуда ставить новогоднюю ёлку, вот безобразие… Он снова врёт. Снова. Себе. Ему, конечно, ничего не будет за эту ложь — всем наплевать, ни горячо, ни холодно, но… Себя обманывать — себе же делать хуже. Он переживает за Марио, переживает за то, что тот так и не рассказал, что же с ним было, почему несколько лет он ходил, словно робот, по заданному маршруту, не видя ничего вокруг себя? А сейчас… Сейчас это вдруг прошло, и, казалось бы, чего волноваться, верно? Но Пауло Марио знает, у него просто так ничего не проходит. Он видит все. Пауло внимательный. Видел, все эти четыре месяца видел, как Роналду шёл с ним на контакт, как пытался разговорить, пытался понять, что же в душе у Марио, и не просто так все это. Не просто так именно Марио ему приглянулся, в душе побитый и израненный, сама душа разорвана в клочья безответной любовью. Вдруг, Роналду просто играет с ним? Считает Марио очередной игрушкой, «поматросил и бросил»? Марио такого точно не переживёт. Но что, если он Марио спасти хочет? От всего этого мира злого, холодного. Сам Пауло про себя забывает. Его душа не разбита, нет, он любить не умеет, он ещё юный, у него все впереди. Волноваться здесь не о чем — Пауло и не волнуется, ему совершенно плевать, он свою любовь и не ищет. Учиться любить он не хочет. Или не может. Не знает Пауло, где человека такого найти — который принять его сможет, полюбить. Желание новогоднее загадывает каждый год — все без толку. Он и сам в это не верит, в чудо, в волшебство. Пауло правду любит. Больную, плохую, некрасивую, любит. Такой вот он — готов стекло жрать да кислотой запивать, только себе не врать так и не научился. По квартире разносится громкий короткий стук в дверь. Вздохнув, Пауло встаёт с мягкого теплого дивана и идёт в прихожую, не сбросив с себя плед, наоборот, замотавшись в него, словно в кокон. — Привет, — кивает Пауло, как только дверь открывается и на пороге появляется Антуан. Француз ещё сам не решил, зачем пришел: выходя из бара по направлению отнюдь не к своему дому, а к дому Пауло, он думал, что по дороге успеет придумать, почему, все же, идет не туда, куда надо бы. Но слегка одурманенный алкоголем мозг не смог придумать ровным счётом ничего. На самом деле это было и не нужно вовсе: у них было принято, что приходить можно в любое время суток, с какой-то проблемой, или просто так, они ведь друзья. — Привет, — Гризманн поднимает чуть взволнованный взгляд на Пауло и понять не может — чем он его заслужил? Ведь Пауло идеальный: идеальный для всех, а Антуан исключением никогда не был. — Я пройду? — смотрит вопросительно, будто ему действительно важно, что сейчас ответит Пауло — да, или нет — Антуан знает, ему здесь рады всегда. Знает, Пауло всегда готов принять его. Принять таким, какой есть, внутривенно. Дибала выразительно приподнимает одну бровь, мол, что, совсем дурак что ли? И молчит, улыбается. Гризманн скидывает обувь, вешает куртку, на которой все ещё осталось немного снега с улицы, и проходит внутрь квартиры. Он знает: ему здесь позволено все, но так уж он воспитан — в чужое не лезть. Ни в чужое дело, ни в имущество, ни в сердце. Поэтому Антуан присаживается на диван и даже выключать-переключать телевизор не смеет — это дело не его. — Что-то не так? — под внимательным взглядом Антуана Пауло присаживается на ручку кресла, стоящего рядом с диваном, и тепло улыбается, чуть хмурясь: у друга зрачки расширены до невозможности, кажется, ещё чуть-чуть и они полностью съедят голубые радужки. Гризманн подвисает, дико подвисает, пожирая взглядом каждую часть, каждый изгиб тела Дибалы. — Антуан. — Нет, все в порядке, — тихо отзывается француз, задержав взгляд на лодыжках Пауло, скрытых клетчатым пледом, и отказывается понимать, как так вышло, что он влюбился в друга. — Антуа-ан, — протягивает Пауло, медленно поднимаясь и неспеша подходя к новому игроку туринского Ювентуса. Тот пугается, разумеется пугается, может, даже больше, чем нужно. Он боится такой близости, боится не сдержаться, а Пауло сейчас так опасно близко. Судьба — ещё та злая тётка, её не слушаться нельзя. Она ведь стучалась прямо в твоё сознание: не трогай, не так близко! Но ты же лучше знаешь, верно? Только в руках судьбы больше власти, над всеми, и над тобой. Доля секунды и она сталкивает их губы вместе. Антуан ведь почти сдержался. Почти. Все ведь могло обойтись, но… Но не обошлось. Пора давно научиться жить без этих проклятых «но» — все так, как должно быть, никак по-другому. Короткий, незаметный, как летняя ночь, но столько значащий для них обоих поцелуй, прямо сейчас делит жизнь Пауло на «до» и «после». Он шепчет в полуоткрытые губы напротив, прикрыв глаза, «Друзья?» «Конечно».