Узор

Не поворачиваясь к нему, Сурана медленно расстёгивает верхнюю часть робы. Позволяет складкам ткани упасть с одного плеча, затем с другого, обнажая спину до самого пояса. Отличный момент для удара в спину, кстати - по его дилетантским понятиям, но он, конечно, не претендует на авторитетное мнение в этой области. - Никак не привыкну, - говорит Зевран тихо, и в его голосе слышна задумчивая улыбка. - Я всю жизнь ожидал от магов - разве только, чтобы кости не очень жалобно торчали. Что там может быть сильного и красивого, думал я, под этими пропитанными пылью хламидами? - Он мягко цокает языком. - Сколько ошибок совершаешь, не ведая. - Попробовал бы сам этим посохом поразмахивать, - невнятно бормочет Сурана, глядя вниз и перед собой, чтобы не поворачиваться к нему лицом. - Я завидовал воинам с мечами, пока к стальному привыкал. Тут или так, или все руки отвалятся однажды. - О, я видел тебя в бою. Зрелище, способное пошатнуть многие предрассудки. Зевран милосердно не замечает его смущения, но это не мешает ему продолжать. - Так что? - говорит Сурана, поводя плечами. - Тебе всё ещё интересно? И тёплые ладони, на этот раз без потёртых кожаных полуперчаток и колец, ложатся на его плечи, успокаивающе оглаживая суставы. Одна соскальзывает к лопатке, и кончики его пальцев очерчивают напряжённую мышцу точнее, чем могло бы лезвие. - Больше, чем когда-либо. Алистеру не нравится то, что с ним происходит. Когда Алим появляется утром из своей палатки - позже всех, не глядя по сторонам, задумчиво подволакивая за собой свой несчастный посох, чертящий в траве ровную борозду, - дело даже не в том, что он выглядит ещё более пришибленным, чем наутро после посвящения в Серые Стражи. Хотя и это, конечно, зрелище не для слабонервных - широко распахнутые чёрные глаза, кажется, ещё глубже впавшие в покрытые тёмным узором глазницы, слегка растерянное лицо и половина ответов невпопад. Лучше не придумаешь. Алистера беспокоит то, как он движется - не слишком уверенно, как-то немного ломко, осторожно, словно не вполне уверенный в том, на какой земле стоит. Какое-то время он присматривается, с тревогой выискивая другие признаки одержимости, но потом решает, что всё-таки дело в другом - не в последнюю очередь потому, что маг уровня Сураны в союзе с овладевшим им демоном - или победил бы этого демона в конце концов сам, или не стал бы раскрываться перед бывшим храмовником и хорошо знающим его другом так явно. Хотя, разумеется, совсем сбрасывать эту версию со счетов нельзя. - Тсс. Всё в порядке. Я ведь сказал, если не захочешь - ничего не будет. Сурана кивает, не поднимая головы с покрывала и чувствуя себя очень глупо. Но поделать ничего не может - любое неожиданное прикосновение заставляет вздрогнуть - а у Зеврана они выходят неожиданными все. - Неужели первый раз было так больно? - удивлённо спрашивает тот, и Сурана всё-таки бросает на него настороженный быстрый взгляд. Зевран мягко улыбается. - Я ведь не слепой. Я знаю, что я у тебя не первый... В этом смысле. У тебя, если это можно так назвать, на лице написано. Но если не хочешь рассказывать, не нужно. - Да не в этом дело. Сурана плохо помнит, как оно было в первый раз. Тогда, в Башне, он вообще был совсем юн и плохо соображал, на что согласился. Пара эльфов постарше, казавшихся ему опытными и познавшими всё на свете, и один точно ссылался на долийских родичей по отцу, которые его якобы научили всем нужным "ритуалам". В процессе было не столько больно, сколько неприятно и страшно, и стыдно то ли от собственного страха, то ли от того, что будут думать те, кто узнает потом - Сурана помнит собственные ощущения только урывками, как во сне, потому что половину тех часов провёл почти без сознания, твердя себе, что с этой ночи больше не