– Ты меня вообще слушаешь, Дит? – Ну да. А кого мне ещё слушать?
Первым в отделе и долгое время единственным, кому Афродита Морозова могла доверять, был Антон Раевский. Когда они познакомились, Раевскому было 28, а Морозова только окончила институт и была направлена в отделение их небольшого города, хотя родилась и выросла в столице региона. Естественно, девушку мало вдохновляли подобные перспективы, но гнуть пальцы веером было не в её стиле. А работы хватало, пусть даже не всегда стОящей тех сил, которые на неё тратились. Часто Дита становилась борцом за мало кому нужную справедливость, даже в их работе. Но начальство, в лучшем случае, отмахивалось, в худшем – велело заткнуться. Если бы не помощь некоторых коллег, которые разделяли взгляды девушки, Морозова быстро бы разочаровалась не только в работе, но и в жизни. А так – ничего, привыкла, наловчилась, не переставая, между тем, стоять на своём. Она вообще была очень смешной – резкой в движениях и высказываниях, слишком эмоциональной, не умеющей промолчать. Это всё не отменяло внешней привлекательности Афродиты Семёновны. Восточный разрез глаз песочного оттенка, чувственные губы, грива пшеничных волос и фигура с формами подкреплялись язвительностью и обаянием. Но мужиков Дита отшивала быстрее, чем те успевали понять, что происходит. И лишь однажды всё пошло не так – Морозова влюбилась. Конечно, капитан Козлов, которого перевели к ним в отделение якобы для обмена опытом (на деле – в наказание за превышение полномочий), был хорош собой, умел быть обходительным, даже искренним. Но Раевский чувствовал, что цель у коллеги одна – затащить девушку в постель. И это Антону категорически не нравилось. Он не имел видов на Морозову – был вполне доволен браком и воспитывал сына, – но переживал за девчонку, боясь, что приезжий капитан сломает ей жизнь. Поэтому и полез с советами, впервые в жизни. И получил: – Без оперов разберёмся, чай, не на работе, – голосом Афродиты можно было заморозить горячие источники. – Дит, послушай…. – Я уже давно большая девочка, товарищ оперативник. Сына воспитывайте. Впрочем, Дита быстро убедилась в правоте Раевского – застала Козлова с другой. Было настолько больно, что реветь не выходило. Даже говорилось с трудом. Капитан ходил гоголем, Морозова олицетворяла собой привидение, а сотрудники обсуждали их с такой громкостью, что слышно было на Марсе. Антон всегда был человеком дела: начистил рожу капитану Козлову, уговорил (читай: вынудил) того написать рапорт о переводе, потом заставил коллег замолчать. Как ему это удалось – знал только сам Раевский, но обошлось без нарушения законодательства. После чего прямиком направился к Афродите: – Дит, привет, помощь твоя нужна. Ты это, с детьми ладишь? Ладила Морозова с детьми превосходно. В этом убедился не только Антон, но и его сын Гошка, с которым, собственно, и нужно было поладить. Со временем в отдел пришло много хороших людей, с которыми если не дружеские, то приятельские отношения поддерживать было удовольствием для всех сторон. А у Диты даже подруга появилась. Юля Хорькова. Да и в работе Морозова начала разбираться, более того – получать удовольствие. А потом она познакомилась с Игорем Горчевым, чувства к которому окончательно примирили с тем фактом, что в провинции она останется надолго. И это, к слову, вообще не огорчало.***
– Ты… ты самый лучший, Раевский. – Хе-хе, а ты… И ты.
