Два письма

— Силы мои на исходе, граф де Ла Фер, помогите мне! — слова Мордаунта вонзались прямо в сердце. Они ранили его, как холодная сталь. Голова Атоса пошла кругом, он колебался, что же делать, он не мог понять этого. С самого начала там, внутри, в глубине его сердца что-то противилось убийству этого юноши. Достаточно уже убийств, на его век хватит! Да, Мордаунт был отвратительным пуританином, он посмел поднять руку на самого короля, первого из дворян, что делать недопустимо. Он убил своего родного дядю. Хотя, что поделать, лорд Винтер сам во многом был повинен в этом. Он хотел убить племянника еще в младенчестве, сам признался. Портос и Арамис согласились с этим. Атос вот пришел в ужас — ребенок не виноват грехах матери, за которые так порицал его глупый Винтер. Мордаунт спасся, сумел убежать из дома Кромвеля, и Атос обрадовался. Но вот — Судьба вновь настигла друзей-мушкетеров. Коварный мститель заминировал фелуку, а теперь, поняв, что план его провалился (спасибо слугам, как вовремя этому увальню Блезуа захотелось попить), он молит о прощении. Он заслужил смерть, но… но все равно, Атос не хотел, почему-то не хотел, чтобы он умирал… — Держитесь! — крикнул Атос и протянул тонущему руку. — Вот так, — приговаривал он, — вот так, давайте я помогу вам, сейчас вы будете в безопасности. Атос хотел втащить Мордаунта в лодку, но вдруг тот вцепился в него мертвой хваткой и дернул со всех сил. — О мать моя! — прокричал он. — Я могу принести тебе в жертву одного, но это будет тот, кого выбрала бы ты! Атос ничего не успел сообразить, как оказался в воде. Два врага обнялись, как родные братья. Мордаунт неумолимо тянул его ко дну. Атос подумал было, что это — его удел, ему суждено ответить за убийство миледи, которое он и его друзья совершили много лет назад. Он погибает от руки ее сына… Сына! Неожиданно перед его внутренним взором возникло лицо его милого Рауля. Огромные темные глаза сына были наполнены слезами. Он горько плакал, слушая рассказ Гримо и Блезуа о том, как погиб его отец. Отныне он будет совсем один в этом мире, как больно будет его дорогому мальчику. Нет! Ни в коем случае нельзя допустить этого. Атос еще не успел в жизни так много. Он обязан жить. Ради сына. Ради своего Рауля. Рука нащупала кинжал; Атос вскинул руку, блеснула блекло сталь… Потом он запомнил ужас, испуг и досаду на лице Мордаунта, а потом — тьма поглотила его. Атос очнулся, когда друзья втащили его в лодку, принялись тормошить, радостно смеясь. — Вы не ранены? — участливо спросил д`Артаньян. — Нет. Где он? — хриплым голосом сказал Атос. Арамис указал рукой на покачивающийся на волнах труп. В груди несчастного торчал и поблескивал в свете луны кинжал… — Браво, Атос, великолепный удар! — пробасил Портос. — У меня… сын. Я хочу жить! — прошептал Атос. — Наконец-то! — хмыкнул д`Артаньян. «Это не я его убил, это судьба», — подумал Атос… — Что это такое? — спросил Атос двумя часами позже, когда ему удалось согреться, с помощью теплого плаща, заботливо сложенный, он лежал на дне лодки, под скамьей, и нескольких глотков рома. — Это, — отозвался Арамис, поймав взгляд Атоса и заметив, что он внимательно смотрит на небольшой деревянный ларец, украшенный яшмой, — я прихватил из дома Кромвеля. Подумалось мне вдруг, там может быть что-то важное и интересное для нас. Друзья уснули, а Атос, который сидел и вычислял по звездам путь, время от времени бросал взгляд на шкатулку, которая стояла рядом с ним. Движимый неясным чувством, будто кто-то нашептывал ему на ухо: «Сделай это!» — Атос открыл шкатулку и принялся перебирать бумаги. Уже начало светать, поэтому он мог разобрать надписи. Это были документы Мордаунта, Джона Френсиса Винтера, подтверждающие его рождение, его переписка с Кромвелем, несколько записок, подписанных «Любовь моя, я думаю о тебе!» и «Целую, мой ледяной принц». Атос стыдливо отвел взгляд от этих писем: слишком интимно. Это личное… Тайны и любвные переживания, что были не чужды даже этому змеенышу… Подумав, Атос достал письма и швырнул их море. Пусть тайны уйдут вслед за их владельцем. Внизу, уже на дне ларца Атос вдруг обнаружил два пожелтевших от времени письма. Он было хотел выбросить и их в пучину моря, но тут он заметил почерк. Да, сомнений не осталось, это была рука… миледи. Анны де Бейль. Шарлотты Баксон. Или как там ее звали на самом деле, тысяча чертей, как