* * *
«В первый день они пришли, всех с собою увели». Холодный свет минерала мерцал на стенах, обнажая мясистые коконы и влажную плёнку на полу, под потолком, в щелях — повсюду. «В день второй они напали и кого-то пожевали». Вонь гниения мешала дышать, вынуждая срываться на кашель. Душный пот пропитал одежду и жёг глаза. «В третий день, явившись в гости, доглодали наши кости». Шаркающие шаги то спешили вперёд, то затихали и топтались на месте. Хриплое дыхание иссушило горло. Рука, держащая свет, дрожала. «В день четвёртый мы их ждали и от страха умирали». Обнажённый меч казался невероятно тяжёлым. Потная под перчаткой ладонь сжимала щит. По привычке. Защиты не было. Укрыться было негде. Страх закрался под кожу, леденил макушку и не отпускал. «В пятый день к нам заглянули и девчонку умыкнули». Слух вёл вперёд на отголоски эха. Тело с усилием сбрасывало цепенение и продолжало идти, метаться, искать. «В день шестой девчонки крик прямо в душу нам проник». Смутный шёпот становился громче, как последняя агония, как память стонущих пещер. «В день седьмой ей через рот рвотой вспучили живот». Тошнота подкатывала к горлу. Снова кашель в мертвенной тишине и голос, бормощучий погребальные ужасы. «В день восьмой тварьё игралось, над девчонкой издевалось». Бормотание, пропитанное похоронным спокойствием, как перед казнью, с которой смирились. Слова, полные боли, замешательства и раскаяния. «В день девятый девка злобно стала жрать себе подобных». Огненный свет костров, осветивший мерзкие гроздья и пузыри цвета плоти. Жуткие изуродованные кровью своды пещер и леденящий рёв, доносящийся из их глубин. «Вот она пирует сладко и готовится стать маткой». Нечеловеческий. Неживотный. Инородный, осквернённый смертью. Стражи с соратниками опасливо вышли в ярко освещённую душную комнату. Вонь, исходящая от мясистых сгустков, била в ноздри. Шорох мерещился отовсюду, слабым эхом отражаясь от влажных лоснящихся розовой плёнкой стен, но его источник был один. В комнате был ещё кое-кто. — В первый день они пришли, всех с собою увели. В день второй они напали и кого-то пожевали. В третий день к нам заглянули… — бормотала скрючившаяся на корточках фигурка. Когда она услышала позади осторожные шаги и скрежет тяжёлых доспехов, то резко замолчала и замерла. Спутанные волосы висели седыми клочьями и лишь кое-где ещё сохранился каштановый. Руки и шею покрывали чёрные пятна и нарывы, как от заражения скверной, но выглядели иначе. — Что это? — напряглась она и посмотрела мутным невидящим взглядом. — Гномы? Люди? Невозможно. Здесь никого не может быть, кроме тварей. — Заберите меня предки! Геспит! — воскликнул Огрен, и гномка обернулась на звук своего имени. — Знаешь её? — спросила Элисса. — Из Дома Кондрат… и Бранки. Вечно таскалась за ней. Геспит как будто что-то припомнила и почти мечтательно произнесла: — Была капитаном её отряда, была её близкой подругой и была любовницей. Бранка…моя любовь. Огрен цокнул языком и топнул от досады. — Так и думал, что тут было что-то не то! Кабы я знал, что у моей жены такие пристрастия, внёс бы пару предложений в наш брак. Эх, Бранка, — проворчал он. — Нет-нет. Нельзя говорить об этом. Нельзя. Нельзя! — забормотала себе на уме Геспит. — Её здесь нет! Её здесь нет! — Геспит, успокойся, пожалуйста. Чем мы можем тебе помочь? — мысль о том, что кто-то здесь напуган куда больше, чем она, отрезвила Элиссу и заставила убрать меч в ножны, чтобы показать пустые ладони, но гномка испугалась совсем не оружия. — Помочь? Нет. Вы просто сон о незнакомых лицах и открытых дверях. Нет помощи. Ничего не осталось. Есть