***
Перед ним — Чехо. Живой мальчишка с карими глазами и длинными волосами, энергичными искорками во взгляде и желанием доказать во что бы то ни стало, что он может показать результаты на тренировках, что он умеет быстрее, выше, круче, чем другие. Старшие посмеиваются. Серхио упрямо улыбается. Он открытый. Он лучится своей довольной улыбкой, его трудно не заметить, не выделить среди других. К Серхио очень быстро привыкаешь и позволяешь обнимать, целовать, трогать, тискать себя, ну конечно по-дружески, ну конечно, Серх, я научу тебя всему, что знаю… Конечно, я поиграю с тобой в приставку на выходных, ведь ты такой добрый и такой… Ты такой, Чехо, что тебе невозможно отказать. Он хорошо, прилежно тренируется, стремится занять вершину спортивного Олимпа, взять все-все награды в зубы и повесить все-все медали на шею — потрясти этим самым кубком перед камерами, СМИ, фотографами, а перед своими друзьями он скромен и вежлив. Радость жрёт его изнутри. Икер всегда смотрит со стороны. Он — капитан, он ведёт это судно, Рамос лишь неопытный пацан, так почему бы не дать ему немного повеселиться на палубе такого яркого корабля? Почему не позволить перегнуться через бортик, вдохнуть морской соленый воздух и всмотреться в синеющую даль? Икер знает, что его корабль окажется «Титаником». Икер знает, но молчит. Он знает, что если перегнуться через эти самые перила чересчур сильно, то можно упасть в воду — и тогда солёный воздух будет не ласкать, а резать, синяя вода окажется ледяной, а ты под ней, и спасти тебя будет трудно. Тебя накрывает волнами, ты тонешь, в лёгкие заливается вода, а ты не знаешь, что с этим делать — ты кричишь. От боли, от тоски, отчаяния и непонимания — что же оказалось не так? Где корабль повернул не туда? Или бортик оказался чересчур скользким для тебя, чтобы безнаказанно дразнить акул? Корабль заведомо потонет, и Икер хорошо об этом знает. Икер — умница, потому что никому ничего не говорит, не поднимает панику раньше времени. Он молчит, но, к сожалению, не все чувства ему подвластны — он молчит чересчур громко. Счастье, что все опьянены этим ласково-обманчивым ароматом моря, морской воды и пекущего солнца над головами; улыбающийся Чехо перед ним втягивает носом запах раскалённой светилом Испании и протягивает руку. — Серхио Рамос, — он немного испуган, ведь руку ему пожимает его новый капитан. Икер улыбается краешками губ, подмечая, что этот воробушек такой маленький, ершистый и перспективный, что от него даже не стоит отводить взгляда. Он точно удивит. И он удивляет. Он забивает правой, левой, головой, рвётся на права подачи штрафных, угловых, пенальти — слово защитник для него значит очень много, оно определяет его, кто бы сомневался, прекрасную игру, вот только в минуты пьянящей радости от игры он слегка… загоняется. Выкладывается на свои четыреста процентов, тяжело дышит и упирается — хочу играть, буду играть. Он слушает советы, но не выполняет их. Он маленький вихрь длинных неубранных волос, улыбки до ушей и быстрых ног. Его открытый характер позволяет набрать друзей так быстро, как все и предполагали. Улыбается, смеётся, шутит, он там и тут и всегда по делу. Он опасный. Он всегда полон дружелюбия, но попробуй перейти ему дорогу — и подпиши этим себе смертный приговор. Молодой милый Чехо так полон сюрпризов, показывает себя слева и справа, выставляет себя напоказ — в этом и заключается его главная ошибка. Точнее, как оказывается в последствии, ошибка Икера. Касильяс поддаётся. Касильяс смотрит, спрашивает, не может держать себя строго и разговаривать так, как подобает — его неотвратимо затягивает в омут горячих шальных глаз, острых шуток и энтузиазма раскрыться. Икер в какой-то определённый момент задумывается, что Чехо точно особенный, и он жестоко проёбывается на таких мыслях. В какой-то момент Серхио перегибается через борт своего корабля слишком низко и едва не падает вниз. Едва не падает — ведь рядом с ним уже целая команда, которая принимает оглушающие