ребёнок, и уж после такого... Как потом болели почему-то именно глаза. Как стыдно было признаться, что жалеешь. Как хотелось ногтями себе кожу содрать с лица и спрятать подальше. Конечно, им всем устроили показательную порку за эти игры на следующий же день - в Башне такого не скроешь. Но позже в личном разговоре Ирвинг признался, что среди молодых эльфов такое не редкость, хоть об этом и не принято говорить - как бы косо храмовники ни смотрели и как бы старшие маги ни запрещали. И если больше этого не повторится, то он готов признать, что Суране нужно было пройти через этот опыт, чтобы больше не отвлекаться от своих основных обязанностей. Повторять ему с тех пор не хотелось. До недавнего времени. - Ты думаешь, я боюсь боли? - спрашивает он Зеврана. Тот смотрит на него своими янтарными глазами, словно вопрос впервые заставил его задуматься. - Нет. Я думаю, ты выдерживал испытания более суровые, чем то, что я могу тебе сейчас предложить. Тёплые пальцы касаются его позвоночника, мягко проводят вдоль мышцы вниз, к поясу. Сурана медленно вздыхает и обнимает подушку под своей грудью обеими руками, опуская голову ниже и утыкаясь лбом в покрывало. - Но ведь мы здесь сегодня не для того, чтобы подвергать тебя испытаниям. Нет? Нет, хочет он согласиться, но вместо этого лишь поводит обнажёнными плечами. Что-то тот давний "ритуал" не очень-то сработал - как чувствовал себя тогда встревоженным мальчишкой, не знающим, что делать и куда девать собственные неясные реакции, так до сих пор и осталось. - Тогда не торопись, - говорит он с некоторым усилием, не поднимая головы. - И дай мне привыкнуть. Покажи, что собираешься делать. Если я буду понимать, мне будет... Проще. - Это, - говорит Зевран тихо, наклоняясь к нему, - я умею лучше, чем ты можешь представить. Следи за моими руками. И закрой глаза. - Нет, - нахмурившись, говорит наконец Лелиана. - Это не яд, Алистер. Во всяком случае, я не знаю здесь ядов, которые оказывали бы подобное воздействие за такой промежуток времени. Разве что какая-нибудь отрава из Антивы, которую он незаметно пронёс или добыл здесь, но я правда сомневаюсь. - В том, что он умеет что-то, чего не умеешь ты? - Алистер поправляет древко стрелы и отдаёт ей обратно. - Скорее - в том, что у него есть повод. - Повод? Ты смеёшься? Он убийца. Ему заплатили за наши с Алимом головы, за его голову, в первую очередь. То, что он под угрозой смерти якобы перешёл на нашу сторону, и теперь активно стелится под свою вроде как бывшую цель... - То есть, ты заметил, - тактично говорит она. - Не в этом смысле. - Неужели? Алистер выдыхает. Он не хотел переходить к этой теме, видит Создатель, он всё ещё не знает, что о ней думать - но в контексте происходящего, не знает скорее в плохом смысле слова. - То есть, ты не видишь проблемы. - Алистер, - говорит Лелиана - мягко, почти ласково, с искренним теплом, но в глубине её синих глаз стоит ледяная твердыня, которую невозможно взять нахрапом. - Если я вижу проблему, я пытаюсь её решить. И здесь я не вижу проблем... Моего профиля. Позволь мне не продолжать это объяснение. Если бы Зеврану пришло в голову, имея тысячу возможностей убить его каждую ночь, начать травить его чем-то слабым у нас на глазах, я бы очень удивилась. - Почему ты так ему веришь? - Я не верю ему, - просто говорит Лелиана, посмотрев ему в глаза. - Я верю Алиму. Можешь думать о них, что угодно, но это он, твой друг, поверил в Морриган, когда ты готов был прогнать её только за то, что она ведьма-отступница, и вот она здесь. Он поверил в тебя, и не говори мне, что без этого ты бы был здесь и сейчас с теми же целями. Он поверил в меня тогда в Лотеринге, и потом перед Маржолейн, хотя я давала ему все поводы этого не делать. Я не знаю, что за планы имеет на него