В какой момент они стали лучшими друзьями? Дита не помнила. С мужчинами ей всегда было проще находить общий язык, несмотря на то, что поклонников у неё было больше, чем друзей. Антон поклонником не был. А настоящим человеком – был. Между коллегами завязалась крепкая дружба. Не помнил этого и Раевский. Только знал, что поможет Морозовой в любой, даже безнадёжной ситуации. И что она ему поможет даже тогда, когда отвернутся все – тоже знал. Знала это и Дита. Когда Гошка учился во втором классе, Антон развёлся с женой. Ему было немногим за тридцать, но почему-то казалось, что жизнь рухнула. Интерес пропал ко всему, кроме собственного сына. И единственным человеком, который смог вытащить его из апатии, оказалась Морзова. Сначала были разговоры: долгие, иногда нудные, но такие необходимые Антону. А потом, когда Горчев, несколько лет как ставший супругом Морозовой, уехал в командировку, Дита заставила Раевского пойти с ней в поход. Это было её увлечением с детства. Поэтому девушка знала, что ничего так не помогает вернуть душевное равновесие, как природа. И оказалась права. А потом дружба переросла в нечто большее, причём с обеих сторон. Но Антон не лез, поскольку считал, что не имеет права портить Афродите замужнюю жизнь. А Морозова отмахивалась от подобных мыслей, как от назойливой мухи. И всё больше с головой уходила в работу – в ущерб собственным отношениям с мужем. Который, кстати, на Раевского был совершенно не похож. Да, они оба были высокими и с приятными голосами. Но на этом сходство и заканчивалось. Горчев был вспыльчивым, что мешало его профессии адвоката, коммуникабельным, хоть и не всегда приятным в общении – не было в нём природного обаяния. Зато он был красивым: копна русых волос, голубые глаза, правильные черты лица. Раевский же был похож на кота, который редко говорит, но всегда бдит и знает, что к чему. Красавцем его сложно было назвать, но он был значительно крупнее Игоря, сильнее его физически и в разы харизматичнее. В тёмных, практически чёрных глазах Антона дамы тонули со скоростью света, а от его широкой улыбки сердце Диты делало неоднократные кульбиты. И она подозревала, что не у неё одной. Так и продолжалось, пока в их жизнь не ворвался этот долбанный эксперимент. Сначала Антону не дали уволиться. Негоже, видите ли, уходить, когда их почти круглосуточно снимают камеры по распоряжению МВД. Тому, что Раевского не отпустили, Дита была искренне рада, хоть и не показывала того. А всему остальному, конечно же, нет.***
Первое время хотелось или убить операторов, или повеситься на камерах. Потом окончательно испортились отношения с Горчевым. Потом её подставили по работе. Она не знала, кто именно, и не понимала, для чего. Ситуация была, мягко говоря, аховая. – А у меня вообще всё под откос, – призналась Дита Раевскому, когда они вышли на улицу. – Вчера вон муж из дома выгнал. Антон не спрашивал о причинах. И не осуждал – ни Горчева, ни, тем более, Морозову. И всегда предлагал хоть какие-нибудь, но решения. – Если хочешь – поживи пока у меня, – ни на секунду не возникло ни одной пошлой мысли. – У меня две комнаты, не стеснишь. Но следователь отказалась, и он не стал развивать тему: – Ты знаешь, чего? Ты о плохом не думай, а я попробую что-нибудь сделать. Майор Раевский не сомневался в том, что старший следователь Морозова не совершала того, в чём её пытались обвинить. Он знал – на таких людях, как Афродита, держится абсолютно всё, вся система. Если представить хоть на минуточку, что Дита могла бы брать деньги, – надо сразу увольняться. И закрывать лавочку. Когда Антон оборвал телефонный разговор на полуфразе, а в трубке послышался какой-то шум, вперемешку с гудением автомобиля, у Диты оборвалось сердце и ушло куда-то в область колен. Там и оставалось, пока врач не вынес вердикт. – Вы по поводу Раевского? Да всё нормально: сотрясение мозга, два ребра сломаны, рука, пальцы, но жить будет. Она так переживала за Антона, что не сразу поняла: это было покушение. На неё. Она никогда не обладала столь быстрой реакцией, как Раевский. Стало быть, если бы не он, могла бы и не жить. А жить ой как хотелось. И чтобы он тоже жил.***