тело и есть надежда, и оба превращаются… Элисса не могла понять, о чём говорит Геспит. Разум гномки помутился, чёрные нарывы покрывали лицо, а взгляд был пустым и безжизненным. Элисса усиленно сосредоточилась и почувствовала в Геспит скверну — так много, что она заполнила всё её существо, но всё же Геспит не стала вурдалаком, ещё не утратила дар речи. — Геспит… что произошло? Где все ваши родичи? Мы встретили здесь только порождений тьмы… — С мужчинами они милосердны. Их всего лишь убивают, а женщин… уже много умерло, многие предпочли убить себя, чем стать… Я и Ларин не смогли. Я думала, Бранка остановит это, но она лишь смотрела, она дозволила. Храните нас предки, что она наделала… и я её не остановила. Простите её… нет, её нельзя простить. — Ч-что она сделала, Геспит? — Эти твари… они… приходят, блюют, они насилуют, срыгивают желчью и кровью прямо нам в горло, а потом мы начинаем меняться. Всё, чего я могла желать, чтобы первой стала Ларин. Я хотела, чтобы взяли её, а меня пощадили, но пришлось смотреть, что они с ней делают, как она меняется, как начала пахнуть их вонью, как разбухла. Она разодрала ногтями лицо своему ещё живому мужу и выпила его кровь и стала… плодить их… Как это выдержать? Как это выдержала Бранка? Ужас закрался всем в души. Элисса почувствала, как дрожат её плечи, а услышанное не укладывалось в голове. Она нервно сглотнула и обхватила себя руками. Она всё поняла, но не хотела об этом думать. Вонь и мерзкие сгустки плоти заполонили каменную комнату, на полу разлита отвратительная жижа, скверна пропитала каждую трещинку. Ноги будто приросли к земле, и Элисса не могла сбросить с себя оцепенение. Она всё поняла по словам и стихам Геспит, которые гномка продолжала бормотать как исповедь, как проклятие. Её участь была куда срашней смерти, страшнее заражения скверной. Участь всех, кто живым попадал в плен к порождениям тьмы, кого они утаскивали в глубины подеземелий — гномов, людей, эльфов. Их участь — это… — А Бранка-то где? — первым подал голос Огрен. — Не поверю, что и она померла. Не похоже это на неё. — Слишком много тьмы, — бормотала Геспит. — Наковальня… она во тьме, окружена ею и тащит Бранку за собой. — Ты видела Бранку? — Не более, чем пару вдохов… но раньше, чем начало мира. Это было… очень давно… Достаточно давно, чтобы потерять её… чтобы полюбить снова… чтобы возненавидеть больше всего на свете… нет-нет, ничего не хочу слышать про Бранку! Ля-ля-ля, я не слышу про неё и не думаю! Огрен тяжело вздохнул. — Больше мы от неё ничего не добьёмся. Но Бранка точно жива. Она где-то рядом. Я уверен. Элисса более не спрашивала, почему Огрен так думает. Может, это была вера, может, упрямство и неприятие, но что-то определённо случилось… что-то очень плохое. Элисса присела рядом с Геспит, стараясь не касаться коленом склизких луж на полу. — Мы можем тебе чем-то помочь? — с сочувствием спросила Кусланд и заглянула в пустые помутневшие глаза гномки. — Помочь? — подняла голову Геспит. — Я полна ими! Я вот-вот превращусь в Ларин! Гномы не видят снов, но мне будто снится, что я далеко отсюда, но спастись… это значит поверить, принять это, а я не приму! Я не стану тем, что я видела! Я не стану Ларин! Не стану Бранкой! Геспит сорвалась с места и убежала прочь вглубь тёмных тоннелей, не обернувшись на оклик Элиссы. Отряд в замешательстве стоял посреди освещённой огнями изуродованной комнаты. — Это было… жутко, — сказал Алистер, стараясь придать голосу бодрость, — и, кажется, там дальше будет не лучше. Элисса посмотрела в проход природной пещеры, где исчезла Геспит и поняла, что совсем не хочет