Ночь

Когда она выходит из кареты и, обогнав сопровождающих, влетает во дворец, в коридорах уже практически темно, все основные фонари притушены. Начальник охраны, случившийся около главных покоев в такой поздний час, не знает, в комплиментах или упреках сейчас рассыпаться. - Уважаемая госпожа! Приехали! Но как же без доклада… Шурэй краснеет и слегка наклоняет голову в знак приветствия: «спустим на тормозах». - Где…? - Его величество изволили заночевать в приемной… в который раз. Девушка отводит глаза уже в порыве истинного стыда и открывает тяжелые двери. Прийти опять как чужой, не обрадовав, не предупредив, после многодневных избеганий, нежелания принимать его чувства и смотреть в глаза. Прийти поздним вечером, медленно проходить по комнатам, залитых фиолетовыми сумерками: кипа наполовину разобранных бумаг на столе, букет едва распустившихся белых лилий в вазе, каллиграфическая вязь иероглифов на шелку во всю стену – новая, не иначе друзья постарались скрасить недавний новый год. Шурэй закусила губу. Стало уже привычно отгонять от себя чувство вины и привычное «а где я была?» каждый раз, когда она возвращается во дворец из очередных долгосрочных командировок. Ши Рьюки измученно дремлет в кресле с высокой спинкой, опершись о подлокотник и поджав под себя одну ногу, со второй уже почти слетела туфля. На бело-голубом домашнем одеянии, на самом виду, посажена громадная клякса туши; такая же чернота размазана по щеке. Она стоит перед ним – внезапно оробевшая, растерявшая все приветственные слова, которые заготовила еще в дороге. Ей ли не знать, почему беззаботный Император так загоняется на работе, какие мысли старается отогнать и чему именно соответствовать, помимо монаршего статуса. Она еще помнит, как он смотрел на нее той весной, в самом начале знакомства – дурашливый, светлоглазый,- какие озорные искорки надежды горели в них. А сейчас... она ловит себя на мысли, что ей страшно смотреть, что там осталось на самом донышке. «Рьюки, Рьюки, прости…» Девушка осторожно подошла к креслу и попыталась примоститься на подлокотнике, не сводя со спящего глаз. После нескольких попыток она, мысленно махнув рукой, соскользнула ему на колени. Уткнулась горящим лицом в пепельные пряди, обняла за шею – как блудная сестра, наконец вернувшаяся к брату после долгих скитаний. Он заметно вздрогнул, просыпаясь, руки машинально вздернулись вверх, и от этой непривычной, отчужденной несмелости, которой раньше и в помине не было между ними, горечь в душе стала непереносимой. Горячие слезинки потекли ему куда-то за ворот, как она ни старалась стискивать зубы. - Доброй ночи, Рьюки. Доброй ночи…