Антона сложно было смутить – на такое была способна одна Морозова. А ей от него были приятны даже самые банальные комплименты. Они вообще понимали друг друга с полуслова и заимели дурную, по мнению начальства, привычку – выразительно переглядываться на совещаниях. И с удовольствием работали в паре, давно уже без проблем пуская друг друга в личное пространство. Сначала Дита жила на работе: спала на диване, мылась в общей душевой. Потом вернулась к мужу в квартиру. Не потому что он очень просил, не потому что простила, а потому, что сдерживаться в отношении Раевского ей становилось всё сложнее. А так вроде есть дополнительный повод – чувство долга называется. Да и Игоря она знала как облупленного. Он был неплохим человеком, когда его не заносило на поворотах. К сожалению, с каждым разом заносило всё чаще и болезненней. А на пути Раевского и в его постели в это время нарисовалась некая Маргарита Николавна. Давно Морозова не убивалась из-за мужика. Тем более – давно не рыдала. Прямо-таки со времён Козлова, то есть больше десяти лет назад. Казалось, её режут изнутри. Маленькими, но очень острыми ножичками. В количестве 100 штук минимум. И, одновременно, протыкают бамбуком, который растёт, несмотря на и вопреки всему. Поэтому, как бы эгоистично ни звучало, Морозова была счастлива узнать, что Марго – преступница. – Слышь, Раевский, фуфло твоя Марго. – Ты уверена? – спросил на автомате, даже не сомневаясь в правдивости слов коллеги. – Я? Да! Но радовалась она недолго. Сначала крупно посралась с Горчевым и не пришла домой. На следующий день уже не пришёл муж, чего за всю их совместную жизнь не было ни разу. Да и, честно говоря, осознание того, что она сделала Антону больно своим «открытием», никуда не делось. И преступников они упустили. Следователь стояла у окна, когда к ней зашёл майор. Вроде бы на минуточку и по делу, но уйти быстро не смог. – Ты чего, Дит? – Да Горчев дома не ночевал. Я виновата, конечно – не надо было с ним так резко, тем более из-за работы… Я, в общем-то, извиниться хотела, а оно видишь, как. – Да не переживай ты, вернётся. Он, может, характер тебе хотел показать: мол, вчера ты дома не ночевала, сегодня я. Он говорил что-то ещё, Дита на автомате отвечала. А сама ощущала, что ей смертельно хочется хоть на минуту оказаться в объятиях Раевского. – Антош, – голос дронул, – а тебе без неё очень тяжело? Раевский смерил её внимательным взглядом: – Я думаю, нам сейчас одинаково хреново. И она не сдержала слёз. – Не надо, не надо, – Антон никогда не умел успокаивать. – Не надо, Дит, – он с трудом сдержался, чтобы не обнять женщину. Его тёплая шершавая ладонь на её щеке оказалась самой лучшей наградой. Преступников, они, конечно же, поймали, хоть и с трудом. Да ещё и Гошка чудом не пострадал. Было паршиво. Но Раевский был Дите благодарен – во-первых, она открыла ему глаза раньше, чем он «увяз» в чувствах к Маргарите «по самое не могу». Во-вторых, она спасла его сына. Значит, и его самого.***
Измена – это всегда плохо, независимо от причин. Потому что предательству нет оправданий. Ещё хуже, когда тебя предают дважды. Два близких тебе человека. Дита не поняла сначала, не поверила, когда увидела мужа, целующегося с Хорьковой. Прямо под окнами её кабинета. Было полное ощущение того, что она или свихнулась, или приняла наркоту какую-то – настолько невероятным казалось произошедшее. Она поняла бы, если бы Горчев изменил ей с кем-то другим – их семейная жизнь и правда дышала на ладан. Но не с Юлей, нет. Ему даже типаж такой никогда не нравился. Она поняла бы, если бы Юля бросила своего благоверного, который, несмотря на то, что был в два раза выше и в четыре раза шире, жил за её счёт, и нашла бы себе другого мужика. Но не Горчева, не мужа***