туда идти, но Огрен уже сделал несколько шагов в ту сторону. — Ну что застыли? Мы уже так далеко прошли, чтоб повернуть назад. Не знаю, как вы, но если туда пошла Бранка, пойду и я. — Огрен… ты слышал, что сказала Геспит о… Бранке? — Слышал… — пробормотал гном и зашагал вглубь темноты. Элисса сделала медленный выдох, чтобы успокоиться, и быстрым шагом пошла догонять Огрена, пока с ним не случилась беда. Холодный свет минерала освещал все коконы цвета осквернённой плоти, пузыри и лужи мутноватой жидкости, полностью покрывавшие пещеру. Элиссе не хотелось этого видеть, в горле застрял комок и мешал дышать, она чувствовала дурноту. Чернота скверны в сознании и страх рвались наружу и звали отступить, убежать оттуда прочь. Элисса с усилием цеплялась за спокойствие, за здравый смысл, за воспоминания, что вне этих пещер по-прежнему светит солнце, чтобы были силы продолжать идти. Она мельком взглянула на Алистера, но и тот выглядел бледным и постоянно откашливал накатывавшую хрипоту, капельки пота стекали от висков к подбородку. Элисса не стала спрашивать, о чём он думал. Шейла молча шла позади, её кристаллы тускло поблёскивали от источника света. Казалось, голем ушла глубоко в себя после слов Геспит о Наковальне. Зато Огрен бодро шёл впереди всех… или он только пытался выглядеть бодрым. Так далеко на Глубинные тропы очень давно никто не забредал. Для отряда это стало возможным из-за того, что большинство порождений тьмы ушли на зов архидемона, но не все покинули эти места. Огрен и сам чувствовал, как взмокли его спина и шея, но не подавал виду. Он цеплялся за единственную цель, ради которой он пошёл сюда, ради которой жил два тяжёлых и унизительных года. Низкий рёв и душный поток воздуха заставил всех замереть на месте и схватиться за оружие. После была тишина, и отряд продолжил вдвое медленней продвигаться вперёд, но на осторожность уже не хватало сил. В течение всего похода разумы Серых Стражей были в чудовищном напряжении, и Элисса уже не могла сосредоточиться как раньше… и тем сильнее заставил вздрогнуть повторившийся рёв. Ручейки лавы текли в глубоких трещинах на стене, сетью расходились по камню, и в огненном свете на полу восседало огромное уродливое существо. Складки кожи нависали друг на друга, образуя толстый вздувшийся живот, ног под ним не было видно. Короткие руки беспорядочно размахивали в стороны, губы оттянулись, обнажая острые клыки, с которых брызгала слюна, а распухшее безобразное лицо не походило ни на человеческое, ни на гномье. Существо уставилось на незванных гостей и ждало. Элисса сделала к нему осторожный шаг. — Л-ларин? Неистовый визг сотряс своды пещеры. Соратники закрыли уши и покачнулись, и из боковых проходов набежали порождения тьмы. — Вот нажье дерьмо. Она позвала их! — крикнул Огрен и схватился за секиру. Геспит наблюдала за ними с края высокого выступа. Апатично переводила взгляд с одного на другого. Смотрела, как они сражаются, отступают, почти терпят поражение… как Бранка смотрела и ничего не делала. Нет, Геспит не станет Бранкой. Не станет. Предательство хуже, чем смерть. Геспит отвернулась от битвы и шагнула с выступа.* * *
