в тебе...

      Антон скучающим взглядом оглядывает двор из окна. В динамиках на всю громкость уже в третий раз на повторе играет Макс Барских.       Лениво поднеся сигарету к губам, парень делает глубокую затяжку. Лёгкие горят, голова кружится от небольшого количества выпитого красного вина.       На часах начало двенадцатого. Ночь окутывает Питер холодным ветром, гоняя опавшие листья по улицам. Звёзд на небе не видно, скорее всего, будет дождь. Антону даже лень посмотреть прогноз.       «В голове моей туманы-маны», — внутренний голос напевает песню, которая чем-то зацепила Шастуна.       Он не был фанатом Макса, но эта песня въелась под кожу. Обычно Антон не горел желанием танцевать будучи подшофе (если честно, он вообще танцевать особо не любил), но Барских словно подговаривал его отлипнуть от подоконника и отдаться во власть музыке.       — Пизданулся в край, — шепчет самому себе парень и трёт кончик носа ладонью, всё ещё держа между зажатыми пальцами тлеющую сигарету.       Он сам не замечает, как легко двигает бёдрами в такт и его плечи дёргаются, создавая плавные движения.       Антон прикрывает веки и глубоко вдыхает в себя холодный воздух. Он хочет позвонить одному забывчивому идиоту, но фыркает, подавляя в себе этот порыв.       Все шутки фанатов про то, что Арсению нужно принимать таблетки, уже не кажутся Шастуну шутками, потому что Попов действительно начинает раздражать тем, что забывает о своих словах.       Говорил, позвонит как приземлится, а сам…       Антон потирает пальцами левой ноги правую щиколотку, его футболка задрана вверх из-за позы, в которой он стоит: высунувшийся в окно через подоконник, оттопырив зад.       Соблазнительное зрелище. Даже несмотря на факт, что у Шастуна чёрные трусы с изображением Дэдпула. Его маленькая слабость.       «Но ты же знаешь, что я упрямый», — продолжает назойливо напевать слова, уже заученной наизусть песни, сознание.       Антон хрипло усмехается самому себе. Затушив сигарету, он отодвигается и с кошачьей грациозностью идёт к столу, чтобы налить себе ещё немного вина. Малахитовые глаза парня наполнены какой-то тягучей тоской и грустью, которую он пытается скрыть с помощью алкоголя.       Добавив громкость, Антон делает глоток и щурится, чувствуя, как горячей змеёй скользит по горлу пойло, заполняя каждую клеточку тела наслаждением.       Шастун небрежно ставит бокал обратно на стол и проводит окольцованными пальцами по губам, с которых стекают красные капли веселящего душу напитка.       — Что-то не особо он меня веселит, — недовольно бурчит себе под нос парень, одёргивая край футболки и теперь она доходит до середины бёдер.       Антон прикрывает глаза и медленно поднимает руки вверх, ухмыляясь самому себе и своей глупости. Со стороны он наверняка выглядит странно, но его это мало волнует.       Свет в кухне приглушённый, пахнет ароматическими свечами, которые так частенько любил зажигать Шастун. Приятный аромат шоколада окутывает его с ног до головы, пленяя сладостью.       Антону хочется теплоты и нежности, низ живота у него резко сводит тугим узлом. Он чуть ли не рычит со злости. Был бы здесь мистер «я-наберу-сразу-как-выйду-с-самолёта-не-переживай», то Шастун бы его треснул.       Треснул, а потом трахнул.       Антон двигается, виляя бёдрами так непривычно соблазнительно, что если бы Арсений это увидел, он бы пускал слюни на пол, осознавая, что его парень самый, блять, горячий и охуенный на свете.       Шастун обожает, когда Арс шепчет ему эти слова во время их безумных ночей, когда они не могут отлипнуть друг от друга, когда они дышат одним воздухом на двоих, когда их сердце бьётся одно на двоих…       Антон скулит под музыку.       Две недели. Две. Чёртовы. Недели. Без. Арсения.       Он с ума сходит. А этот засранец ещё и не соизволил написать.       