Последний день

Легко ли жить, зная, когда ты умрёшь? Каждое утро просыпаться и видеть - тебе осталось 30 лет, год, месяц. Держать за руку родного человека и касаться подушечками пальцев сегодняшнего числа. Или быть этим человеком. Брать на руки новорождённую дочку или сына и читать, что через 5 лет в этот самый день... Но такова участь каждого на этой планете - величайшее проклятие человека - осознавать, что умрёшь, и даже знать, когда. Это влияет. На людей, на общество в целом. Люди здесь буквально разделены на два лагеря: смирившиеся и непокорные. Первые живут обыкновенно, ходят на работу, заводят семьи, молча умирают, когда вселенная решит - хватит с тебя. Вторые рвут на себе рубашки, забивают татуировками ненавистные цифры или вырезают их вовсе, кричат, кричат от безысходности и неизбежности. Они одинаковые - несчастные. Это мир, в котором никто не счастлив. Об этом думает Мин Юнги, сидя в забитом 98 автобусе, в своей тупой серой рубашке, проверяя время на своем дорогом смартфоне, на котором ни одного сообщения, ни одного пропущенного звонка. Да что там - последний входящий был две недели назад. Этот мир в такой депрессии, что ему нет смысла существовать. И, слушая стук капель дождя по крыше забитого 98 автобуса, Юнги думает, что будь его власть - уничтожил бы мир без сожалений и сомнений. (Хорошо, что) терпеть это жалкое зрелище ему осталось не так долго. Добраться бы до работы, не вымокнув, как крыса, в свой предпоследний день жизни да выпить тот вкусный кофе из автомата на первом этаже, наверное, последний раз. - Куда ты едешь в чёртовом костюме в восемь утра, если завтра умирать? - Юнги поднимает взгляд на темноволосого юношу, слишком любезно улыбающегося для сказавшего столь бестактную вещь. А он едет на работу. Больше некуда, не к кому, больше нигде не ждут. - Не хочу умирать в одиночестве, - почему-то вступает в диалог Мин. Да потому что плевать уже. Совершенно без разницы абсолютно всё. Дождь всё сильнее барабанит, а взгляд падает на спинку сидения впереди. На ней ладонь незнакомца. А на ней... - Так умри со мной, всё веселее, чем в офисе или где ты там работаешь. Вот так вот просто. Смотря в тёплые шоколадные глаза, Юнги встаёт со своего места и выходит на четыре остановки позже своей, вымокает, как крыса, и кричит "белый!", когда его попутчик спрашивает, что бы он хотел сделать перед смертью. - Я бы хотел покраситься в белый! - смеётся Мин, пока Чонгук перебирает его мокрые пряди волос, мысленно примеряя самый светлый оттенок. И они заходят в торговый центр, покупают самый дорогой осветлитель, покупают самую дорогую бутылку алкоголя, покупают ещё половину супермаркета, букет из девяносто восьми роз, делят его пополам, покупают фарфоровый сервиз на 12 персон, который через пару часов будет лежать осколками у стены заброшки, возле дома Юнги. Останется только две чашки, наполненные красным сухим, и пустые кошельки, ведь денег осталось только на такси, а следующая зарплата в прямом смысле не в этой жизни. Остаётся жар в щеках от того, что в автомобиле намного теплее, чем на улице, где дождь всё не хочет заканчиваться. Остаются застывшие в закрытых глазах слезы восторга, когда в десять утра Чонгук целует ледяные губы Юнги, отгородившись от всего серого мира букетом кроваво-алых роз. Юнги идёт белый цвет, и он впервые так сильно жалеет, что ему недолго с ним ходить. Но снова впасть в меланхолию не даёт рука, протягивающая уже вторую чашку горячего чая, и уютные объятия. От Чонгука пахнет октябрьским дождём, сном и домом. Но больше пахнет краской и лимонами. В голове муть, мозг словно стал жидким, но взгляд у обоих осознанный и чистый, как никогда. - Откуда же ты такой взялся? - шутливо ворчит Юнги в смуглую ключицу. - Я всегда был. И если бы Юнги знал смысл этих слов тогда... - Не вздумай завтра откинуться раньше меня, придурок. - Исключено. В этот день из дома они больше не выходили. Юнги набил Чонгуку татуировку на руке чернилами от ручки и швейной иглой. Набил звёздочку. - Когда пасмурно, так быстро темнеет. Они сидели на мокрой крыше девятиэтажки под чёрным пасмурным небом в одном пледе на двоих, и Чон говорил: "вон там - кассиопея, хён, а здесь" - на фоне непроглядной тьмы без единого космического светила мелькала ладонь со смазанными чёрными цифрами - "здесь пояс ориона. Ты кто по гороскопу? День рождения когда, спрашиваю..." - Пошли в дом, - говорит блондин. - В дом. Пошли, - улыбается ему, словно утреннее солнце, Чонгук. А утром и правда солнце. В лучах будто бы светятся золотом белые простыни и белые волосы Юнги, белые стены и белая кожа остывающих рук и щёк. А прозрачные слёзы впервые за последний десяток лет капают на ладони, окончательно стирая уже сегодняшнюю дату. Оставляя лишь 14.10.2010, вместо восьмерки на конце. Чонгук счастливчик - восемь лет назад сама смерть прошла мимо него. Счастливчик, ведь ему найти свою одежду, выйти из квартиры, ставшей за жалкие сутки его домом, и встретить еще сотни и тысячи таких утренних солнц. Но Чон понимает, что целым из этой квартиры ему не выбраться - ведь его душа растворилась в этих стенах, в этих светлых волосах и глазах-полумесяцах. Он вызывает полицию с дорого мобильного Юнги. И будто бы светятся золотом белые стены и красные розы, белые волосы Юнги и красные запястья Чонгука. И будто бы светятся золотом две застывшие улыбки на лицах со стеклянными глазами.