Маленький костерок слабо мерцал на каменном карнизе, обвитом вокруг горы, как кручёная лестница. Внизу было так черно, будто пещера не имела дна и поглотила бы целиком любого, стоит тому отойти от источника света. Гномка удобно расположилась у стены и вытянула ноги. Она удачно нашла место повыше, где бы её не достали ни големы, ни порождения тьмы. Позади была полоса трудных ловушек и механизмов, которые теперь лежали в тоннелях россыпью шестерёнок, камешков, трупов — гномов и порождений тьмы. Одних убило мгновенно, другие трепыхались, захлёбываясь в волнах боли от сломанных костей, иные из сородичей давно заразились скверной и даже при своей хвалёной устойчивости не протянули долго. Они просили Бранку остановиться, просили убить их, прекратить агонию. Глупцы. Даже остатки их жизней могли быть использованы для дела, ведь каждый шаг, каждая смерть приближали их к цели, но этого всё равно было мало. Гномка в который раз шумно пролистала свои записи, схемы и зарисовки, но идеи так и не возникло. Полоса ловушек оказалась слишком длинной. На первых этапах гномы потеряли слишком многих, и их уже не хватало, чтобы исследовать всё. Они хотели повернуть назад. Они предали Бранку! Даже милая Геспит — та, кто всегда поддерживал её и клялся спуститься за Бранкой в самые бездны Троп, в конце концов отвернулась от неё. Пути назад никогда не было. Только вперёд, к Наковальне — к величайшему изобретению за всю историю гномов, которое вернёт империи величие. Орзаммар рано или поздно всё равно канет в лету, как и все прочие тейги. Туда ему и дорога. Но если уцелеет Наковальня, то всё можно будет восстановить, вернуть и создать нечто более прекрасное. Карниз огибал скалу полукругом, из-за поворота гулко донеслось далёкое скрежетание и панический визг порождений тьмы. Снова не повезло. Бранка с досадой цокнула языком. Наковальня была уже близко. Оставалось последнее препятствие, но оно уже больше месяца держало Бранку на месте. Скоро в округе не останется ни грибов, никакой другой съедобной живности, чтобы здесь выживать. Все воины её дома уже погибли в этих ловушках, женщин она заперла с порождениями тьмы, дабы они плодили их побольше и помогли преодолеть последний рубеж, но этого всегда оказывалось недостаточно. В одиночестве Бранка не могла пройти дальше. Гномка достала из походного мешка и любовно погладила испещренный рунами жезл — её гордость и последнее изобретение. Никому, кроме неё, не удалось повторить опыты Каридина, а Бранка смогла — вот что делало её настоящей Совершенной. Теперь оставалась только Наковальня Пустоты. Эхо пещер донесло до ушей грубый голос. Бранка внезапно вскочила с места и прислушалась. Лишь неясные звуки издалека. Но внизу, на дне пещеры, вдруг замерцала холодная звезда. Она немного разгоняла мрак и беспорядочно двигалась, будто кто-то специально водил ею по воздуху и осматривался. Снова голоса. Несколько. Они идут сюда. Бранка потушила костёр и незаметной тенью последовала за мерцанием.* * *
— Да что б черви мои глаза сожрали! Это было… — жаловался Огрен. При всей его выносливости и жажды достичь цели, устал даже он. Сражение измотало всех физически и морально. Видеть, во что порождения тьмы превращают пленных женщин… Это уродливое, непохожее ни на что существо, звериный оскал и рёв, щупальца, как у чудовища. Порождения тьмы уродуют всё и всех, к чему прикоснутся. — Так жаль Геспит, — опустила голову Элисса. — Ага, убежала, чтобы со скалы сигануть. Да ещё и бормотала, что это всё Бранка сделала. Мол, предала её. Хм… — По крайней мере, смерть для неё стала избавлением, — опустил голову Алистер. У него всё ещё дрожала рука, которой он ударил щитом тушу матки. Щит тогда отскочил, даже не ослабив мясистое тело. Только сильверитовому мечу и клинку из драконьей кости удалось пробиться через эту толстую шкуру и прервать противоестественное существование матки. Ларин не найдёт покой в Камне, как её славные предки. То, во что её превратили, со страшным предсмертным оскалом останется гнить в подземных пещерах. Элисса не была уверена, что