Антон подносит ладони к лицу и его пальцы невесомо касаются кожи, создавая вокруг парня какую-то магию. Браслеты шумно звенят на запястьях. Собственные руки оглаживают чуть щетинистый подбородок, опускаясь к шее, и Шастун слегка сжимает горло, приоткрывая губы.       Он рисует в голове образ Арсения, представляет его рядом: как тот касается живота парня через разделяющую с алебастровой кожей ткань, со спины обнимает Шастуна, целуя загривок...       Мурашки бегут по телу от одних только мыслей.       Футболка с короткой шутливой надписью, выведенной курсивом: «улыбнись, если хочешь меня» — снова задирается, когда Антон поднимает руки выше и опять сам себе ухмыляется, не чувствуя неловкости или стеснения.       Он впервые жалеет, что у него нет ни лампы Алладина, ни золотой рыбки, ни щуки, которая бы исполнила всего лишь одно желание.       «Мне нужен Арс», — глухо признаётся он сам себе, не озвучивая мысль вслух.       По венам течёт эйфория от алкоголя, кухня заполняется запахом табака, ведь Антон снова подносит сигарету к губам и поджигает её, делая долгую затяжку. Ему нужно успокоиться.       Он, вообще-то, злится на Попова и намерен дать понять своему парню об этом, как только тот заявится на порог.       Если заявится, блять.       Может он вообще был таким уставшим, что решил заночевать где-нибудь в отеле? Антон думает, что если это так, то Арсению лучше бы позвонить в ближайший час, иначе Шастун отпиздит своего возлюбленного тапками.       Двигаясь под ритм песни, Шастун ощущает себя свободным, раскованным. Таким, каким он бывает рядом с Арсением, и становится немного легче.       Он представляет, как Попов, сидя на стуле, наблюдает своими горящими голубыми глазами, в которых отражается дикое желание. Как тот прикусывает губу и щурится, оценивая вид своего парня.       Антон огибает стол и присаживается на него, чувствуя ягодицами холодок, даже сквозь длинную футболку. Он вытягивает худощавую ногу вперёд, а вторую подтягивает вверх, прикрывая глаза от разочарования.       Больше всего на свете он мечтает о том, чтобы Попов сейчас находился рядом.       Он не сразу слышит трель дверного звонка, по той причине, что музыка из динамиков играет слишком громко, и продолжает танцевать, скользя по полу.       Когда к звонку добавляются громкие удары по железной двери, Шастун вздрагивает и распахивает веки, бегло облизывая пересохшие от волнения губы.       Сигарету он откладывает в пепельницу и от неё тонкой струйкой вверх взмывает дым.       Даже не волнуясь о том, как он выглядит, Антон распахивает дверь и на секунду застывает, видя на пороге такого родного, такого уставшего Арсения.       Мужчина тепло улыбается, крепко сжимая одной рукой ремешок от спортивной сумки, а во второй он держит пакет из супермаркета.       — Искал твоё любимое пиво, потом в пробке торчал, хотел сюрприз сделать, — хрипло выдавливает Арсений, проходя внутрь.       Антон от неожиданности даже теряется. Он ведь хотел скандалить, сыпаться оскорблениями, называть Попова «дедом» за склероз, а сейчас, глядя в любимые аквамариновые глаза, он может только счастливо улыбаться.       И Шастуну вдруг становится плевать на всё. Лишь одна мысль возникает в его голове, перед тем, как он кидается к Арсу, из-за чего из рук брюнета выпадает пакет с бутылками пива и несколькими пачками чипсов.       Арсений такой один и только его. Антон ногой толкает входную дверь, и та с грохотом закрывается.       Он крепко прижимается к парню, вдыхает запах его одеколона. Потрясающий. Очаровывающий. Волшебный и гипнотизирующий. Арсеньевский.       Тот самый, которым Шастун периодически душился, пока его родной Арс был в командировке по работе.       Шастун обнимает Арса так сильно, так отчаянно и нужно, что Попов удивляется, но не медлит, и тут же замком сцепляет пальцы, не позволяя Антону вырваться из объятий.       