говорит д`Артаньян. Атос подумал пару минут и положил письма во внутренний карман своего сюртука. В последствие он долго думал, зачем поступил так. Может быть, ему следовало выбросить и эти письма тоже, и тогда он был бы счастлив. Прочитать письма своей бывшей супруги он смог много времени спустя, когда позади были все приключения, и они с друзьями вновь расстались, возможно на долгие годы. Рауль отбыл в армию принца Кондэ, Атос остался один в поместье. Однажды он разбирал какие-то старые бумаги и случайно наткнулся на письма. Он даже не сразу вспомнил, что это и откуда они взялись в его доме. Заперев дверь, Атос уселся в кресло и принялся читать. Первое письмо женщина, которую потом знали как миледи, написала давным-давно, когда она еще только была послушницей в монастыре. Как раз вскоре после побега. Писала она своему лже-брату, тому самому священнику, который жил с ней. Анна (именно так она подписалась в конце письма) умоляла его уехать. Они только-только обосновались на землях Атоса, и последний успел заметить и увлечься юной сестрой сельского кюре. «Я прошу тебя, Жорж, — писала миледи, — ты должен внять моим молитвам хотя бы в первый раз в жизни. Ради меня, ради самого себя и ради нашего счастья. Если вы действительно любите меня, как говорите, я прошу вас отпустить меня. Вы очень обидели меня вчера, когда выкрикнули мне в лицо, будто я хочу соблазнить господина де Ла Фера, затащить его в постель и сделать своим рабом. Это неправда! «Вам не привыкать», — сказали вы мне. Как вы могли, Жорж?! После всего, что было между нами, и после того, что сделал ваш мерзкий братец. Я была наивной и глупой девочкой, когда попала в монастырь. Отец мой был беден, у меня не было приданого, и он посчитал, что монашеская келья — лучший выбор для меня. А мне хотелось жить! Жить, понимаете, а не сидеть взаперти да читать молитвы. Вы были добры ко мне. Вы слушали меня, утешали… Я подумала, что вы — человек, которого я буду любить до конца дней, пусть и не имела на это права. Потом вы открылись мне, сказали, что любите, и я уступила вам. Когда все закончилось, вы плакали, просили прощения… Говорили, что мы оба прокляты Господом. Я же думала только о том, что отныне буду принадлежать лишь вам. Впрочем, вы это знаете и так. Как и то, что было потом: мы бежали оттуда, вас схватили, и я до конца дней буду благодарить вас за, что вы меня не выдали. Но ваш брат не смог смириться с этим, он нашел меня, избил… и — сегодня я признаюсь вам в этом — взял меня силой. Когда он схватил меня и принялся раздевать, меня словно парализовало от страха. Когда он грубо раздвинул мне ноги, я забилась под ним, точно раненая птица… Он вошел в меня, и я закричала от боли, обиды, стыда и отвращения. А он все хохотал и хохотал, двигаясь во мне, все более наращивая темп. «Получай же, шлюха, — приговаривал он. — Это тебе нравится, да? Нравится! Всем шлюхам нравится, когда их имеют! Кого еще ты обольстила, кроме моего дурня-брата, говори!» Но я не могла говорить, я лишь стонала и плакала… Потом он перевернул меня на живот, связал меня, и вновь расхохотался. «Тебе место в тюрьме, шлюха! И я мог бы сдать тебя туда, но я придумал для тебя наказание получше. Ты за все ответишь! Эту отметину ты смыть не сможешь. Ты будешь до конца жизни помнить, кто ты на самом деле, и все люди будут знать. Ты — непотребная девка. Шлюха и воровка!» — он вновь рассмеялся и принялся разводить огонь. Остальное вы знаете: он заклеймил меня, и оставил в том заброшенном домишке, где я скрывалась, и где вы нашли меня. Потом мы скитались по всей Франции, нигде не задерживаясь подолгу. Я ждала дитя, и вы радовались, что станете отцом. Но отцом вам стать было, увы, не суждено. Вы утешали меня, когда я скинула, а я в душе пела от счастья. Да, я сама сделала это: купила один настой у деревенской знахарки. Если бы я точно была уверена, что это ваше дитя, Жорж, я бы так не поступила. Но это был ребенок того чудовища. И я избавилась от него… А потом мы приехали во владения графа. Но кажется, я повторяюсь… Жорж, поймите и простите меня. Я люблю этого человека, и это сильнее меня. Он смел, отважен и благороден. Красив и богат. Но я люблю его не поэтому. Точнее сказать, не только поэтому. Я люблю его за чистоту и непорочность. Он — такой человек, которым я и сама хотела бы стать. Рядом с ним я тоже стану чистой, такой, какой