это не приснится ей в тех кошмарах про порождений тьмы, в которых она скользит среди тысяч теней навстречу своей гибели. Она снова поёжилась, и свет в её ладони вслед за ней затрепетал. Стражи были сплошь покрыты ссадинами и вымотаны, и про себя жалели, что не отдохнули в лагере Легиона Мёртвых. Только Шейла шумно переставляла ноги в том же темпе. Темнота напоминала ей время, когда она неподвижно стояла в заброшенном тейге долго, очень долго, пока её не нашли. Тогда она была без сознания, но сейчас отчётливо ощущала, что в её жизни были многие события. Оставалось лишь их вспомнить. — Вон там светло. Лава, наверное, — Алистер указал на бледное оранжевое пятнышко — проход в следующую пещеру. Путь казался бесконечным, однако скверна на стенах заметно поредела, сгустки плоти остались позади, но за последние несколько часов спутники видели не меньше двух дюжин трупов гномов, вурдалаков и порождений тьмы. Если то, что им рассказала Геспит, правда, то уже и впрямь близко. Вот только это не внушало надежды, ибо они шли по тропе чужого тщеславия и смерти.* * *
Свет лавовой реки мерцал на стенах оранжевыми бликами. Слабое свечение лириумных жил напоминало лёд. Под толщей камня и могучими сводами застыли бирюзовые ручейки и сплетались на вершине длинного выступа, напоминая глубоко ушедшие в землю корни. Да… Казалось, Наковальня Пустоты дала корни и готова снова расцвести в былом величии, но нет. Оно кануло. И никогда не возродится. Я Каридин. Величайший кузнец Древней эпохи. По матери из почтенного Дома Ортан, по отцу из умельцев-кузнецов. Создатель нового способа плавки. Архитектор и строитель Боннамара. Мастер самых великолепных доспехов, какие носили величайшие воины гномьего народа. Каридин. Скрежет металла. Каменная пыль от тяжёлых шагов. Я Каридин. Совершенный Каридин. Изобретатель Наковальни Пустоты. Создатель всех големов. Огромная металлическая ладонь задержалась на уровне глаз и тут же безвольно повисла. Я Каридин… Гномья империя была величайшей в Тедасе. Тысячи миль Глубинных троп соединяли сотни городов. Когда-то по этим тоннелям ходили караваны и путники со всех концов подземного королевства. Всё изменил Мор. Человечество принесло на эту землю заразу, и она поглотила блеск и величие империй в считанные годы, как ржавчина съедает залежавшийся металл. Как больно было слышать, что ещё один рубеж сдан. Как сердце обливалось кровью, когда всё меньше отрядов возвращалось с фронта. Доспехи, выкованные мной не спасали воинов от смерти, и я молил предков послать мне знак, что я могу сделать для нашего народа. Предки услышали мою молитву. Это было сродни видению. Я бы мог поклясться, что сон, но гномы не видят снов. Я знал, что нужно делать. Несколько лет Каридин днями и ночами проводил в кузнице и работал над своим творением. Все прочие заказы он оставлял ученикам. Однажды его посетил король Валтор и поинтересовался, почему Каридин игнорирует заказы его Дома. Каридин рассказал ему о своём видении и пообещал, что вот-вот выкует надежду для гномьего народа. Наковальня Пустоты. Она готова. Расчерченная чётким узором магических рун и питаемая лириумом она способна сотворить чудо. Каридин обнародовал своё открытие и объявил набор добровольцев, желающих стать непобедимыми и бессмертными солдатами из камня и стали. Каридин назвал их големами в честь статуй из легенды, оживляемых мёртвыми. Добровольцев нашлось немного, но они были. Младшие сыновья без надежды на удачный брак и наследство, юноши из касты воинов — все они хотели защитить Орзаммар и жить в теле крепче любой стали. Они не знали, что их ждёт, не