Когда в конце рабочего дня Раевский поставил её перед фактом, Морозова хотела возмутиться и отказаться. Честно. Но только она представила, что ночевать придётся на рабочем диванчике, как мышцы спины предательски заболели, напоминая о том, что это заранее обречённая на провал затея. И вообще – не жить же до конца дней на работе! Во всяком случае, это была официальная версия, почему Дита согласилась пожить у Антона. С Юлей Морозова почти не виделась, с Горчевым тоже, хоть и подала на развод. Игорь чувствовал себя виноватым, поэтому не настаивал на том, чтобы лично увидеться для данной процедуры. А потом весь отдел узнал о том, что Хорькова беременна. И Дита, как ни странно, вздохнула с облегчением – Юля уже несколько лет грезила о ребёнке. Жила Морозова по-прежнему у Раевского, что было, с одной стороны, хорошо, а с другой – тяжко. Слишком сильно их тянуло друг к другу. Но Афродите казалось, что всё идёт как-то слишком криво и неправильно, поэтому она и сдерживалась. Антону было тяжелее, но он слишком давно любил эту женщину, чтобы не бояться причинить ей боль.***
Дита была в ванной, а Антон смотрел телевизор в комнате, когда в дверь заколотили. По ощущениям – ногой, обутой в железную обувь. Или головой в железном шлеме. Железной головой в железном шлеме. Раевский подорвался быстро. Все в доме знали о его работе, поэтому не стали бы тревожить лишний раз или шуметь по приколу. Себе дороже. – Здрасьте, а вы кто? – участкового, а судя по форме, это был он, Антон не знал. Как не знал и суровых парней за его спиной, судя по внешнему виду – сапёров. Так, стоп. Сапёров? – Вы один? – совершенно не по уставу начал участковый. – Не понял. И почему я вас не знаю? Майор Раевский, – договорить ему не дали. – Поступила информация, что в доме бомба. Требование быстро покинуть помещение. Только сейчас Антон услышал, как из соседних квартир вниз по лестнице быстро уходят люди. – Какая информация? Почему я об этом ничего не знаю? Я сам из полиции. – Все так говорят, что из полиции. А это вам – не шуточки! – ещё бы чуть-чуть, и участковый погрозил пальцем. – Быстро покиньте помещение! – Это новый участковый, капитан Собакин, второй день работает на вашем участке, – соизволил пояснить кто-то из сапёров. До Антона начала доходить ситуация: – Удостоверение покажите. Его просьбу быстро выполнили, поэтому сомневаться не приходилось. Собрать вещи или хотя бы взять документы Антону не дали. Но быстро уйти он в любом случае не мог. – Дита! – он стукнул по двери ванной. – Быстро выходи! – Антон, тебе чё, приспичило? Но Раевскому было не до шуток: – Если ты сейчас не выйдешь, я выломаю дверь! Щеколда тут же открылась: – В чём дело? Антон, не ответив, взял женщину за руку и потянул к двери. К счастью, она была уже в одежде, хоть и домашней. – Раевский, куда ты меня тащишь?! Свихнулся? – Дом эвакуируют, подозрение на бомбу.***
– Твою мать, – только на улице до Морозовой дошёл весь смысл происходящего, – какая бомба?! Какого хрена?! – следователь была крайне красноречива. – Скоро узнаем, – внешне Антон выглядел спокойно, но внутри его колотило. Не за себя, за Диту. – Мы даже мобильники не взяли, чтобы нашим позвонить, уточнить! Может, это развод какой, – злилась женщина. – Ты же этого участкового впервые видишь! – У него настоящее удостоверение, я проверил. Да и лучше перебдеть, сама знаешь, – попытался успокоить Диту Антон. – Перебдеть, – передразнила его Морозова. – Ни документы, ни