Создатель, но его вера в людей рядом с ним делает с ними что-то... Правильное. Он выбрал дать Зеврану шанс - и я даю этот шанс тоже. Не Зеврану, а вере Алима в него. Понимаешь? Алистер вздыхает, с ходу не придумав, что можно возразить на эту внезапную проповедь. Эта женщина определённо зря ушла из Церкви. И всё-таки он немного рад тому, что она здесь. Для окончательного успокоения он приходит ещё и к Морриган, несмотря на то, как ему не хочется просить её об одолжении или признавать в чём-то её авторитет. - Не проклятье и не чары, - говорит она, не поднимая головы от своей потрёпанной книги. - Откуда такая уверенность? - Потрать лет сорок в вашей Башне на изучение основ, и я попытаюсь простыми словами объяснить, откуда. - Она переворачивает страницу. - А что до твоего беспокойства о том, как он себя держит... Будь благодарен за то уже, что он хотя бы ходит сейчас прямо. Алистер отворачивается, сжав губы, и думает, что лучше бы остался говорить с Лелианой. Сурана вздрагивает на этот раз почти не заметно, с тихим выдохом сжимая пальцы на ногах. - Прости, - выдыхает Зевран, отводя руку. - Мне остановиться? - Нет. - Сурана обводит губы кончиком языка и снова закрывает глаза. - Нет, я... Нормально. Это ложь. То, что происходит, точно не нормально, но он не знает, как это сформулировать. Он не хочет, чтобы это прерывалось сейчас. - Ты дрожишь, - замечает Зевран, и Суране снова мерещится эта вечная лукавая улыбка. - Это плохо? - Я этого не говорил. - Тогда продолжай, - просит Сурана, опуская голову и переводя дыхание. Он лежит почти в той же позе, обвив кусок покрывала обеими руками, обнажённый по самые бёдра, и это сейчас последнее, что его смущает. Зевран работает двумя иглами - одновременно, как кинжалами в бою, с той же лёгкой точностью. Иглы проникают под кожу совсем неглубоко, раз за разом, и постепенно их немного болезненные уколы сливаются в единый поток, текущий сквозь кожу и немного глубже, прорастающий его тело тонкими побегами. Боль и правда не такая уж сильная, но её постоянство вводит тело и разум в какой-то почти магический транс, какого он никогда не знал, притупляя одни ощущения и обостряя другие до кристальной чёткости. Собственной дрожи он не чувствует, только замечает, как вздрагивают пальцы, как сбивается дыхание, словно со стороны, слышит, как из горла вырывается тихий стон, когда игла в пальцах Зеврана пробует новый участок его кожи, словно тонким жгучим языком прочерчивая путь для рисунка. Тихий вздох, раздающийся в ответ, мгновенно делает ситуацию ещё более неловкой, и Сурана утыкается лбом в покрывало, закрывая глаза и переводя дыхание. Но иглы касаются его тела всё так же уверенно, в том же ритме, похожем на тот, что ведёт его кинжалы в бою, и узор прорастает дальше, словно так и должно быть. Краем глаза он видит тёмные флаконы, тонкие иглы с намотанными нитями, опущенные в пиалу с угольно-чёрной краской. Пытается вспомнить, что было в руках у тех, много лет назад в Башне, но воспоминания рвутся, как давний сон - словно только теперь он первый раз участвует в этом по-настоящему. - Я буду чувствовать их всегда? - спрашивает он, когда понимает, что осталось немного. - Мне бы это польстило, знаешь. - Зевран по-прежнему улыбается, это слышно в его голосе, в движениях его рук, просто теперь немного иначе, чем до того. - Но, скорее всего, нет - ты привыкнешь к ним, и они постепенно станут частью тебя, а её не нужно ощущать отдельно, чтобы знать, что она на своём месте. Ты ведь не чувствуешь татуировку на своём лице? Значит, привыкнешь и к ним. - Жаль, - выдыхает он почти не слышно. - Что? Зевран касается его кожи влажной тканью, промокнув выступающую кровь, но Сурана не чувствует крови - только хрупкую, словно полупрозрачную боль, только