***
На следующий день, в пятницу, писем было уже три. Дядя всю ночь дежурил у двери, чтобы перехватить их, и с торжествующим видом порвал их в мелкие клочки прямо на глазах у Гарри, который пытался отобрать их у дяди уже из чисто спортивного интереса. Увы, в доме не хватало простора для того, чтобы оторваться от дяди — то есть выхватить-то письмо удалось, а вот удрать после этого из дома — нет. Когда Гарри затаскивали за ноги обратно в окно, он увидел сидящую на столбике калитки сову. Сова повернула к нему большую круглую голову и подмигнула.***
В субботу для Гарри принесли не меньше дюжины писем. Так как они не пролезали в заколоченную щель почтового ящика, их просунули под входную дверь, а несколько штук протолкнули сквозь маленькое окошко в туалете на первом этаже. Дядя Вернон снова остался дома. Он сжег все письма, а потом достал молоток и гвозди и заколотил парадную и заднюю двери, чтобы Гарри не смог удрать с гарантией. Гарри пожал плечами и убедился, что под окном его новой спальни нет ничего, на что он мог бы напороться, реши он и в самом деле сбежать. Загаженное совами крыльцо дома так и осталось загаженным.***
В воскресенье ситуация начала выходить из-под контроля. Несмотря на усилия дяди Вернона, в дом попали целых двадцать четыре письма для Гарри — кто-то свернул их и засунул в две дюжины яиц, которые молочник передал тете Петунье через окно гостиной. Молочник не подозревал о содержимом яиц, поскольку скорлупа была совершенно целой, но был крайне удивлен, что в доме заколочены двери. Пока дядя Вернон судорожно звонил на почту и в молочный магазин и искал того, кому можно пожаловаться на случившееся, тетя Петунья засунула письма в кухонный комбайн и перемолола их на мелкие кусочки. — Интересно, кому это так сильно понадобилось пообщаться с тобой? — изумленно спросил Дадли, обращаясь к Гарри. — Не знаю. Но я очень надеюсь когда-нибудь научиться таким фокусам, — ответил Гарри, наблюдая за примостившимися на живой изгороди напротив совами, числом не меньше десятка. Дадли сглотнул и скрылся в своей спальне.***
В понедельник утром дядя Вернон выглядел утомленным и немного больным, но зато счастливым. — По понедельникам почта не работает, — громко заявил он с довольной улыбкой, намазывая джемом свою газету, — сегодня — никаких чертовых писем… Он не успел договорить, как что-то засвистело в дымоходе и ударило дядю Вернона по затылку. В следующую секунду из камина со скоростью пули вылетели тридцать или даже сорок писем. Дурсли инстинктивно пригнулись, и письма просвистели у них над головами, а Гарри подпрыгнул, пытаясь ухватить хотя бы одно из них — снова только затем, чтобы не вызвать подозрений. Если Дамблдор рассчитывал устроить Гарри ад, то он явно перепутал его с бесплатным цирком. В цирке Гарри не был, но читал про него, было очень похоже. — Вон! ВОН! — Дядя Вернон поймал Гарри в воздухе, потащил к двери и вышвырнул в коридор. Затем из комнаты выбежали тетя Петунья и Дадли, закрывая руками лица, за ними выскочил дядя Вернон, захлопнув за собой дверь. Слышно было, как в комнату продолжают падать письма, они стучали по полу и стенам, отлетая от них рикошетом. — Ну все, — значимо и весомо произнес дядя Вернон. Он старался говорить спокойно, хотя на самом деле нервно выщипывал из усов целые пучки волос, — через пять минут я жду вас здесь — готовыми к отъезду. Мы уезжаем, так что быстро соберите необходимые вещи — и никаких возражений! Он выглядел таким разъяренным, особенно после того, как выдрал себе пол-уса, что возражать никто не осмелился. Ну или, в случае Гарри, просто не захотел. Десять минут спустя дядя Вернон, взломав забитую досками дверь, вывел всех к машине, и автомобиль рванул в сторону моторвэя. На заднем сиденье обиженно сопел Дадли — отец отвесил ему затрещину за то, что он слишком долго возился. А Дадли всего лишь пытался втиснуть в свою спортивную сумку телевизор, видеомагнитофон и игровую приставку. Они ехали. Ехали все дальше и дальше. Даже тетя Петунья не решалась спросить, куда они направляются. Несколько раз дядя Вернон делал крутой вираж, и какое-то время машина двигалась в обратном направлении. А потом снова следовал резкий разворот. — Сбить их со следа… сбить их со следа, — всякий раз бормотал дядя Вернон. Они ехали целый день, не сделав ни единой остановки для того, чтобы хоть что-нибудь перекусить. Когда стемнело, Дадли начал скулить. У него в жизни не было такого плохого дня. Он был голоден, он пропустил пять телевизионных программ, которые собирался посмотреть, и он никогда еще не делал таких долгих перерывов между сражениями с пришельцами и чудовищами, которые он вел на своей игровой приставке. Наконец дядя Вернон притормозил у мрачной гостиницы на окраине небольшого пыльного города.***