поражения в финале, в сборных, в обычных товарищеских матчах — Чехо уже знает, что за его спиной всегда будет пара и даже не одна крепких рук, готовая вытащить своего нового лучшего друга на поверхность. Он это ценит. Он честно старается. Икер молчит, потому что подсознательно догадывается, о чём думает Серхио Рамос. Лучшие друзья — это, конечно, очень хорошо и надёжно, но есть еще кое-кто, чьей поддержкой надо заручиться. Ведь есть Икер Касильяс. Икер — капитан. Икер — наставник, Икер — старший брат, друг и опора, ему точно можно и нужно доверять. Маленькое солнце составляет план в своей умненькой голове, треплет по-прежнему длинные волосы и приступает к действиям. Тут Икер отдаёт себе должное — он держался гордо и до последнего, но мальчишка был упорен, и Икер сломался. Касильяс думал, что он сам выбирает свою судьбу, свою родственную душу и вторую частичку себя. Вот только частичка оказалась гораздо настойчивее и моментально захватила в плен. Касильяс точно помнит, что в тот товарищеский матч было очень холодно. Он стоял перед своими воротами, грел мёрзнущие даже через тёплые вратарские перчатки руки и смотрел, как его команда разносила противника в чужой штрафной. Икер стоял и смотрел, как мелькающая то тут, то там спина Рамоса пыталась управлять игрой — неумело, ни разу не удачно, но пыталась. Икер тоже пытался не смотреть. Правда. Правую руку жгло огнём, но Икер, увлечённый наблюдением за ходом игры, вначале даже не замечал этого. Когда рвущие кожу иглы наконец стали нестерпимыми, снять перчатку и рассмотреть кисть было уже поздно — противник захватил мяч и вёл игру. Отвлекаться нельзя. Кружится голова. Рядом стоит Пепе, чёрные буквы его фамилии больно врезаются в глаза, и Касильясу кажется, что белая реаловская форма ослепляет его, обезоруживает. Он правда не хочет отворачиваться и терять мяч, но глаза едва не слезятся от рези, что же делать? Мяч уходит за пределы поля не без помощи сосредоточенного, вовлечённого в «потасовку» Серхио, а иглы под кожей уже невыносимы. Что происходит? Ему некогда было получать травму, за весь матч он даже мяча толком в руки не брал. Сразу после игры Икер безмолвно исчезает в медицинских помещениях оказания первой помощи и стаскивает надоевшие перчатки. Холодно, даже внутри, в помещении, пальцы работают неохотно, а тейп не поддаётся, не развязывается. Икер мучительно поддевает пальцами эластичную ленту и внимательно рассматривает правую ладонь. Кожа на правом запястье красноватая, опухшая, будто что-то давит на неё изнутри. Икер судорожно думает, а потом трогает, несильно нажимая, пальцами воспаленный участок. Рука отдаётся резкой болью. В итоге он решает, что всего лишь натёр запястье — о том, что на нём был тейп, мешающий это сделать, Икер предпочитает не думать, — просит врачей обмотать запястье бинтом. Те, наперекор просьбам, внимательно рассматривают покраснение и накладывают охлаждающую мазь. Икер непрерывно смотрит, как нетронутая загаром ладонь исчезает под белоснежным, таким же слепящим бинтом. На входе в раздевалке он сталкивается с возбужденным Серхио. Мальчишка радостно зачёсывает пятернёй мокрые от пота волосы. В ярком освещении видно, как лихорадочные радостные глаза улыбаются своему капитану. — Икер? — он вопрошающе глядит на него и, не дожидаясь разрешения, хватает за руку. — Что с твоей ладонью? — подцепляет ровно остриженным ногтем кончик бинта, силясь узнать, что за рана под ней скрывается. — Натёр кожу, — Икер без улыбки прожигает Рамоса взглядом, немного небрежно выдирает свою руку из тёплой чужой, а парень теряется; он опускает глаза, но, так как слишком опьянён победой, не может выглядеть долго виноватым и мирным. Лучится счастьем. — Там… это… — машет в сторону двери раздевалки, — ребята хотели отпраздновать. Пойдёшь с нами? — Нет, — врёт Икер, — голова болит.***
