Город

— Стой! Не стреляй!       Палец касается спускового крючка, грохот выстрела хлещет по ушам, надрывая перепонки. Голова гнома взрывается, как перезрелая тыква. Ошметки костей разлетаются по комнате, превращая изъеденные плесенью стены в шедевр современного искусства. Пороховые газы щиплют глаза, руки дрожат, цепляясь за обрез.       «Черт. Никогда не бывает «как надо». Никогда»       Ридлер хватает чемодан, задыхаясь от волнения. Труп гнома подергивается, белая рубашка пропитывается густой, темно-алой кровью. Эльф бежит к дверям, спотыкается, чуть не падает на пол, едва успевая ухватиться за край стола. «Черт. Черт. Черт. Никогда, мать его»       Ридлер лихорадочно пытается открыть дверь. Руки дрожат, пальцы немеют и не слушаются, на языке сухо от принятого «хекаса» и невроза. С шестой попытки ключ попадает в замок. Эльф дергает его так, что на пальцах остается вмятина и, открыв дверь, выбегает в коридор. Тусклый свет мигающих ламп режет глаза, он задыхается, в ужасе от понимания:       «Кинул, сука! Ублюдок!» — Стоять! Руки за голову!       Ридлер медленно оборачивается, глядя то на черное дуло пистолета-пулемета, то на холодные, зеленые глаза человека. Синий бронежилет, белая рубашка, синие брюки со стрелками и вычищенные до блеска туфли. Каждая мелочь оседает в голове эльфа. — Брось оружие! — кричит коп, направляя на него пистолет. «Черт. Черт. Черт»       Ридлер видит решетку, годы голода, страданий, лишений. Видит камеру с засраным сортиром и четырьмя койками, пропахшими потом и дерьмом. Тюрьма округа Верден — он поклялся никогда не возвращаться туда. — Брось оружие! — Пошел ты!       Ридлер вскинул обрез, целясь в копа. Палец лег на спусковой крючок, но быстрая пуля впивается в лоб. А затем еще и еще. Иглы прошивают тело, заставляя эльфа дрожать, точно тряпичную куклу, точно манекен на стрельбище. Перед глазами разворачивается тьма. Бездна мыслей, воспоминаний, страхов. Он падает на пол, чувствуя, как душа покидает тело.       Адам тихо ругается, подходя к телу. Еще один эльф — наркоторговец, но, в этот раз мертвый. Вид молодого, обезображенного пулями тела не трогает закаленного сердца. Работая в полиции годы, ты становишься нечувствительным к таким картинам. А Адам Хейн за свои пятнадцать лет работы в отделе по борьбе с наркотиками привык смотреть на смерть.       Адам касается ползунка рации и говорит, как всегда хрипловатым голосом: — Объект «грифон» уничтожен. — Принято, — слышен разочарованный голос дежурного. — Ждите опер-группу.