Знак у въезда в город гласил «Коукворт». Гостиница называлась «У железной дороги». Гарри лежал на кровати — он делил комнату с Дадли — и думал, не в этом ли самом номере останавливалась почти год назад миссис Кейн. Когда Дадли захрапел, он подошел к окну. Город был черным, слабо освещаемые фонарями деревья были черными, и даже небо было черным — не потому, что стояла ночь, а потому, что угольная пыль и сажа были везде. Везде, кроме… Гарри аккуратно приподнял оконную раму и вылез наружу. Его охватил азарт, и спрыгнуть со второго этажа на чахлый газончик при помощи «этого» не составило никакого труда. Он примерно помнил расположение улиц с тех самых пор, как они с пожилыми леди, МакФергюссоном и Бутройдом разбирали по карте не вполне удачный визит Саманты-Шарлин в этот городок. Разумеется, в Паучий Тупик он не пойдет, а вот… Он бежал по черным, почти не освещенным улицам, его сердце бешено колотилось в груди. Гарри завернул за угол. Это было как луч солнца, выглянувшего из-за грозовых туч. Сам по себе домик не отличался от соседей — может быть, фасад был закопчен чуть меньше, чем другие. Два фонаря тоже казались только чуть более яркими, чем у соседних домов, но палисадник, который они освещали, казалось, делился приятным запахом листвы и роз со всей улицей. Зелень была яркой и свежей, как будто не было этой всепроникающей угольной пыли. Розы, разумеется, закрылись на ночь, но проглядывающие из бутонов краешки белых и алых лепестков казались маленькими звездочками, пробившимися через облака и упавшими на землю. — Мама! — прошептал Гарри и кинулся вперед. Он не знал, сколько времени он вот так простоял у палисадника, за которым давным-давно ухаживала его мама. Он знал, что она покинула этот дом задолго до его рождения, он знал, что его дедушка и бабушка умерли больше десяти лет назад, но он ничего не мог с собой поделать. Он готов был стоять так всю ночь, а если бы дядя Вернон остался здесь навсегда, он приходил бы сюда снова и снова. Теперь он хотел, чтобы чертовы письма и те, кто их рассылал, действительно потеряли дядю на этих дорогах. Пока они ехали, он крутил головой по сторонам, но не видел ни одной следящей за ними совы. Ведь может быть так, что их потеряли?.. — ПОТТЕР, — громовой шепот заставил его подпрыгнуть. В трех шагах от себя он увидел словно бы плавающее в темноте узкое белое лицо с огромным носом и черными провалами глаз. Затем он заметил, что лицо принадлежало фигуре в длиннополом плаще — столь же черном, как и окружающая их ночь. Волосы, длинные и тоже черно-тусклые, так же, как и плащ, сливались с ночной тьмой, заставляя бледное лицо как бы висеть в воздухе. Такими показывали в кино и описывали в книгах вампиров. Гарри пробрала дрожь. — Поттер. Что Вы здесь делаете? — процедил сквозь губы вампир. — Здесь жила моя мама, сэр, — вздрогнув, ответил Гарри, — я просто смотрю. А… А откуда Вы меня знаете? Еще не успев закончить вопрос, он знал на него ответ. Узкий рот на бледном лице скривился в гримасе ненависти и отвращения. — Это нетрудно, Поттер. Вы такой же, как Ваш отец. Это было что угодно, только не похвала, подумал Гарри и вдруг обнаружил, что внутри его головы он не один. Что-то темное, как эта фигура, перебирало его мысли — он увидел себя в номере гостиницы, потом — в машине дяди Вернона, потом… Потом он услышал звон ключей, словно еще один Маленький Гарри в его голове стремительно хватал все мысли, все воспоминания, связанные с пожилыми леди и их совместными приключениями, распихивал их по дальним уголкам памяти и запирал на ключ. Еще один Маленький Гарри, очень храбрый, попытался треснуть то-что-ворвалось-ему-в-голову узловатой палкой, такой же, как была у Дадли, только воображаемой. Лицо