Со временем — на это уходит примерно восемь-десять дней, — на коже появляются чернила, пачкающие запястье и приковывающие к себе взгляд мёртвым недвижимым пятном. Каждая новая буковка отдаётся тугой, напряжённой болью, и Касильяс отчаянно, но напополам с радостью думает, что, сделав имя Серхио Рамос не самым длинным в мире, Бог облегчил ему жизнь как минимум на пятьдесят процентов. Пока что на запястье ровным рядком выстроилось только Серхио, но Икеру не надо быть самым умным человеком в, как минимум, Испании, чтобы понять, какая будет в последующем буква и, естественно, фамилия. Икер знает, Икер молчит. Икер даже осознаёт почему — ему не хочется ломать жизнь парню ещё до того, как он только успел к ней присмотреться. На самом деле, в глубине души Касильяс — настоящий слабак, потому что знает, чего ему хочется больше всего: чтобы Серхио провалился, сломался, упал в воду сам. Касильяс не хочет быть виновным в его падении не сколько с обрыва беззаботной жизни, сколько с корабля «Реал Мадрид». Он терпеливо ждёт, никому не показывает свою метку; Роналду подозрительно щурится каждый раз, когда капитан бессознательно светит своим бинтом на всю команду. Криштиану иногда не терпит — подходит, нагло хватает руку и точно так же, как в самый первый день сделал Серхио, пытается поддеть бинт и узнать, что под ним скрывается. Я узнаю, что ты скрываешь от нас, читается в его глазах каждый раз, когда Икер выдёргивает ладонь из стальных крепких пальцев и кидает украдкой взгляд на макушку длинных волос. Касильяс что-то бормочет о том, что натёр руку, но ведь дурачить всех бесконечно не получится. И не получается. У него даже не было шансов. На самом деле, всё случается гораздо необычнее, чем Икер ожидал: как-то после тренировки к нему заявляется Серхио, напрашивается домой и долго и упорно несёт какую-то решительную ерунду в машине. Икер смотрит куда угодно, кроме Серхио, но у него хорошая временная уловка — он за рулем, ему нельзя неотрывно пялиться на такого энергичного, крутящегося ужом на своем сидении Рамоса, что просто рвётся сообщить о чём-то важном. Серхио прилежно оббегает весь его дом вдоль и поперёк, пока Икер устало валится на диван в гостиной и закрывает глаза. Грохот быстрых ног раздаётся из каждого угла, когда Рамос наконец-то удовлетворяется осмотром быстрой перекантовки — в своей болтовне он информирует Касильяса, что был бы не против остаться на ночь и не ехать домой, — и замирает напротив лежащего на спине Касильяса. Икер приоткрывает глаза и со скептицизмом воспринимает тот факт, что диван подгибается под тяжестью другого, тяжёлого тела. Пока Серхио увлечённо играет в приставку, материт всех подряд и абсолютно не обращает внимания на хозяина дома, Икер времени зря не теряет: он успевает рассмотреть Серхио вдоль и поперёк. Чёрно-карий взгляд резво бегает по монитору, гоняя нарисованных человечков. Футболка задралась, съехала на плечо и открывала вид на смуглую кожу и крепкие изгибы ключиц; Икер незаметно проводит взглядом по длинным волосам, убранным назад совершенно варварским методом, и понимает, что всё, в принципе, к тому и шло: весёлый, возбуждённый Серхио в его, Икера, гостиной играет в приставку и на его нервах. Касильяс прикрывает глаза и пропускает тот момент, когда шипение на телевизор и звук ударов пальцев по клавишам исчезает. Вокруг становится прохладно, а Икер уже успевает провалиться в дремоту, когда приятная обивка дивана внезапно мягко отдаётся шелестом, а рядом раздаётся тихое настороженное сопение. Касильяс с трудом удерживает себя в реальности, не подает виду о том, что он ещё не успел уснуть, потому что ему до ужаса интересно, что же этот парень будет делать — у Икера ещё ни разу за этот вечер из головы не вылетела мысль, что Серхио Рамос — его соулмейт. Поэтому он постепенно выравнивает дыхание и ждёт развития событий. Сопение ближе, попытки унять разбушевавшееся дыхание, чтобы не разбудить капитана — тщательнее. Холодный, кажется, нос касается его виска. Икер никак не реагирует, ведь его и правда тянет в сон, а потом плечи начинают ощущать пугливую тяжесть ладоней. Серхио Рамос, кажется, пытается