Светлый, не думая, тянется губами к открытому участку шеи своего любимого и, без предупреждения, целует его. Всасывает кожу, мокрым кончиком языка выводя на ней восьмёрки. Арсений шипит, его пальцы вжимаются в спину Шастуна.       — Антон, — слабо выдыхает Попов, прикрывая веки.       — Бляя, я так скучал… И я так хочу тебя… — мурлычет Шастун, опаляя своим горячим дыханием бледную шею Арса, усыпанную созвездиями из родинок.       Он снова целует. Зубами дразнит мягкую кожу, а голову заполняют рваные выдохи Арсения, который пытается остановить своего сумасшедшего парня, но, чувствуя, как тот жмётся к нему, как тот невыносимо и остро нуждается в нём, Арсений теряет рассудок и отдаётся полностью во власть светловолосого дьявола, который прямо сейчас раскрашивал его шею яркими пятнами, что наутро будут гореть, скрывая в себе ревнивое и отчаянное: «Ты только мой».       Арсений не спорит. Он, блять, действительно принадлежит душой и телом только одному человеку. Антону. Его Антону.       — В спальню, — выдыхает горячо Шастун, не в силах больше сдерживать себя.       Он хочет касатьсякасатьсякасаться кожи Арсения, хочется ощущать, как под его пальцами дрожит любимый человек, как веером подрагивают тёмные ресницы.       Антон продаст душу дьяволу, лишь бы видеть это постоянно.       В спальню они заваливаются, не отрываясь от губ друг друга, оставляя дразнящие поцелуи. В комнате темно, тусклый свет проникает сквозь окно, создавая интимную атмосферу.       Аура пропитывается бешеной энергетикой двух скучавших друг по другу людей; воздух электризуется.       Они оба — чистое воплощение страсти и любви, граничащей с безумством.       Антон хочет прижаться ближе, ещё ближе к Арсению, чтобы стать с ним единым целым. Он хочет утонуть в нём, как в тумане, медленно, тягуче. Наслаждаясь каждой секундой.       На Арсении идиотская сорочка, которая раздражает Шастуна своими пуговицами. Он толкает Попова на кровать, и руки брюнета забираются под лёгкую футболку парня, холодными пальцами играясь с тёплой кожей.       Антон не дышит, он запрокидывает голову вверх, устраиваясь поудобнее на коленях Арса. Мужчина нежно целует шею своего любимого, пока тот разбирается дрожащими руками с проклятой сорочкой.       Арс осторожно прикусывает кадык, языком рисует круг и прокладывает мокрую дорожку из поцелуев до уха Антона и, без предупреждения, сжимает губы на мягкой мочке, из-за чего из груди парня вырывается стон, пропитанный желанием и наслаждением.       «Какой ты... Невероятный», — проносится в голове у светлого, в тот момент, когда Арсений плавно переходит поцелуями к линии челюсти.       Попов чувствует покалывание на своих губах из-за небольшой щетины, но ему плевать. Так, сука, плевать, потому что это Антон.       Арсений волнительно пытается стянуть футболку со своего парня, и Шастун, сходя с ума, безумным шёпотом произносит:       — Снимай, скорее, к чёрту снимай с меня всё это, — он задыхается, проводит языком по сухим губам и прикрывает веки, когда Попов послушно поднимает вещь вверх.       Футболка летит куда-то в угол. Обоим плевать.       Когда Антон распахивает глаза, его взгляд горит так ярко, как будто все звёзды вселенной собрались в зелёных бусинках. Он с любовью и нежностью глядит на Арса.       Окольцованные пальцы ласково оглаживают подбородок Попова и, медленно наклоняясь к сладким губам, Шастун целует своего мужчину. Своего. Арсений ёрзает, когда Антон начинает стягивать сорочку с плеч, не разрывая поцелуя.       — Арс… — выдыхает он, в то мгновенье, когда Попов ловко подхватывает парня под ягодицы и, развернувшись, укладывает того на кровать, нависая сверху, не отпуская рук.       Он крепко сжимает мягкие половинки, оглаживает их ладонями, наблюдая завораживающим взглядом за тем, как Антон выгибается, трётся об него, как кот. Скулит и просит о большем.       