просили поговорить с предшественниками. Они приходили в чём мать родила, и кузнец Каридин облачал их в такие большие доспехи, что даже самые крупные воины выглядели в них детьми. Наковальня становилась их первой и последней колыбелью. Со всех сторон от нас толщи земли не менее чем в милю. Никто не слышал их криков, когда я через глазные отверстия, через рот и каждую щёлочку вливал в броню раскалённый лириум. Я кую их, придаю форму, пока их тело извивается и стонет от боли. Они затихают быстро, но запах остаётся надолго. Храните предки, я никогда не забуду этот запах — горячего металла с нотой крови. После того, как первый отряд големов успешно испытали в битве с порождениями тьмы, Каридина нарекли Совершенным, но он не торопился заявлять собственный Дом. Он был занят одной лишь Наковальней. Они все умирают. Никакая магия не способна вдохнуть жизнь в бездушный металл. Каждый рождённый голем — это чья-то смерть… и я был горд тем, что предки сочли меня достойным нести эту ношу… до той самой ночи, когда ко мне в кузницу не пришёл король Валтор. — Твои големы великолепны, Каридин. Мы смогли отвоевать те рубежи, которые уж и не чаяли. — Благодарю, Ваше Величество. Я не устаю молиться Камню за тех несчастных, что отдали жизнь ради превращения в голема. — Вот что, Каридин. Ты мог бы сделать больше големов? — король выразительно посмотрел на меня. — Если мы хотим оттеснить порождений тьмы с наших владений, понадобится намного больше непобедимых солдат. — У нас нет столько добровольцев, Ваше Величество… — Об этом не волнуйся. Гномов я предоставлю. В тот миг я почти услышал, как капля пота стекла по моему лицу, бороде и упала на пол, точно огромный камень. —…Мы не можем требовать от наших воинов такой жертвы без их согласия. Вы ведь знаете, какова цена каждого голема, мой король. Многие Дома из касты воинов уже на грани вымирания, потому что их наследники сгинули в боях. Как можно требовать от них ещё и такого долга? Конечно, король это знал, но у него на уме было нечто более ужасное. — Они будут не из касты воинов. Какая разница, кем был гном раньше, если он станет непобедимой машиной. Жезлы управления заставят их идти в самое пекло без страха, а для этого сгодится любая жизнь, — от слов короля у меня кровь застучала в висках, но я продолжал слушать, тщетно надеясь, что неправильно его понял. — В Пыльном городе больше тысячи неприкасаемых. Наши тюрьмы полны преступников. Разве для них может быть честь выше, чем защищать Орзаммар в бессмертном теле? У их отряда будет подходящий командир. Пусть Сардол Дартонел тоже ляжет на Наковальню. Каждый волосок в моей бороде, казалось, зашевелился от ужаса и негодования. Дартонел был из благородных и пять лет назад боролся с Валтором за трон Орзаммара. Не так предки велели мне использовать Наковальню. Она уже полна крови, въевшейся в её основание, каждую руну и царапину. В её глубине я слышу стоны и агонию умирающих душ порой так громко, что они сводят меня с ума. Спасите предки, я не выдержу невинных жертв! Я создал Наковальню, чтобы спасти мой народ, а не для укрепления власти. — Нет, — ответ сорвался с моих губ так быстро, что я не успел осознать и всё же не жалел о нём. Последнее, что я помнил в смертном теле, это как король нахмурился, позвал стражу и приказал моим ученикам положить на Наковальню меня. Я Каридин. Создатель Наковальни Пустоты, творец всех големов, сам был превращён в одного из них, но я сохранил разум и волю. Ни один из моих учеников не сумел создать на меня жезл управления. Быть может, один и мог, но скрыл это и не стал. Я был благодарен, и едва меня