была когда-то, пока не пала в ту ночь, когда вы лишили меня девичества под сенью монастырских стен (но это я говорю не в упрек вам). Но все же, падение мое началось именно тогда. И ваш брат, в тот день, когда сломил мое сопротивление, довершил его. И я ненавижу его за это. Иногда я ненавижу и вас, потому что смотрю на вас, Жорж, и вспоминаю о той боли… Да и себя, признаться, тоже ненавижу. Но я так устала от ненависти! Именно поэтому я и хочу быть с Оливье де Ла Фером. Рядом с ним я буду просто любить и чувствовать себя любимой. Забуду о боли и ненависти. Он поможет мне в этом. Вы спросили, что будет, если он обо всем узнает. Я не знаю! Я боюсь, что он отвернется и возненавидит меня… Но, уповая на милость Бога, я буду молить Его по снисхождении. И быть может, Он услышит меня. Хотя бы на этот раз. И Оливье поймет и простит меня…» — Анна! — прошептал Атос, комкая в руках бумагу. — О, Анна! Он тут же вспомнил, как увидел клеймо на ее плече на той охоте. Мир разом почернел и обуглился, как и его душа. — Дрянь! — прорычал он, разрывая ей платье. — Дешевка! Клеймо ясно говорило о том, что девушка — воровка или даже падшая. Значит, она обманула. Выходит, ее брат — и не брат ей вовсе. Они оба смеялись над ним. Атос просто-напросто принял за истину то, что лежало на поверхности. Почему же он не послушал Анну? Не пожелал выслушать ее. И так жестоко наказал ее и себя. — Болван! Осел! — простонал он, разрывая письмо на мелкие куски. Потом он потянулся за вторым, развернул его… Это письмо предназначалось ему, и оно было значительно длиннее. Анна, как выяснилось, хотела отправить его графу де Ла Фер вскоре после того, как умер ее второй муж. Она упомянула, что у нее возникли крайние обстоятельства… Но так как Атос письма не получил, вывод был очевидным: что-то или кто-то помешали ей. В первой части письма Анна поведала обо всем, о чем Атос только что узнал из ее же письма лже-брату. Далее, во второй части она рассказала о том, что произошло после того, как ей удалось спастись после повешения. Какой-то бродяга вынул ее из петли, снял драгоценности, которые оставались на ней, да и был таков. Она добралась до города, поселилась на постоялом дворе, ей пришлось… заняться тем, чем вынудил ее заниматься проклятый Лилльский палач. Чтобы заработать хоть немного денег. Позже, когда она собрала достаточно денег, уехала в другой город. Там она уже нанялась в компаньонки к какой-то знатной даме, и именно в то время познакомилась с бароном Шеффилдом, который часто бывал в доме ее хозяйки. «Я сказала ему, что овдовела, и что мой муж был разорен, — читал Атос, — а еще… что я жду ребенка от мужа. Да, Оливье, от вас. Я собиралась вам об этом сказать в тот самый день. После охоты. А заодно поведать вам всю свою жизнь. Увы, судьба распорядилась иначе. Я много думала о том, что вина лежит на мне: если бы я рассказала вам обо всем до свадьбы! Как я корила и корю себя за малодушие. Но я так боялась потерять вас, Оливье! Простите меня! Так вот. О моем ребенке. Я поняла, что беременна незадолго, как я сказала, до того жуткого дня. Потом, когда вы попытались убить меня, и потом, когда я… боролась изо всех сил за жизнь, я боялась, мне не удастся его сохранить. Но это же ваше дитя, Оливье. Он сильный! Он так цеплялся за жизнь, что ничто не смогло исторгнуть его из моего чрева, и в положенный срок я приложила его к своей груди. У него ваши глаза — голубые, как море в погожий день. А еще у него ваши длинные и тонкие пальцы, и улыбка… Если бы он родился брюнетом — был бы вашей точной копией. Лорд Винтер был добр ко мне, он признал мальчика, мы обманули всех, пустили слух, будто бы предались греху до свадьбы, и наш сын — плод запретной страсти. Нам пришлось пойти на хитрость, вернее даже на подлог. Мы подделали запись о его рождении в церковной книге (муж заплатил пастору), и наш сын якобы родился раньше срока. С трудом выжил, как говорил всем мой муж… Я назвала сына Джон Френсис. Джон — в честь лорда Винтера, его приемного отца, человека, что меня спас. А Френсис… Франсуа… Я думаю, вы догадались. В честь вашего деда. Вы мне говорили, что мечтаете назвать так своего сына. Брат моего мужа о чем-то подозревает, он никогда не любил меня, постоянно науськивал моего мужа, клеветал… Я боялась, что он окончательно рассорит нас с мужем, а теперь… Мой муж болен, врач говорит, ему недолго