дернулось, как будто человека в черном укусил комар. — Вы такой же, как Ваш отец, Поттер. Такой же наглый и невоспитанный. Подите прочь. Вы просто недостойны, слышите? Недостойны находиться здесь. Гарри хотел сказать, что наглым и невоспитанным является вторжение в чужие головы, да еще и без спроса, но… Но он был всего лишь маленьким мальчиком, которому только через сутки должно было исполниться одиннадцать лет. Ему стало страшно, очень страшно. Он побежал. Он бежал очень быстро, как никогда в жизни не бегал от Дадли и его банды, и в то же время понимал, что этому страшному человеку не составит никакого труда догнать его. Но тот не догнал — или, вернее, и не пытался догнать Гарри. Минут через десять — или через целую вечность — мальчик обнаружил, что потерялся. Он попытался хотя бы понять, на какой он улице, но все указатели на домах были либо сбиты, либо замазаны краской и сажей. Это был плохой район — Гарри однажды видел такой в Лондоне, когда ездил за покупками и искал магазин подешевле. Или вообще плохой город. Гарри растерялся. Тепловозный гудок донесся до его слуха, это было как крик петуха после страшной ночи из ужастиков, которые иногда показывали по телевизору. Гостиница, в которой они остановились, называлась «У железной дороги», и Гарри медленно и осторожно пошел на звук, радуясь, что та самая выкрашенная тетей в серый цвет форма делает его незаметным в темноте. Как ни странно, дверь в их с Дадли комнату была не заперта. Гарри проскользнул внутрь, разделся и растянулся на влажных и слегка грязноватых, как и все в этом городе, простынях. Черный человек с белым вампирским лицом не мог быть никем иным, кроме как Северусом Тобиасом Снейпом, проживающим в странном невидимом доме по адресу Паучий Тупик, дом четырнадцать. Этот дом и дом мамы Гарри стояли совсем рядом: судя по карте, их разделял пустырь, и, скорее всего, Снейп знал маму Гарри, еще когда они были детьми. Тем более, что они пошли в ту самую волшебную школу в один и тот же год. И этот человек ненавидел Гарри, хотя они раньше никогда не встречались. Поправка: Гарри не помнил, чтобы они встречались раньше. Может быть, Гарри что-то сделал этому человеку, а потом его поймали и стерли память об этом? После последнего Хэллоуина с его «Оранжевой угрозой» Гарри вполне допускал такую возможность. Но была во встрече, кроме ужаса, от которого Гарри до сих пор поколачивало, еще одна странность. Первая встреча с волшебным миром должна была стать для Гарри праздником. Ну ладно, Повелитель Памяти был уверен, что Гарри ничего не помнит о мистере Розье. Но и мистер Снейп на праздник никак не тянул. Значит ли это… Гарри не успел додумать. Его, наконец, отпустило, и он уснул.***
Утром, за довольно-таки отвратительным завтраком — подгорелые тосты, заплесневелые хлопья и кислые помидоры — к ним подошла хозяйка гостиницы. — Прошу прощения, леди и джентльмены, — сказала она, — нет ли среди вас мистера Поттера? Для него принесли почту — целую сотню писем или около того. Вот одно из них: Адрес на конверте был «Мистеру Г. Поттеру, город Коукворт, гостиница «У железной дороги», комната 17». Гарри попытался схватить письмо, но дядя Вернон ударил его по руке. Хозяйка гостиницы застыла, ничего не понимая. — Я их заберу, — сказал дядя Вернон, быстро вставая из-за стола и удаляясь вслед за хозяйкой.***
— Дорогой, не лучше ли нам будет вернуться? — робко поинтересовалась тетя Петунья спустя несколько часов, но дядя Вернон, похоже, ее не слышал. Никто не знал, куда именно они едут. Дядя Вернон завез их в чащу леса, вылез из машины, огляделся, потряс головой, сел обратно, и они снова двинулись в путь. То же самое случилось посреди распаханного поля, на подвесном мосту и на верхнем этаже многоярусной автомобильной парковки. — Папа сошел с ума, да, мам? — грустно спросил Дадли после того, как днем дядя Вернон оставил автомобиль на побережье, запер их в машине, а сам куда-то исчез. Начался дождь. Огромные капли стучали по крыше машины. Дадли шмыгал носом и требовал, чтобы они остановились там, где есть телевизор. Гарри сидел и думал, что до его Дня Рождения осталось всего двенадцать часов, и мучения Дурслей — как и поднадоевший ему цирк, давно уже переставший быть хотя бы забавным — скоро