его поцеловать, но отчаянно не знает, как подступиться, чтобы не получить в лицо. Согретый воздух опаляет кожу виска, мягкие губы прикасаются к нему и гладят, а Касильяс внезапно думает, что парень должен знать о том, кто его родственная душа. Даже если метка ещё не появилась, ему стоит быть подготовленным. Икер незаметно поднимает руку и дотрагивается до плеча Серхио. Открывает свои абсолютно спокойные глаза и видит чужие напротив — испуганные до ужаса зрачки сужены, и плюс к этому — уже не контролируемое дыхание. — Я… я… — лепечет Рамос, не находя нужных слов, — эм, Икер… — Молчи, — останавливает его Касильяс и протягивает руку, — развяжи бинт. Серхио, испуганный голосом своего капитана, выполняет приказ, не поднимая глаз.***
Со временем он растёт. Не только в физическом плане — да, теперь он выносливее, умеет остановить противника на ходу и сбить нерадивого с ног, не боясь порицания; красные и жёлтые карточки салютом взмывают в воздух, недруги уходят с поля сломанные физически и морально, взгляд Рамоса становится всё серьёзнее. Осмысленнее. Он выбирает себе из общей кучи только лучших друзей, но поддерживает хорошие отношения со всей командой — разве что не позволяет себе рассказывать личные секреты другим. Со временем он всё чаще принимает решения осознанно, перестаёт считать всех вокруг друзьями и делает этот выбор в пользу своей команды — своих друзей, своей семьи и, в первую очередь, своего Икера. На его запястье, тем не менее, так и не появляется заветное чернильное Икер Касильяс, но он ведёт себя так, как будто всё нормально. Он прожигает взглядом каждого, кто подписывает себе смертный приговор, решаясь спросить о его родственной душе, Касильяс продолжает тру́сить, кормить себя лживыми обещаниями, что в соулмейтах нет ничего страшного, но бинт не снимает. Постепенно команда привыкает к постоянно «болящему» запястью их капитана, и вопрос о руке звучит реже и реже. Один Роналду всё равно смотрит так, как будто давно уже всё выяснил. Выяснил, но молчит. Икер не знает, что у него в голове, но отлично знает, что имя соулмейта Криштиану Роналду находится на его правой стопе и вряд ли положительно скажется на карьере футболиста мирового уровня. Имя родственной души Криштиану Роналду начинается на Лионель, заканчивается на Месси, и никто не подозревает об этом, кроме, естественно, Икера. У Серхио, между прочим, вопросов к происходящему практически нет. Рамос учится выбирать моменты, когда можно выразить безнаказанно свои чувства к Икеру; он учится быть не пугливым и одновременно бешеным Чехо, который целовал его в висок и боялся отречения капитана, а внимательным и устало-ласковым, влюблённым до дури котом. Серхио всегда выбирает такие ситуации, когда они оба максимально сосредоточены и ничто не может отвлечь их от интимных объятий и поцелуев. Икер не позволяет им обоим обесценить свою любовь, а Серхио придерживается этой установки, тем самым подтверждая важность выражения любви Икера и не нарушая негласное правило. Море уже не так тянет маленького неопытного Серхио, он знает, как можно, а как — нельзя. Он всё реже подходит к бортику, всё реже перегибается через него, чтобы уловить синюю воду, и всё чаще сосредотачивается на своих личных проблемах. Он такой же улыбчивый и общительный, но временами на него набегает тоска или даже серьёзность, которую не удается скинуть даже умеющему помочь другим Икеру. Касильяс даже решает для себя, что, видимо, как бы он ни берег их любовь, поддерживать её в одиночку невозможно. Проходит время. Имя Икер Касильяс на руке Серхио так и не появляется. Рамос поджимает губы, смотрит виновато, так, будто это он виновен в запоздавшей реакции матушки-Вселенной. Бормочет что-то о том, что даже отсутствие соул-метки не мешает ему любить своего Икера, что у них в любом случае будет всё в порядке и со временем заветная мечта сбудется. Вот только поведение выдаёт его с головой. Серхио его сторонится — слабо улыбается на объятия и никогда не обнимает