Цветы

Лэнс разбит. Ему кажется, что он стремительно идет на дно, не имея ни единой возможности подняться обратно, глотнуть спасительного воздуха и плыть к берегу. Ему больно смотреть на счастливого Кита, чей влюбленный взгляд обращен на Широ. Изначально он не понимает ничего. Ему не ясно, что за жгучее и неприятное чувство разливается по его грудной клетке, сковывая незримыми железными цепями. Он без понятия из-за чего надрывистый и сухой кашель перерастает во что-то клиническое и, скорее всего, опасное. МакКлейн смутно принимает свое поражение: он ревнует. И синий паладин молча уходит в тень, давясь жгучим кашлем по ночам, одинокий и совершенно бесполезный. Лэнс не обращает никакого внимания на кашель, скидывая все на обычную простуду, пока из горла не вырывается сиплый хрип, а вместе с ним и маленький-маленький синий лепесток. МакКлейн с ужасом распознает признаки Ханахаки — удивительной болезни, в которой смертельный яд, прорастающий в сердце из-за неразделенной любви, распускает прекрасные бутоны из цветов, которые рано или поздно убивают своего носителя, окольцовывая ребра и забиваясь в дыхательные пути. Болезнь можно предотвратить если возлюбленный ответит взаимностью и цветы перестанут рваться наружу. Такую роскошь Лэнс считает непозволительной — он не собирается ничего рассказывать Киту. Заваливать ребят своими проблемами было не в его компетенции. Он прекрасно знает о чувствах Кита к Широ еще со времен галактического гарнизона. А теперь когда они уже несколько дебошей подряд спасают вселенную от инопланетной империи, Кит наконец-то получает взаимность. Когане становится счастливым, расцветает прямо на глазах. Как и пронзительно-синие васильки в груди Лэнса. Со временем из груди парня все чаще вырываются лепестки, иногда — целые бутоны, смешанные с ярко-алой кровью. Он старается не зацикливаться на скорой погибели, по вечерам выплевывая отростки из ядовитого сада, разросшегося у него внутри. Лэнс знал, что это временно. Исходя кашлем за обедним столом, на обозрение всем паладинам, он едва сдерживает рвущиеся наружу лепестки. Еще не время, сейчас не самый подходящий момент. Аллура с каменным лицом говорит ему есть медленнее и осторожнее, Пидж протягивает салфетку, а Ханк дружески хлопает по спине, думая что он поперхнулся. Широ нежно улыбается, Кит отворачивает голову, не желая глядеть в сторону неосторожного рыцаря. Но когда он не сдерживается и из приоткрытого рта вылетают синие лепестки, такой поворот событий заставляет сидящих за столом испуганно переглянуться. Даже Кит повернулся и вытаращился на кубинского некогда веселого и здорового парня. Лэнс понимает — это фиаско. Он ожидает самого худшего. — Васильки? — Удивленно спрашивает Ромелль, первая выходя изо стола, медленно подходя к синему паладину. — Каким образом ты их… выплюнул? МакКлейн с секунду не вдупляет в чем дело: как можно не понять что сейчас произошло? А потом с горечью понимает что Ромелль является алтеанкой и такой чудовищной болезни в её краях никогда не было. — Ты же понимаешь что это смертельно? — Со слезами на глазах спрашивает Пидж, хмуря брови. — Тебе нужно избавиться от этого, почему ты не сказал раньше? Почему ты не обмолвился словом про цветы? Лэнс! Если бы мы знали, мы бы обязательно придумали как извлечь их… Дальше Лэнс не слушает. Ему не нравится такая перспектива: если ему вырежут цветы и извлекут сад хирургическим вмешательством, то он перестанет чувствовать. Хуже смерти есть только это. И парень смирился с этим. Он встает изо стола молча, быстрым шагом скрываясь за дверью общей столовой, зная что больше туда не вернется. МакКлейну кажется что вот он, тот долгожданный конец. Позже, сидя на полу в своей комнате, с проткнутой насквозь грудью, поглаживая пальцами самый большой небесный цветок проросший сквозь ребра, вспоминает красивые темно-фиолетовые глаза и улыбается. Лэнс МакКлейн гаснет как керосиновая лампа.