деньги, ни телефоны, ни одежду – ничего не взял! Перебдел, ничего не скажешь. – Между прочим, я взял самое ценное. – Это что это? – не поняла Афродита. – Тебя. Дита не нашлась с ответом, только отвела глаза и поёжилась. Стоять на улице в пижаме и халате в середине октября – удовольствие то ещё. Мысленно обругав себя последними словами, Антон прижал женщину к себе. Она даже не пыталась вырываться. – Оо, Антошка, здорово! – окликнул его знакомый голос. – Здрасьте, Семён Матвеич, – отозвался майор. Семёна, небуйного любителя выпить и мастера на все руки, он знал с детства, когда ещё жил в этой квартире с родителями. В общем-то, ничего не изменилось: Матвеич тихо уходил в запой, тихо возвращался, по-прежнему занимался починкой вещей. Даже выглядел так же, как и 35 лет назад. – Дита, это наш сосед. Семён Матвеич, это Афродита. – Здравствуйте. – Здравствуй, девица, – добродушно рассмеялся Матвеич и раскрыл дорожную сумку. – Держи одеялку, простудишься, – он протянул женщине коричневый плед с ещё не отрезанным ценником. – Спасибо, не надо, – попыталась отказаться Морозова, но протест был отклонён: – Тебе ещё долго жить и детей рожать Антону своему, – безапелляционно заявил старик. – А мне это дочка положила, думает, мне дома укрыться нечем, – он улыбнулся. Дита не ответила, впав в лёгкую прострацию от выводов соседа. Зато Антон сориентировался моментально: обмотал Морозову пледом и снова обнял. – Спасибо, Семён Матвеич, с меня причитается. – Да на здоровье. А хорошую ты себе жену нашёл, Антошка. Не то, что первая. Эта сразу видно – умная и скромная, – одобрил Семён. – И красивее, кстати, первой твоей. Мне давно уже соседи говорят, что ты женился, а я всё не видел на ком. Хороший выбор, уважаю. Брови Диты норовили слиться с линией роста волос: – Да вы не так поняли, я не, – начала, было, она, но её нагло перебил Раевский: – Спасибо, я сам рад. К счастью, информация о бомбе оказалась ложной, и уже через каких-то полтора часа, им разрешили вернуться домой. Как только они зашли в квартиру, Морозову понесло: – Антон, это что было? Какая жена?! Игнорируя выпад женщины, мужчина пошёл на кухню и поставил чайник: – Дит, может, тебе опять в ванну? Погреться. Или хотя бы под одеяло. – Раевский, не уходи от ответа! – повысила голос Афродита. – Какая к чертям собачьим жена?! Что значит «соседи давно говорят, что ты женился»?! С чего этот твой Семён вообще решил, что мы женаты?! – Вероятно, ты очень мило на меня смотришь, – невозмутимостью Раевского можно было железные гвозди забивать в бетонную стену. И стена бы сломалась. – С такой благодарностью, что все приняли это за любовь. Пока Морозова хватала ртом воздух, чайник закипел. Когда Антон налил чай в кружки, она не выдержала: – На себя посмотри! – А что мне на себя смотреть? Я на тебя смотрю. – В смысле? – Дита взяла кружку, но быстро поставила назад – горячо. Слишком горячо даже для замёрзшей Морозовой. – В смысле я смотрю на тебя точно так же, – Антон подошёл ближе, взял её ладошки в свои и поднёс к губам – не целуя, согревая дыханием. Нутро Морозовой, по ощущениям, вспыхнуло и превратилось в пепел. Афродита скептично изогнула бровь: – С благодарностью? – И с ней тоже, – Раевский придвинулся ближе. А Дита, почему-то, не отодвинулась. – А с чем ещё? – она играла с огнём. Одновременно веря и не веря, желая узнать ответ и боясь его. Чувствуя, что от этого зависит если не всё, то очень многое. – С любовью, Дит. С любовью. От ответа у неё предательски задрожали коленки. Но промолчать, как и в молодости, было выше её сил: – С чьей? Раевский улыбнулся. Так широко, что сердце пустилось в лезгинку на кинжалах. – С моей. К тебе. Поцелуя было категорически не избежать. Даже если бы Дита попыталась. Но она и не пыталась. Даже в мыслях не было.