Как Хуан и соберано друг другу спать не давали

— Вот ты где! Хуан! Хуан! Хуа-а-ан! — А? Приветствую, дор… — Хуан, светать скоро будет! — У кого рассвет, а у кого — похмелье…— не размыкая век, бормочет кэналлиец и ничтоже сумняшеся переворачивается на другой бок. — Хуан! Ты обещал! — Ага-ага… — Хуан натягивает попону, под которой благополучно продрых всю ночь, на голову, и мечтает только об одном — чтобы стало тихо, очень-очень тихо. Как бы это еще дору Рокэ втолковать? — Хуан! А, Хуан! Ну, вставай, ты уже поспал! «Да уж, поспал так поспал… Послало же небо на больную голову мальчишку — кастаньеты с ножками, трещит-трещит-трещит…» — Ху… — Вот кто-то сейчас узнает, как в такую рань будить! — презрев туман в голове, Хуан рывком садится и сгребает мелкого за воротник. С недвусмысленным намерением надавать щелбанов. — Пусти! — смеется мальчишка и, ловко выскользнув из куртки, скатывается вниз. — Ай! — Не ушиблись там? — злорадно интересуется Хуан, отлично зная, что услышит в ответ. — Не-а! Приставная лесенка, ясно дело, не скрипит — легче пера тот дор, но сомнений нет, сейчас обратно пожалуют. Репейный нрав, ничего не поделаешь... Второй сапог еще даже не обнаружен, а помесь кастаньет и веретена уже крутится рядом и снова заводит: Хуан-Хуан-Хуан, быстрей-быстрей-быстрей! — Нет в вас сострадания, дор, к честному человеку… — упрекает Хуан, выдергивая травинки из спутанных кудрей — такое наказание с этими волосами, даром что бабам нравится… — А Эселья говорит… — бодро рапортует Рокэ, — …что ты плут и пропойца, и когда-нибудь тебя обязательно повесят! «Мысли что ли читать умеет? — вяло удивляется Хуан, нащупывая очередной стебелек. — А чего бы нет? Сын соберано, его всему учат…» — Чего еще Эселья говорит? — А я дальше не слушал, — хитро улыбается мальчик и выуживает из-за пазухи что-то плоское. — Держи. — О, чинго! «Ну вот так бы сразу» — размышляет Хуан, отхлебывая из фляги прохладное и, видит Создатель, очень доброе вино. Привет ключнице, нечего юному дору всякую дурь на уши вешать. Хотя по правде сказать, этот сам кому хочешь навешает…» С каждым глотком идея тащиться по утреннему холодку на рыбалку кажется все более привлекательной — фляга показала дно, а вместе с вином вроде и неохота иссякла. — Грузила взяли? — А то! — поводит бровью Рокэ и исчезает в люке — только его и видели. — Ай! — Не ушиблись? — Не-а. Скрип двери, и в амбаре воцаряется блаженная тишина. Только где-то в глубине двора дерет горло придурошный красный петух — ночь, утро, все равно этому гаду... — Удил Пако до вечера, а пожрать-то и нечего, — кое-как нахлобучив берет без пера, Хуан спрыгивает вниз и бежит догонять мелкого дора. Бежать надо быстро, дор давно усвистел за ворота, да и рыба — не дура, ждать не будет. До рассвета им, конечно, не успеть, но если поторопиться.... *** — Рэй Суавес, а, рэй Суавес? Рэ-э-эй Суавес… «Да кто ж это настырный такой? По-хорошему посылаешь — не понимает, по-плохому — пошуршит, потопчется и опять своё заводит: откройте, рэй Суавес, дело есть. Ну, будет тебе сейчас дело — кости собирать…» — Обожди, хорошая, — под бдительным присмотром черных глаз Хуан встает, потягивается до хруста и, как был — в чем мать родила — идет к двери. «Ызарги безмозглые, придумали — чуть свет, уже ломятся...» — Что надо? — мальчишка — куда там ызаргу! — ловко уворачивается от подзатыльника да еще и за спину ухитряется заглянуть. Фиорита хихикает и кутается в одеяло с головой. «Ну-ну, посмотри, сопляк, позавидуй», — мысль о занятии, которое они с Ритой так задорно начали и вскорости продолжат, приводит Хуана в настроение, близкое к добродушию. — Очень быстро говори, в чем дело, — велит он мальчишке, — и так уж и быть, Кике, я не приколочу тебя к забору. — Дор-военный там, у ворот, бравый такой, и солдаты при нем… — с готовностью рапортует нарушитель спокойствия, — … соберано ему надо. — Ну? — А соберано еще с вчера велел всех к кошкам слать. — Ну и шлите! — великодушно разрешает Хуан и налаживается захлопнуть дверь. Приставучий Кике осуществить намерение не дает — хватается за створку и пищит: — Не идет, рэй управляющий! Говорит: не пойду никуда, приказ-указ, не велено без маршала возвертаться. — «Возвращаться», деревня, — раздраженно поправляет Хуан и — вот ведь огорчение! — снова не дотягивается до мальчишки. – Вали вниз, скажи пусть воду греют. — Так уже! — Тогда просто вали! — Ага! — так и недополучивший затрещину Кике бодро катится в кухню — через три ступеньки, так что слышно на весь дом. Туда же, немного погодя, отправляется и недополучившая ласки Рита — злая, что твоя