Уходят любя

Я хотел, чтобы боль вытекла горлом, но упав в полукруг, всё боюсь разбудить… Отражение в зеркале — смотрит неровно, зашивает мне рот и рвёт эту нить. Мои руки спокойны, душа на пределе: все пыталась запомнить глаза, голоса. Бесполезно, я бил, разрывал и калечил, все то, что осталось, бросал в мулти-ад. Ошибочно думал, что если сожгу до последней дощечки шаткий мосток, то и не страшно идти по дороге ночной с фонарями, где я как-то смог... Не уверен, но жить без намёка на лица, на смех и на кожу натянутых скул. И, может быть, в сердце чужом поселиться, и не уйти на рассвете в загул. Я мог расплескать всю гнилую отраву, меж ребер как муть дождевых облаков. Я мог, если б там ну хоть что-то осталось, всё вылилось с пасти шакала, как смок. Я больше не рушу отвесные скалы, сижу, улыбаюсь, без шороха зла. «Ну, где же невечное?» — ангел заходит, смеется, на пальцах его моя тлеет душа. Сквозь тишь его голос сочиться под веки, за крыльями — пыль и зола от моста. В ладонях его расползается падаль, пульсирует, кажется, смотрит в глаза. В ладонях его пепел серый крошится на плечи, под кожу... В меня. Не знаю ответа, я жил, раскрываясь, раздирая руками до сердца проход. Отпуская в дорогу, всех тех, что оставил, всех тех, кто меня полюбить... Не смог. Ангел слушается тихо, снова смеется, берет за запястье, ведет до окна. Садится и залпом глотает ненастье, говорит: рассветает уже, холода... Загнездяться в сухие ресницы; И говорит: я хочу быть внутри, где сердце твоё на четверти три всё пытается тыкать пульсом по мозгу, оно ещё ждёт... Того, кто уже не придёт. И говорит: всё пройдет. В костях ошивается вера на чудо, но санктум души закрыт на ремонт. Конечно, навряд ли, хоть что-то поможет, а вдруг... Я услышу твоих птиц трезвон. Как жаль, но всяко бывает. Ночь льется по венам, отравой течет. Тенями запутаны стены, как память... И серебром. Я мог рассказать, как тебя не хватает, осколками бьются в память слова, и пенье, чуть слышно на фоне лажает, но голос так в прошлом, что как-то вот так... Уже без него, без письменной строчки. Годами исписаны руки до слёз. Я говорил, а ты не запомнил уже многотомник подохнувших слов. Лечу без маршрута, бывало и хуже, бывало и лучше, бывало никак. Кого-то оставил, кто-то не понял. Сгорели доски сухого моста. Разверзлась под небом молчания пропасть и в дальние рейсы идут поезда. Навскидку придурок конечно же я, насколько "навскидку", пусть ангел лишь знает. Истерики письменной шаг до лучины, прорезавший почву немой глухоты. Кто прав, кто не прав, будем помнить лишь мы. И ангел уходит, и пусто в бокале. Срезаю последний кусок до нуля. В часы засыпаю пепел прощаний. Но, все-таки, жаль, что уходят любя.