Смотря в родные глаза, Арсений чуть ли не кричит от радости, видя во взоре столько любви и желания.       — Как же без тебя было херово, — шепчет тихо Арсений, двигая ладонью ко внутренней стороне бедра Антона. — Всегда херово без тебя, — и он смеётся, понимая, насколько эти слова правдивы.       А Антон медленно умирает и возрождается на их кровати. Тонет в руках Попова, проклиная того за то, какой он.       Эта романтика и прелюдия одновременно приятна Шастуну, но в то же мгновенье он хочет, неимоверно и по-блядски хочет быстрее перейти к действиям, когда на них не будет никакой одежды, когда он сможет ощутить всем телом горячую кожу Арсения.       Когда он сможет раствориться в этой ночи, полностью доверяя своему партнёру.       — Бляять, — протяжно стонет Шастун, когда пальцы Арса проскальзывают под резинку трусов и он сжимает в руках крепкий член. — Сука!       Попов хихикает: он любит, когда Антон ругается в такие моменты.       — Тише, родной, — успокаивает его Арс.       А у Антона в голове крутится лишь одно: «Родной». Сказанное так нежно, с любовью, с обожанием.       Шастун хнычет, ощущая ленивые движения, сводящие с ума. Жмурится, не понимает вообще, как он протянул без Арса две недели и отпустил его, не умчавшись вслед на второй же день?       — Поцелуй, — выдыхает негромко Антон.       Его грудь плавно опускается и поднимается. Огненный, дикий поцелуй взрывает его сердце ярчайшим фейерверком. Дышать так трудно, пот скатывается по лбу маленькими градинками.       Существуют только он и Арсений. Только их любовь, пьянящая сильнее любого крепкого напитка. Искренняя, чистая.       Они целуются жгуче, сладко. Так, словно если на секунду оторвутся друг от друга, мир рухнет. Антон может думать только о двух вещах: 1. Он пиздец, как сильно любит Арсения. 2. Его чёртовы руки на члене, которые творят что-то невообразимое.       А Арсений размышляет, что без Антона ему, в принципе, жить нет смысла.       Нет смысла просыпаться, если рядом не лежит это светловолосое чудо. Нет смысла без спалённых завтраков, которые так усердно пытается приготовить Шастун. Нет смысла без его хриплого смеха.       Попов всегда удивлялся, как весь мир может уместиться в одном человеке. Усмехался всей это романтичной фигне и парочек на дух не переносил. Пока не встретил Антона.       Пока не полюбил Антона до искр в глазах. До дрожащих коленок и бабочек в животе.       — Я не могу больше, — стонет надрывно, удушливо парень, когда движения пальцев становятся резкими, быстрыми.       Арсений опускается поцелуями к ключицам Антона, языком скользит и опускается ниже и ниже, собираясь посылать собственный стояк к чёрту.       Всё, чего он хочет – видеть, как сжимается Шастун, видеть, как он кричит и кусает свои блядские, с ума сводящие губы.       А Шастун, задыхаясь, смотрит, как Арсений нежно целует головку его члена. Антон не выдерживает этого зрелища. Никогда не привыкнет к этому.       Резкий выдох застревает где-то в горле. Он тонет. Теряется где-то между фантазией и реальностью, в которой Попов своим языком творит что-то невероятное.       Если бы можно было ставить оценку за минет, то у Арсения бы балл стоял наивысший. Миллион миллионов. Антон даже не сомневается в этом.       Он запускает руку в тёмные волосы, выкрикивая имя. Одно лишь имя, что на губах у Антона постоянно.       — АрсенийСукаАрсенийБлятьЧтоТыТворишьТвоюМать — нечленораздельно выдавливает из себя Антон.       Он вынуждает Попова остановиться и мужчина непонимающе смотрит на парня, который загнанно дышит. На щеках у Антона лёгкий румянец, губы его до того истерзаны, что на них видны небольшие ранки. Идеально.       Без слов, Шастун хватает пальцами ремень Попова и молча принимается расстёгивать его, чтобы наконец-то почувствовать всего Арсения.       Мужчина, поняв намерения Антона, помогает ему, чувствуя, как сам начинает задыхаться от желания стать с парнем единым целым.       