закатная тварь. «Ничего-ничего, видали таких — подуешься и прибежишь», — убедившись, что свидетелей нет, рэй Суавес не мелочится — перемахивает через четыре ступеньки за раз. Не зря торопился. «Дор-военный» впрямь оказывается бравым — дальше некуда и в своем праве при всем при том. — Тупица! У тебя соберано, а у меня — приказ Его Преосвященства, кардинала талигойского! Из-за горстки ленивых слуг я должен докладывать ему тот бред, который вы выдаете за правду?! Марш в дом и письмо передай, а то я… — парень, годящийся Хуану в сыновья, грозит ему всеми закатными карами и тычет в лицо пакетом — разве что не в глотку бумажки те сует. Солдаты за офицерской спиной нагло ухмыляются — нравится, как начальство разговор ведет. — Не извольте беспокоиться… «… свиньи талигойские», — проглотив грубые речи, будто так и надо, Хуан аккуратно закрывает дверь перед самым офицерским носом и отправляется куда велели — за соберано. «Как ни крути — плохо, — мрачно размышляет управляющий, взбегая по каменным ступеням, — или хозяина беспокоить, или кипяток офицеру за шиворот лить. По-простому этот черный мундир не отвалит, приказ у него, видишь ли». — Как так нет?! — Рэй Суавес, ну правда, нет нигде! Ну что я, врать буду? «Час от часу не легче», — сплюнув от избытка чувств под ноги незадачливым помощникам, Хуан отправляется на поиски соберано лично. Первым делом суется в излюбленный хозяйский кабинет, но тот, как и говорили, пуст. Нет дора Рокэ в спальнях, и в библиотеке нет, и — ну чем кошки не шутят? — в погребе тоже не видать. Стража и конюхи, между тем хором клянутся, что за ворота хозяин не выезжал-не выходил. — В окошко улетел что ли? — зло ворчит Хуан и вдруг со всей ясностью понимает, где не искал, а следовало бы. Тихо-тихо, скрадывая шаг, управляющий обыскивает просторную мансарду. Наткнувшись в дальнем углу на мирно спящую пропажу, застывает у изголовья кушетки и не торопится что-либо предпринимать — улыбается. «Ворон где живет? В гнезде», — про кого такую песню сложили — неведомо, но Хуанову хозяину страх как подходит. Да и не ворон дор Рокэ — ласточка. Армиями командовать научился, на дуэлях бьется, под окном их светлости с утра чуть ли не полк дожидается, а он, смотрите-ка, клубком свернулся, чтоб с мелкого ложа не упасть, ну точно сирота какая, и спит. Вместо подушки под растрепанной головой книга, десяток таких же, толстых, в богатых переплетах — рядом громоздятся, а на полу, возле свесившейся вниз тонкой руки — бутылка, и добро бы с вином, так нет, вместо пробки в горлышке торчит оплывшая свеча, вокруг огарки и перья струганные-изгрызенные. Ласточка и есть… — Дор Рокэ, дор Рокэ... — пожалев будить хозяина сразу, Хуан идет открывать окно. Нарочно громко хлопает ставней, впуская в комнату свет и уличный шум. За спиной в ответ раздается какая-то невнятная возня. — Что тебе надо?.. — сонно недовольствует соберано. И кружавчатым рукавом глаза прикрывает, ага, будто поможет это. — Утро, дор. Я с вашего позволения… — Нет моего позволения. Запрещаю и не велю. Всё, — небрежный взмах руки, и опрокинутая бутылка с грохотом катится по дощатому полу. Хуан ей не препятствует, с любопытством наблюдая, как медленно, но верно до Рокэ начинает доходить очевидное — выспаться не судьба. Помянув для порядку закатных тварей и их матушку, соберано наконец-то соизволяет открыть глаза. «Так-то лучше». — И кому я понадобился в такую рань? — Его Преосвященству. Гвардейцев у ворот десять душ, пакет вот привезли, — бодро докладывает Хуан и протягивает письмо, предвкушая реакцию. Рокэ и впрямь заметно оживляется. — Ах, Его Преосвященству... — тянет он и, брезгливо сковырнув сургучный кругляш, углубляется в чтение. *** — Правую спальню? Приготовлю. А чего, чего за гость-то? Не известно? — Известно, — с досадой, будто сам такую чушь выдумал, разводит руками Хуан, — оруженосца хозяин берет. — Кого-кого? — Не твоего ума дело. — А-у-жи-но-сиц... — мечтательно повторяет Рита. — А ничего так, красивое слово. Пошли поможешь? — Угу. Красота неземная удаляется, призывно вихляя бедрами, а Хуан, хоть и зван, остается на месте. Не до кастелянши ему с её доступными округлостями, потому как стоит перед глазами нехороший, очень нехороший взгляд — обмыслить надо. Всегда дор Рокэ так глазами стрелял, выходку очередную затевая… А тут еще спросонья да на трезвую голову, да книжек начитавшись… «Уж лучше бы пил, честное слово, лучше бы пил…, — рассеянно думает Хуан, и... — а твое-то какое дело, Суавес?» — все-таки идет за Ритой. «Что на рассвете начал, до заката успей, а иначе быть беде», — не зря же так говорят?