***

      Адам стоит у входа в здание, искоса поглядывая на работу судмедэкспертов. Безбородые гномы с чемоданчиками суетно входили и выходили в оклеенное желтой лентой здание, нервно переговариваясь по рациям. Улики, следы ДНК, информация на носителях — все проверяется и перепроверяется. Маленькие феи юрко летают над ними, выявляя то, чего не способна разглядеть даже самая точная аппаратура.       Детектив достает из кармана пачку дешевых сигарет и закуривает, медленно вдыхая едкий дым, позволяя никотину пропитать каждый дюйм прокуренных легких. Предвидя приступы кашля, сворачивающие пополам. Кто-то подходит сзади. Адам машинально запускает руку в карман плаща, и в ладонь ложится рукоять револьвера. — Эй, Хейн, — хмуро окрикивает его Джереми.       Адам не улыбается, молча пожимая руку старому коллеге. Тощий эльф с ярко-зелеными глазами смотрит будто сквозь него. Серый плащ, облегающий массивное, атлетическое тело, слегка колышется на холодном, осеннем ветру. — Как оно? — Дерьмово, — отвечает Адам. — Он его выпас. Не знаю, как. И прострелил башку. Сука. — Интересно, как он раскрыл Грндера? — мрачно спросил у себя эльф. — Черт подери.       Адам не ответил, поднимая взгляд на неоновые огни мегаполиса. Вдали от бедных кварталов, где не видно обшарпанных, аварийных домов, докуда не доходит запах гетто, горят огни неона. Высокие шпили небоскребов пронзают небо. Так высоко, что, кажется, на верхних пентхаусах обитают сами Боги. Мимо проносятся машины, любопытные лица водителей смотрят на него испуганными глазами. Их мир — благополучен и светел. В нем нет места для смерти, для расправ и крови. Детектив для них — демон иного мира. Тот, от кого стоит держаться подальше.       Убит еще один эльф-наркоторговец. Еще одна судьба прервалась под черным небом мегаполиса. Адам затягивается и выдыхает, разглядывая тающее в холодном воздухе облачко. Еще одна смерть. Пришедшая к финалу жизнь, полная отчаяния и нищеты. Судьба, рожденная голодом, безработицей, разгулявшимся криминалитетом. Изувеченная синими кристаллами «хекаса», «дури Ангелов».       Детектив закрывает глаза, вспоминая испуганные лица нищих из гетто. Разложившиеся от «хекаса» тела, грудами сваленные на улочки, погребенные под грудами мусора и строительных отходов. Нет надежды, только путь в никуда, по дорожке, устланной шприцами, гильзами и кровью. Все ради пачки зеленых, оседающих в кармане коррумпированных федералов.       «Как он его раскрыл… да никак. Этот сукин сын сам себя сдал. Интересно, сколько Генхейн, этот проклятый имп, заплатил тому за самоубийство? Пообещал вытащить семью гнома из гетто? Оплатить операцию его ребенку? Да какая, к черту, разница!»       Адам сплевывает в лужу, и слизь пускает круги по чернеющей глади, где в мутных водах видно отражение старика. Эльф смотрит на него с сочувствием и пониманием, как молодые всегда смотрят на перегоревших пенсионеров.       Молча, без прощаний, Хейн садится в машину и уезжает, оставляя позади прерванную жизнь. Старенький «Дрейк» проносится мимо неоновых огней ночных клубов, где в гуле басов и наркотическом угаре губит жизнь городская молодежь. Он смотрит на пьяных девиц разных рас, хохочущих, трясущих полуголыми телами. Сколько из них не вернется домой? Сколько придет в отделы с заявлениями о грабеже и изнасиловании? Скольких парней найдут в коллекторах с вырезанными органами? Адам не знал, никогда не знал точных цифр. Лишь одно мог сказать точно: число всегда больше, чем хотелось.       Машина несет мимо роскошных баров и дорогих ресторанов, чьи частные парковки заставлены сверкающими хромом дорогими лимузинами. В прозрачных стеклах те, кто держит жизнь за горло и заставляет служить. Их счастливые, холеные лица кажутся живыми, но глаза их мертвы. Проклятая элита, что испокон веков молится одному лишь богу: банковскому счету. Стоит проехать чуть дальше — оказываешься в тени городских кварталов, где полумертвые от голода и отчаяния нищие спят, свернувшись калачиком у помоек. Утром кто-то из них пополнит городские морги, и их без вскрытия отправят в крематорий, где яркое пламя сожжет остатки их потерянных, пустых жизней.       Адам останавливает машину у дома, но не спешит выходить. Пальцы крепко сжимают кожаный чехол руля. До вмятин, до боли в фалангах. Сердце рвет обида, злость за собственное бессилие. Защищать закон… как?! Если зараза проникла в тыл, если комиссар крышует шлюх, а мэр — друг эльфийского Наркобарона. Выходи на улицу, рискуй жизнью, отстреливай несчастных и обреченных, пока тонны смерти проносятся мимо тебя, а ты не смеешь смотреть на них, без приказа коррупционеров.       Вдруг, телефон в нагрудном кармане завибрировал. Адам медленно достает трубку и, не глядя, отвечает на вызов: — Адам, у нас еще один труп. «Айприл Стрит», передоз у минотавра. Похоже «хаекс». — Выезжаю.       Детектив касается переключателя скоростей. Может, все его старания бессильны. Все потуги бессмысленны и зло всегда будет торжествовать. Но где-то там, за черным небом города, он верит, есть нечто большее. И там, стоя за гранью жизни, вдали от этой грязи, крови и отчаяния, он сможет заглянуть в глаза Богам и сказать: я сдержал слово. Я не нарушил клятву.       И эта ложь греет уставшие кости. Хоть разум и говорит: все повязаны. Ты тоже замарался, Хейн. Никто не чист, в ночи мегаполиса. И ни одна клятва, ни одна заповедь не изменит его гнилого духа. Кто принял его в себя — никогда не очистится от страха.