Вся одежда вскоре присоединяется к брошенной в угол футболке, а горячие тела наконец-то прижимаются друг к другу.       — Ты знаешь, что делать, — хрипло выдыхает на ухо Арс, поднося ко рту Антона свои пальцы.       Шастун, задыхаясь от этого страстного тона, пронизывающего каждую клеточку ещё большим желанием утонуть в любимом мужчине без остатка, послушно приоткрывает пухлые губы и, не отрывая взгляда от глубоких глаз, принимается посасывать фаланги.       Он обводит каждый языком, щекоча кожу рук. Арсений прерывисто дышит, не понимая, как он вообще жив с таким сексуальным парнем.       Ёбнуться можно.       — Презерватив, — указав пальцем в ящичек тумбы, что стоит возле кровати, выдыхает Антон, когда мужчина принимается растягивать его.       Арс тяжело дышит, но свободной рукой тянется за средством защиты.       — У тебя что, музыка включена? — только сейчас замечает Попов, когда из кухни доносится мелодия.       Он разрывает презерватив, помогая себе зубами. Шастун закатывает глаза.       — Агрх, закройся, — шипит он, мучительно откидываясь на подушки.— Я не могу терпеть, пожалуйста, — тон умоляющий, просящий и требовательный.       Попов не может заставлять парня ждать. Ему самому неимоверно хочется с головой окунуться в океан, под названием «Антон».       С первым толчком, Шастун прикрывает веки. На втором он не помнит, для чего нужны лёгкие. Руки отчаянно прижимают к себе Арса, который хрипло стонет, ощущая жар, находясь внутри Антона.       — Моймоймой только мой, — безумно шепчет Шастун и громко вскрикивает, когда Арсений медленно начинает двигать бёдрами, задевая ту самую точку, проносящую по телу сладкую дрожь.       В комнате нечем дышать, спальня словно горит вместе с ними. Стены впитывают в себя нежные, сладкие стоны. Антон умирает. Оживает. Умирает. Он теряется в ощущениях, хнычет, чувствуя Арсения так близко.       — Я люблю тебя, — Арс целует его за ухом и шипит, когда короткие ногти парня впиваются в спину, оставляя там царапины.       Брюнет решается посмотреть на Антона, просит его открыть глаза, и он перестаёт дышать ровно в ту секунду, когда видит этот умоляющий взор родных глаз. Нуждающийся.       — Ах! — громко кричит Шастун и кончает, сжимая простыни в кулак, изливаясь на собственный живот.       Попов, видя, как Антон дрожит и задыхается от удовольствия, двигается резче и сильнее. Его глухие стоны заполняют пространство, позволяя видеть Антону, как он сходит с ума. Арсений делает последний толчок и падает сверху на горячее тело, забываясь и теряясь в ощущениях.       Антон обнимает Попова, еле-еле восстанавливает дыхание.       Его губы растягиваются в улыбке, потому что смотреть на такого уязвимого Арсения, знать, что причина этого всего — ты сам, — высшая точка счастья.       Арс лениво перекатывается набок и ложится рядом, обнимая парня крепко-крепко. Носом зарывается в шею и тихо дышит. Антон вовсе забывает, как дышать.       — Это было потрясающе, — Антон тихо выдыхает, находя руками пальцы Арсения и переплетает их со своими. — Но знаешь, за то, что ты заставил меня понервничать, я вообще тебе давать не хотел, — он глупо хихикает.       — Я подозревал, — смеётся Попов. — Но у меня бы был в кармане завтрашний день, — шепчет он, устраиваясь на груди Антона, которому даже лень пойти в душ.       Шастун лишь подбирает с пола какую-то другую футболку, думая, что надо бы завтра порядок навести. Он вытирает с живота белесые капли; следы того, как ему было хорошо.       — У нас есть тысячи завтрашних дней, — нежно отзывается парень и целует Арса. Со всей нежностью и любовью, на которую только способен.       Из кухни едва доносится голос Макса Барских. А Шастун, крепче обнимая Попова, мысленно напевает: «Я буду в тебе, как в тумане, медленно тонуть».       И ведь правда — будет.       Завтра.       Всегда…