***
В голове проносятся смутные воспоминания. Куски бетона падают на асфальт, на красные листья под ударами кувалд, под давлением бульдозеров. Верили Панкову, верили Шарлоттенбургу*. Все казались друг другу братьями… Помогали с монетами на телефон. Песни и смех гремели всюду. На весь мир кричали газеты: «Стены больше нет!» Вопили в Египте, Дании, Австралии, Вьетнаме. Верещали на весь Париж и Вашингтон, на всю Оттаву и Варшаву. А дальше всё смутно. День ушёл под телефонный разговор с Гилбертом. Брат клялся и божился, что вот-вот они вновь будут вместе, осталось лишь немного потерпеть. А тем временем в одиноком настоящем по всей Германии решался пример «два плюс четыре». Решался по всем скверам, по всем улицам; в каждой квартире, в каждом панельном доме, в Берлине Западном и Восточном; каждым осенним лесом, каждым стылым озером. Результатом их кропотливых вычислений (здесь прибавить, здесь разделить) было число один. Одна страна. Одна страна на все города, на все земли; на все леса, побережья, озёра; на все метро, на все железные дороги.***
Людвиг искал подвох в документах. Во всех их умлаутах, во всех эс цэтах. Как так — просто взять и отдать ГДР, в миру Гилберта, не взяв ни одной марки, ни одного пфеннинга?! Нет, что-то тут не так. Совершенно не так. Людвиг напряжённо вглядывался в лица политиков, переводчиков. Кажется, сейчас они все рассмеются и признаются в своём розыгрыше. Гилберт не будет сидеть рядом с ним, а уйдёт по своим делам — праздновать День Немецкого единства, будучи всё ещё ГДР. Но всё так же серьёзно лицо Гельмута Коля. Так же суровы морщины на лице Горбачёва. Людвиг с недоверием ставит свою подпись. Слышит рядом с собой смешок Гилберта. — Ну, теперь я, — усмехается Гилберт. Быстрым росчерком на бумагу ложится его громоздкая подпись. Кажется, даже она не настоящая. Кажется, Людвиг видел это и раньше. Да, точно, Ялтинская конференция, сорок пятый год. То же самое чувство — чувство неправильности всего происходящего. Ах, да мало ли что кажется. Брат улыбается почти ласково, треплет его по волосам, словно они опять моложе, словно не было никаких войн. Главы стран пожимают им руки, говорят что-то о новой странице в истории. Вообще, история — странная по своей природе вещь. Иной раз она благосклонна к людям, к странам, к странам-людям.***
Говорят, что мир — это одна большая деревня. Для стран это не новость, это не вызывает удивления. Поэтому ближе к пяти часам вечера прилетели Артур и Франциск. Кажется, они не переминули вспомнить соперничество прямо в аэропорту, и весь зал ожидания «Берлин-Темпельхоф» мог наблюдать соревнования по бегу двух блондинов в деловых костюмах с букетами наперевес. Победил, как ни странно, Англия. Он со взволнованным лицом подошёл к уже объединённой Германии и рассеянно пожал им руки. Конечно, без букетов под мышкой это было бы удобнее, но не в зубы же их брать. — Гилберт, Людвиг, meine… my dear friends, поздравляю с объединением, и… — договорить он не успел, Франция его оттолкнул и всучил в руки Гилберта коньяк. Букет он тоже не знал куда деть, разве что сунуть Людвигу в скрещённые на груди руки. На поздравление, однако, Франциск потратил минут десять, называя все добродетели на хорошем немецком.***
А вот в квартире на территории бывшего Западного Берлина братья не знали, что делать. Так хотелось рассказать обо всём, поделиться всеми тайнами. Но никто не знал, как подступиться. Поэтому Людвиг решил показать брату все фотографии, что у него были. Воспоминания нахлынули чёрно-белыми волнами. Но они были такими далёкими, что даже не представлялось, что эти события произошли с ним, Людвигом. Вот он с Австрией жарит сосиски на природе, подпись — 1972 год. Вроде недавно, но с другой стороны так давно. Кажется, первое удивление прошло, у обоих развивались языки. Пошла речь по всем адресам, по всем местам. Гилберт откупорил бутылку коньяка. — Ну, будем здоровы! — За нас!***
На следующий день пришло письмо от Венгрии. К нему прилагался высушенный василёк, приклеенный на крепкий картон. Вдобавок ко всем поздравлениям, Эржебет написала, что скоро постарается приехать «на территорию наконец-то объединённой Германии». Гилберт вспомнил, как весной она помогала ему миновать границу ради встречи с Людвигом**.***
На ближайшие выходные братья выбрались в парк. Ярко светило солнце. — Ты счастлив? — Больше, чем счастлив.