тот день.

balmorhea — remembrance.

      — пси­холо­ги го­ворят, что набивать тату — под­созна­тель­ное же­лание на­казать са­мого се­бя.       федя тогда бросил эту фразу тихо, не отвлекаясь от телефона, зная, что его услышат. у мамаева жизнь идет по пизде уже давно. по наклонной и на самое дно. его тело украшает россыпь черной краски, потому что да, паша знал. он не смерти боялся, а что смерть — это еще не конец. и оказался прав.       — по нам это прекрасно видно.       — по тебе больше.       между ними — слишком много всего. между ними — целый океан, что волнами затягивает на дно. и там, на этом дне, нет просвета. окуни меня во тьму, такую близкую, потому что в войне, что мы ведем, никто не сможет победить.       у смолова теперь новая жизнь в другом клубе, городе, новые друзья и любовь. а у паши — жизнь все еще идет по пизде. стабильность, думает он, стабильность это хорошо. только что хорошего?       мамаев, на самом деле, давно хочет уехать. давно хочет бросить всех и все, давно хочет опуститься на такое любимое дно. так давно, что смысла нет уже никакого во всем этом. время заканчивается. его тошнит от того, что он тратит свою жизнь. каждый день — ненужная борьба. каждый день — проглатывать одних и тех же демонов, когда просыпаешься. и не знать, где ты свернул не туда.       недостающий кусочек головоломки, что я мечтаю найти — уже так близко. развод на него не давит, а утомляет. он хочет, чтобы это все закончилось, прекратилось, остановилось. чтобы эта чертова девушка, что была его женой, собрала все вещи и исчезла, испарилась, никогда не появлялась вновь. если бы шанс паше когда-нибудь выпал, то он бы никого никогда не любил.       во взгляде феди ничего не прочесть. в них — бездна и тьма. его пальцы нервно барабанят по белой скатерти в ожидании горького кофе. он не смотрит на пашу, он смотрит сквозь него, куда-то в душу. прошу, очисть мои мысли от боли.       — на тебе живого места уже не осталось.       — меня в живых-то давно нет, федь.       сил нет на улыбку и ложь. паша не врет, блуждает своим мертвым взглядом по лицу, когда-то родному, и понимает, что да, нет в живых. давно. от этого слова теперь выворачивает. смол быстрым движением блокирует телефон, думая, что это скроется от глаз друга [друга? а мы кто, блять, друг другу вообще?], но ошибается. я сражаюсь с тьмой и светом, чтобы быть ближе, а тени и ложь прячут тебя от меня.       — ты трахаешься с двумя братьями или только с тем, который свободен? или у вас график? по четным и нечетным дням делят тебя?       смолов злится, пальцами татуированными сжимая тот жалкий телефон. во взгляде его мамаев видит свою погибель. только дважды умереть без шансов, когда ты давно не жилец. волной лишь очередной захлестывает.       — завали ебало, паш.       когда твое истинное лицо становится таким явным, хотелось бы мне никогда не приближаться так близко. мамаев все же тянет губы в ухмылке, безумной, радуясь, что задел. нашел слабое и уязвимое место. потому что ему уже не за что бороться и хвататься. все, о чем паша заботился — умерло. как и он сам. у меня нет ничего. никого. понятно? все исчезло.       — тебе может напомнить, как ты у моего дома, перед отъездом, сидел в машине, а на мое 'ты, блять, серьезно? ' я получил лишь губами твое ненужное 'прости'?       — тебе может напомнить, что ничто не вечно, а любви и вовсе не существует?       — скажи это своим мальчикам-близнецам сегодня.       — мы здесь ради этого?       паша не отвечает, смотрит своим стеклянным взглядом. федя может поклясться, что чувствует холод от человека сидящего напротив. могильный. за окном — разноцветные листья, что медленно оседают на грязную землю. осенью все умирает: природа и люди. люди особенно.       — не приходи на мои похороны.       — и не собирался.       у паши жизнь идет по пизде, по наклонной и на самое дно. желтые листья падают, цепляясь за чужие плечи и волосы, заставляя их стряхивать. я тогда хотел, чтобы ты умер и чтобы на твои похороны — никто не пришел. внутри капилляры рвутся, как шелк, потому что из них двоих — только один живой мертвец.       да, у паши жизнь все еще идет по пизде. по той самой наклонной, на самое дно. ад существует и он — на земле. и где-то тихо у его двери смерть сидит, а внизу, к подъезду — карета с крестом подъехала.       — перестань плакать. у тебя никто не умер.       — умер. у меня, блять, я умер.