осталось. Очень странная болезнь, я даже подозреваю, что бедный Джон отравлен. Если так, то моя жизнь и жизнь моего сына в опасности! Я молю вас, Оливье, во имя тех чувств, что когда-то нас связывали, позаботьтесь о мальчике. Это письмо дойдет до вас в том случае, если со мной случится несчастье, как и с моим мужем… И простите меня еще раз, Оливье, если я была не права. Некогда ваша Анна.» Ребенок! У нее был ребенок, — словно раненая птица билась в голове Атоса мысль. Выходит, она хотела позаботиться о мальчике еще тогда, когда с ее мужем-бароном случилась тяжкая болезнь. Но что же произошло? Наверное, лорд Винтер прознал про это и спрятал ее письма. Странно, что не уничтожил… А потом выкинул ребенка на улицу. Его, Атоса, сына! Наследник графа де Ла Фера побирался на улицах, как бродяга, а потом… воспитывался нищим пастором. Он ненавидел французов, ненавидел… его. Своего отца. Подлый негодяй Винтер! Если бы Атос все знал, он сам пристрелил бы каналью! Он хотел, видимо, получить наследство брата, поэтому подставил свою невестку. Но ведь ребенок ни в чем не виноват! Атос вновь, точно наяву увидел лицо Мордаунта — лицо своего родного сына! И кинжал, который он вонзил ему в сердце. «Великолепный удар!» — сказал тогда Арамис. «Я принесу в жертву матери того, кого выбрала бы она!» — были последние слова Мордаунта. «Я хочу жить, потому что у меня есть сын!» — сказал Атос, когда вытащили из воды. Он солгал. У него уже не было сына. Он сам убил своего сына. Он — погубитель всего живого. Все, кого он некогда любил, и кто любил его — все они погибли от его руки. Миледи была обезглавлена по его приказу. Да, она совершила много преступлений, но… получается, он же и толкнул ее на путь тьмы, зла и разврата. В тот самый день, когда попытался убить ее впервые, и затянул на ее шее петлю. Вместо того, чтобы расквитаться с ее обидчиками. Чудовище, — так называли Мордаунта друзья Атоса, но это неправда! Его сын — лишь жертва. А вот сам Атос, граф Оливье де Ла Фер — чудовище. Он убивает все и всех, кто находится с ним рядом. Рауль… На глаза Атоса навернулись слезы. Бедный Рауль, пусть он будет жить как можно дальше от своего отца, так будет лучше. Иначе, чего доброго, он погубит еще одну чистую и невинную душу. Комната закружилась перед глазами. Атос неуклюже поднялся с кресла и опрокинул его с оглушительным шумом. Он упал на колени, закрыл ладонями лицо и закричал, словно раненый зверь, протяжно и надрывно, так, словно его резали на части раскаленным ножом. Боль, охватившая его внезапно, действительно была очень сильной, она охватила сначала голову, потом грудь, руки, ноги, — все тело… Слуги, прибежавшие на шум нашли своего господина без чувств. Он лежал на полу, вцепившись себе в волосы, а рядом валялись обрывки каких-то старых писем.

***

— Господин д`Артаньян! Я рад, что вы приехали. — Здравствуй, Рауль, как граф? Я давно уже не заезжал к вам, так много дел в Париже. — Без изменений. Врачи говорят, он чудом выжил тогда после удара. Но он сильный... Он всегда был таким сильным, таким деятельным, и вот теперь… Мне тяжело видеть его таким… Беспомощным, прикованным к постели… — Он так никого и не узнает? — Иногда я думаю, он узнает меня. Я сажусь рядом, беру его за руку, говорю, как сильно люблю его. Отец, говорю, я — ваш сын, я с вами. И он, я клянусь вам, господин д`Артаньян, это правда! Он еле-еле сжимает мою руку. А вчера… признаюсь вам, произошло чудо: он не просто сжал мою руку, он попытался мне что-то сказать! Я наклонился и сумел расслышать! Мальчик мой. Мой мальчик! — вот его слова. — Это же настоящее чудо! Ты говорил об этом врачу? — Да, сразу же позвал его. Вы же знаете, доктор живет у нас практически неотлучно. Он осмотрел графа и сказал, что возможно память и речь вернутся к нему когда-нибудь. — Крепись, Рауль! Ты должен быть рядом. — Это мой долг, господин д`Артаньян. Я ведь обязан графу жизнью и я потому должен всегда быть рядом и заботиться о нем так, как он заботился обо мне, когда я был ребенком. Ну, а кроме того, я люблю его! — Тебе, должно быть, тяжело… — Я справлюсь! — Помоги тебе Господь, Рауль! — Аминь, господин д`Артаньян! Но довольно разговоров, полагаю вы хотите видеть графа? Идемте, я провожу вас. Уверен, он обрадуется вам. — Даже если и не узнает… — Что вы сказали? — Ничего. Мысли вслух. Идем же, Рауль, идем, я навещу моего бедного друга…