узор, растущий сквозь кожу, чуть натягивающий и легко обжигающий её изнутри. Узор лежит на его спине, ветвясь по одной его стороне, от самого плеча, водоворотом затекая под лопатку, касается рёбер, расцветает на пояснице, удерживаясь за неё ненадолго, и стекает дальше на бедро, почти касаясь краем полустянутой робы, закрывающей его ноги. Зевран смачивает ткань, снова отирает его спину, снимая кровь и остатки краски, тщательно проверяет свою работу, заново изучая пальцами каждый изгиб его мышц. А затем Сурана чувствует прикосновение его губ - над крестцом, в стороне от тянущего кожу узора. - Зевран. - Он приподнимает голову, делая новый вдох, и горло на секунду сжимается. - Я не хочу. - Нет? С негромким вздохом Зевран отстраняется, а затем садится прямо, убирая руки - и когда Сурана поворачивается к нему, тоже садясь и осторожно поводя плечами, на его лице проступает всё та же немного грустная, но понимающая улыбка. - Что ж, - говорит он, сматывая оставшиеся нити и складывая иглы в пиалу. - Ты продержался целых три ночи - полагаю, это более чем достойно уважения. Должен сказать, мне мало кто отказывал так изящно и в то же время так терпеливо. - Я не в этом смысле. - Он отводит глаза. Зевран насмешливо качает головой, стирая с пальцев краску. - В вашем языке у фразы "не хочу" есть другое значение? - Есть, - упрямо говорит Сурана и целует его сам. Торопливо, неумело и совсем не так, как собирался - но Зевран замирает, растерянно касаясь рукой его плеча, и позволяет - или только притворяется, что позволяет, потому что в следующую секунду его рука уже ложится Суране на пояс, спускается к краю робы, и тот останавливает её, отодвигаясь и переводя дыхание. - Помоги мне наложить повязки, - говорит он, снова посмотрев в сторону. - И... Поговори со мной завтра. После заката. Зевран смотрит на него, прищурившись, и медленно проводит пальцем по краю собственных губ. - Всего три ночи, - говорит он негромко, - и ты уже вьёшь из меня верёвки, Страж. Что же будет дальше? Сурана не знает, что будет - но само слово "дальше", произнесённое с этим странным акцентом, нравится ему гораздо сильнее, чем он ожидал. Они собираются выходить ранним утром, ещё в сумерках, чтобы успеть покрыть оставшееся до Хавена расстояние за день. Алистер помогает Лелиане забросать кострище влажной землёй и дёрном, потом они вместе ищут мабари, который всё ещё игнорирует все клички, что ему дают, потом мабари ищет что-то в вещах Морриган, и приходится отвлекать её глупыми вопросами, чтобы не допустить гражданской войны в рамках отдельного лагеря. Сурана появляется из своей палатки взъерошенный, замотавшийся в три слоя своих роб - утренний воздух лезет влажными холодными пальцами под одежду всем, а маги вообще хрупки, пока дело не доходит до молний по врагам, да и тогда - не всегда понятно, как их не сносит отдачей. Сфокусировав на нём взгляд, хрупкий маг делает шаг вперёд и спотыкается о выкопанную псом яму перед самой своей палаткой - и пока Алистер выдумывает достаточно остроумный комментарий на эту тему, почти за воздуха за спиной Сураны материализуется гибкая тень, обходя его одним движением и неожиданно бережно придерживая под локоть. Не больше секунды. Тень исчезает так же легко, как появилась, оставляя на губах Алима едва заметную улыбку, которую он тут же прячет поглубже в намотанную по самый нос шерстяную накидку. Отличный фокус. Лелиана однажды показывала почти такой же. Вроде бы они умеют пользоваться тенями и тем, на что направлен твой взгляд в момент их появления, так что никакой магии в этом нет, только мастерство. Возможно, поэтому Алистеру кажется, что он видел сейчас что-то, чего не должен был видеть - слишком интимное, не предназначенное для посторонних глаз. Наверняка дело именно в этом.