Анормально

У Бьякурана очень острые зубы. Это Шоичи понял в тот момент, когда его впервые укусили — и сначала даже не осознал, что произошло. Не мог же Бьякуран... Вот так вот... Взять и укусить его? Это было бы просто невежливо, а Бьякуран... Бьякуран, конечно, иногда переходил границы, но всегда с такими галантностью и почтением, что у Шоичи язык не поворачивался назвать его невежливым. Больно. Бьякуран кусался больно. Когда Шоичи все-таки понял, что произошло, он попытался перевернуться на другой бок, но руки Бьякурана смяли ткань его футболки, забираясь под нее, и холодными пальцами он сжал бока Шоичи, впиваясь в его живот. Бьякуран притянул его к себе — и Шоичи снова попытался вырваться, и снова безуспешно. Они играли в приставку весь день и весь вечер, а когда нужно было возвращаться домой, стало слишком поздно — поезда уже не ходили. Шоичи впервые остался у Бьякурана на ночь — и пожалел об этом, горько пожалел. Зубы у Бьякурана были острые, словно он был акулой, и впивались они в плоть Шоичи так же легко, как в маршмеллоу. Боль пронзала оголенные широким вырезом футболки плечи Шоичи глубоко, казалось, до самых костей, и он чувствовал тепло собственной крови, начинавшей течь из ранок. Бьякуран сонно пробормотал что-то на итальянском и заерзал, прижался губами к затылку Шоичи, медленно, размеренно выдохнул. Шоичи ответил таким же тихим вздохом. Бьякуран спал. Это Шоичи понимал предельно четко, как и то, что все действия Бьякурана не осознанны — и слава богу, что все зако... Нет, не закончилось. Ладони Бьякурана резво исчезли со впалого живота Шоичи, и тому даже стало на миг легче дышать — а уже в следующий момент Бьякуран обнял его так, что передавил руки. Теперь Шоичи даже не мог его оттолкнуть — и Бьякуран, прижавшись горячими губами к его шее, мазнул языком по соленой коже. Шоичи испуганно замер, молясь, чтобы Бьякуран на этом остановился, но совершенно, совершенно напрасно. На сей раз Бьякуран сомкнул челюсти на его плоти медленно, миг за мигом погружаясь в тело Шоичи, пробуя, казалось, вкус крови и наслаждаясь им. Шоичи почти услышал, как растягиваются его кожа и мышцы, принимая в себя зубы Бьякурана, и от ожидания того, что должно последовать дальше, становилось только хуже. Когда Бьякуран резко отстранился, оставляя кровоточащие ранки в том месте, где плечо Шоичи переходило в шею, тот едва слышно всхлипнул. В уголках глаз собрались соленые слезы; в следующий миг Бьякуран укусил его прямо за ухом, там, где кончались рыжие вихры Шоичи, и тот буквально почувствовал скрежет чужих зубов по своему черепу. Простыни и футболка Шоичи на утро были в пятнах крови, что стекала по его плечам, рукам и спине, капала с шеи и ушей — а Бьякуран смотрел на это запекшиеся ранки Шоичи с искренним удивлением. — Дай... Дай я обработаю, — виновато протянул он к нему свою руку, и Шоичи вздрогнул. Черт возьми, какими крепкими и беспощадно холодными были эти руки ночью. — Шо-чан?.. Шоичи посмотрел на Бьякурана и увидел, что его глаза полны печали. Он... Он ведь нравился Бьякурану. Правда нравился. Пару месяцев назад это «нравился» перешло на новый уровень, и Шоичи даже почти начал забывать о своей миссии, когда оставался рядом с Бьякураном, но... Теперь случилось это. В странных ночных повадках Бьякурана не было его вины, но Шоичи все равно пострадал. Каждый укус, каждая рана на его теле болезненно ныли, стоило даже лишь пошевелить плечами, потянуться, повернуть голову — а когда Шоичи попытался надеть рюкзак с университетскими лекциями, тугая боль прошибла его до самых ног, казалось бы, не пораженных. На парах Шоичи чувствовал чужие взгляды, и не только затылком. На него смотрели словно на забитого до смерти или прокаженного — с состраданием и в то же время заинтересованностью, присущей только людям. Шоичи был достаточно умен, чтобы понимать, что всем любопытно, как он получил все эти припухшие, покрасневшие укусы, и никто не хотел ему помочь. Не то чтобы Шоичи вообще ждал от кого-то помощи. — Я... Не буду с тобой спать. — Но ты не можешь уехать, — спокойно заметил Бьякуран, присаживаясь на край широкой кровати, — а постель у меня одна. Брось, Шо-чан, — будто извиняясь, вдруг осторожно взял он ладони Шоичи в свои и посмотрел на него снизу вверх, как котенок, — я же... Я же не всегда такой. Это было бы ненормально, знаешь? — нервно усмехнулся он. Бьякуран совершенно точно был ненормальным. Шоичи успел сотню раз подумать о том, что лучше бы он застудил себе спину на полу, пока сильные и бескомпромиссные объятия удерживали его, вжимая в кровать. Это было... Страшно. В этот раз Шоичи видел его лицо, но почему-то не видел глаз. Лишь только зубы — ровные, светлые, они впивались в мясо, рвали футболку и причиняли Шоичи боль снова и снова. Каждый чертов раз это повторялось. — Я не знаю, почему это происходит! — честно говорил Бьякуран, а Шоичи честно ему отвечал: — А кто знает, я? Бьякурану было мало шеи и плеч. Припухшие, розоватые края ранок, которые Шоичи трогал по утрам, вздрагивая от ощущения жжения, расползавшегося по коже, сменялись синими подтеками и желтыми синяками. Укусы зарастали, чтобы вновь появиться, когда Бьякуран снова уговорит умного, но такого доверчивого Шоичи провести с ним ночь. Он не оставлял на нём живого места — и постепенно Шоичи смирился. Нет, не так. В какой-то момент в голове Шоичи что-то щелкнуло. Наверное, когда он очередным утром рассматривал рваные лунки от зубов Бьякурана на своих плечах, руках, груди — словно Бьякуран пытался обглодать его ребра, — животе... Шоичи осознавал, что скрывать все это уже поздно, да и, на самом деле, бесполезно. А прикосновения к набухшей тягучей болью коже отзывались странной сладостью, и вот тут Шоичи понял, что все, дороги назад больше нет. Бьякуран — то, кем он был, когда закрывал глаза, — добился того, чего хотел: Шоичи втянулся. Шоичи, оказывается, нравилось тихо, чтобы не разбудить соседей за тонкой стенкой, всхлипывать. Ощущать солоноватый вкус слез на своих губах, глотать их сквозь рваное дыхание и чувствовать вновь и вновь, как Бьякуран вспарывает его тонкую кожу своими клыками. Это было неправильно, черт возьми, неправильно, но... В шестой, десятый и двенадцатый раз его никто не заставлял соглашаться. Он сам на это подписывался — и со стыдом грыз костяшки пальцев, позволяя Бьякурану запустить в него зубы, пальцы и вообще все, что угодно. — Ну так... Ты останешься на ночь, Шо-чан? — мягко спросил его Бьякуран, вкладывая в руки Шоичи приставку, и тот замер. Действительно. Пора уже было просто признать, что, черт возьми, теперь укусы заводили Шоичи похлеще поцелуев. — Почему бы и нет. И Бьякуран едва заметно облизнулся.