отпустили после преображения, я взбунтовался, забрал Наковальню и скрылся во тьме пещер. Некоторые из големов отправились со мной. Многие потом сгинули во тьме, других я отослал. Не знаю, сколько из них осталось, но я клянусь, что более ни одна душа не падёт жертвой Наковальни. Каридин опустил голову в скорбном молчании. Из всех големов, что остались с ним, никто более не сохранил разум. У многих он угас за прошедшие века, другие сходили с ума от тюрьмы и одиночества, иные так и не разбудили собственную волю и остались послушными марионетками. Каридин уничтожил все жезлы управления, и всё же мало кто с тех пор пробудился.* * *
Шейла переступила порог рукотворной комнаты, освещаемой ручейками лавы в желобах. Именно этот свет заметил издалека Алистер, и теперь после миль природных пещер снова наткнуться на обтёсанную и выстроенную посреди скалы комнату было необычно. — Что тут такое было? У каждой из шести массивных колонн стояли застывшими изваяниями големы, а пол обильно усеян трупами порождений тьмы. Свежими. Элисса склонилась над одним из генлоков. — У них переломаны кости и разбиты головы, будто… — Будто их отдубасила голем, — закончил весело Огрен. — Как пьяный гном полагает, я могла это сделать, если всё время была с Серыми Стражами. — Ну, может, ты по ночам перемещаешься сквозь камень и долбишь порождений тьмы. Может, у големов ритуал такой. Откуда нам знать? — пожал плечами гном, крайне довольный своей шуткой. — Я всё-таки знаю один анекдот… — пробурчала голем. — О! Вот это интересно! — Пьяный гном, путешествующий с Серыми Стражами. — Ба! Да я имел в виду настоящий анекдот. — Тихо, — вскинула руку Элисса, так как услышала странные звуки со стороны, откуда они пришли. Ржавый скрип повторился, и через мгновенье железная решётка шумно опустилась, перекрыв путь назад. В тот же миг каменные големы у колонн задвигали руками с таким звуком, будто тёрлись друг о друга каменные жернова, и сошли с пьедесталов, угрожающе зарычав. — Ш-шейла, может попробуешь с ними договориться? Алистер нервно сглотнул. На новый бой практически не осталось сил. Страж чувствовал, будто всё тело превратилось в огромный синяк, реакция замедлилась, а движения стали вялыми. Элисса чувствовала себя не лучше и успела только оттолкнуть Алистера, когда один из големов запустил в их сторону булыжник. Огрен, собрав всю свою ярость, проорал боевой клич и замахнулся секирой. Враждебный голем заслонился рукой, и лезвие оставило лишь маленькую трещинку в каменной плоти. Другой рукой он отправил гнома в полёт до ближайшей стены. Элисса пыталась встать после падения. Отдача по щиту от удара каменного кулака почти сломала ей руку. Алистер отколол мечом выступавший на плече голема камень, но голем лишь обернулся и едва не убил Стража ударом. Другие големы топтались в маленьком пространстве и тяжёлым топотом сотрясали пол. Элисса споткнулась о напольную плиту, и меч прокатился к ногам големов. Тень каменного исполина нависла над ней, готовясь обрушить удар сверху. Комнату огласил раскатистый рёв. Все, у кого были уши, согнулись под тяжестью оглушительного звука. Големы вдруг замерли и пустыми безжизненными глазницами воззрились на Шейлу. — Это соответствует нашему разрушительному пути, — хмыкнула удовлетворённая эффектом голем. Несколько долгих мгновений другие големы стояли неподвижно, когда вдруг решётка, перекрывающая путь к отступлению поднялась, а впереди из свободного тоннеля подуло горячим воздухом. Гулкий, почти механический голос проскрежетал издалека, и эхо отразило его по стенам: — Знакомый голос. Шейла из Дома Кадаш, шаг вперёд!