первым. На сборах он предпочитает провести время с Пике или Иньестой, смотрит сквозь Касильяса и слабо сжимает его руку, гладя большим пальцем метку со своим именем на чужой руке. По ночам не лезет обниматься, замерзнув из-за приоткрытого окна, а утром привычно целует в щеку, словно приветствуя новый день, но никак не своего Икера. Не просит близости, забывает о том, что секс — это, прежде всего, доверие, а оттого перестаёт верить своему капитану. Икер совершенно дезориентирован. Где же он ошибся? Когда его маленький улыбчивый Чехо стал таким холодным и недоверчивым? Когда карие глаза перестали ласково светиться и любить его? Икер так и думает: Серхио перестал его любить. Любить так, как он за хоть и недолгое, но всё-таки доброе время привык: с поцелуями, объятиями и касаниями. На поле, после матча, он беспрекословно позволяет приблизиться к себе, улыбается своему капитану перед СМИ и журналистами, но взгляд выдаёт его с головой: Серхио вырос. Уже нет смысла называть его своим маленьким Чехо. Море пенится, бурлит, Серхио холоден, и Икер, вопреки своему подсознанию, уходит далеко в себя. Там тоже есть Рамос, но до боли изменившийся — отчуждённый и неправильный. Настоящий. А ещё там есть снег. Там оказывается чересчур много снега, и Касильяс ловит невероятную иронию — что в его душе снежная буря, что в отношениях с Серхио глыба льда. Море, по которому плывёт корабль Икера Касильяса, застывает, но не прячется под кромкой льда — как зависший экран смартфона, компьютера, чего угодно, оно замирает и не живет. Море мертво, хоть и продолжает тащить тусклыми волнами это корыто. Вначале Икер боится; со временем уходит и желание возвращать всё на свои места, и наличие времени. Касильяс — капитан, а на Серхио мир клином не сошелся. Его отвлекают, зовут туда и сюда, просят помочь, приехать, поговорить, погрузиться в чужие проблемы и подумать, поэтому образ любящего его Серхио растворяется в снеге. И плевать, что в Испании нет снега как такового. Соулмейты — полнейшая хуйня, думает Икер и прикрывает глаза. Вселенная ошиблась, она подвела их обоих. Серхио думал, что можно любить и без предписаний, любить того, кого захочет душа, а не метка на теле, но, естественно, он провалился. Касильяс долго и задумчиво стоит на своей кухне. За окном сильнейший ливень, и это плачет небо, потому что Икер наконец принимает необходимое решение. Отточенным, будто всегда так делал, движением он посылает Роналду сообщение с просьбой приехать немедленно, а сам сжимает в руке лезвие острого ножа. Пора признаться не только Криштиану в том, что так долго жрало его душу, но и себе самому. Икер осторожно пронзает бархатную кожу запястья, стараясь не задеть вены настолько, чтобы кровь пошла рекой. Естественно, у него это не получается, но своего он добивается — под глубоким рубцом, из которого побежали линии крови, исчезает чернильное Серхио Рамос. Икер перечёркивает кровью свою соул-метку, потому что он уверен, что Вселенная ошиблась. Криштиану присылает ответное сообщение о том, что он уже выезжает. Касильяс с грустью смотрит на пятна крови на полу и думает, что надо поскорее достать тряпку и всё убрать. Больше их с Серхио не связывает ничего.***
В то время когда острое лезвие проходит по руке Икера, Серхио с остервенением чешет правое запястье. Оно покраснело, и воспаление стремительно увеличивается. Рамос спрыгивает со стула, идёт в ванную, чтобы сунуть под холодную воду руку и унять боль, а когда нож выходит из руки Касильяса, одновременно с этим на руке проступают первые буквы. Первые буквы имени известно кого. Рамос прикрывает глаза и твердит себе, что Вселенная всего лишь ошиблась… Однако красноречивое, стремительно появляющееся Икер на правом запястье говорит само за себя. Серхио вытаскивает телефон из заднего кармана джинс, набирает знакомый номер, но никто, кроме автоответчика, ему не отвечает. Серхио Рамос вырос. Икер Касильяс в отчаянии закрывает глаза и шагает в белую дикую вьюгу перед его глазами.