закончатся. Да, если Повелитель Памяти хотел устроить неделю ада ему, Гарри — он явно ошибся. И, что характерно, не в первый раз. Ад оказался очень скучным и единственное, о чем жалел Гарри — что он не сможет завтра пойти справлять свой День Рождения к миссис Кейн. Конечно, готовить яблочный пирог так же здорово, как и в прошлом году, она уже не могла, но ведь не в пироге радость. Хотя и в нем тоже. Дядя вернулся через час или около того, неся в руках длинный сверток, размерами и формой подозрительно напоминавший дробовик, который Гарри временами давали почистить в полицейском участке. Гарри огляделся: сов вокруг не было. «Они, похоже, совсем не дуры! — подумал он. — По крайней мере, волшебные совы». — Я нашел превосходное место! — объявил дядя Вернон. — Пошли! Все вон из машины! На улице было очень холодно. Дядя Вернон указал пальцем на огромную скалу посреди моря. На вершине скалы приютилась самая убогая хижина, какую только можно было представить. Понятно, что ни о каком телевизоре не могло быть и речи. — Сегодня вечером обещают шторм! — радостно сообщил дядя Вернон, хлопнув в ладоши. — А этот джентльмен любезно согласился одолжить нам свою лодку. Дядя Вернон кивнул на семенящего к ним беззубого старика, который злорадно ухмылялся, показывая на старую лодку, прыгающую на серых, отливающих сталью волнах. — Я уже запасся кое-какой провизией, — произнес дядя Вернон, — так что теперь — все на борт! В лодке было еще холоднее, чем на берегу. Ледяные брызги и капли дождя забирались за шиворот, а арктический ветер хлестал в лицо. Казалось, что прошло несколько часов, прежде чем они доплыли до скалы, а там дядя Вернон, поскальзываясь на камнях и с трудом удерживая равновесие, повел их к покосившемуся домику. Внутри был настоящий кошмар — сильно пахло морскими водорослями, сквозь дыры в деревянных стенах внутрь с воем врывался ветер, а камин был отсыревшим и пустым. Вдобавок ко всему в домике было лишь две комнаты. Приобретенная дядей Верноном провизия поразила всех — четыре пакетика чипсов и четыре банана. После еды — если это можно было назвать едой — дядя Вернон попытался разжечь огонь с помощью пакетиков из-под чипсов, но те не желали загораться и просто съежились, заполнив комнату едким дымом. — Надо было забрать из гостиницы все эти письма — вот бы они сейчас пригодились, — весело заметил дядя Вернон. Он пребывал в очень хорошем настроении, очевидно, решив, что из-за шторма письма до них не доберутся. Гарри задумался, сам ли дядя такой дурак или ему помог кто-то очень-очень добрый. Засунуть письмо внутрь яичной скорлупы, на его взгляд, было куда круче, чем добраться до острова даже в шторм. Шторм, правда, был ничего так, правильный. Хижину сотрясало от ударов ветра, брызги залетали сквозь щели. Тетя Петунья устроила Дадли на лежанке под пледом, сама она вместе с дядей ушла в другую комнату, а Гарри сел в углу, накрывшись доставшимся ему самым тонким и ветхим одеялом. Он следил за стрелками часов на откинутой в сторону руке Дадли, отсчитывающими оставшееся до полуночи, а значит, до его Дня Рождения, время. Остался час. Полчаса. Пять минут… Три… Одна… Десять секунд, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один… БУМ!!! Надо было отдать волшебникам должное: праздник начался с точностью до секунды. — Где пушка?! — завопил шальной спросонья Дадли. За спиной Гарри хлопнула дверь. — Кто здесь?! Предупреждаю: я вооружен! — в руках у дяди была двустволка. Тетя Петунья пряталась за его спиной. — ТРАХ! Дверь слетела с петель, и в пустом проеме появилась огромная темная фигура. Лицо великана — а это был именно великан, а не какая-то там Супергерл с занимательными штучками — скрывалось за длинными спутанными прядями волос и огромной клочковатой бородой, но зато были видны его глаза, маленькие и блестящие, как черные жуки. Великан протиснулся в хижину и пригнулся, но голова его все равно касалась потолка — уж слишком он был велик. Он наклонился, поднял дверь и легко поставил ее на место. Грохот урагана, доносившийся снаружи, сразу стал потише. Великан повернулся и внимательно оглядел всех, кто был в хижине. — Ну чего, может, чайку сделаете, а? А то и покрепче чего, ежли есть у вас, конечно. Непросто до вас добраться, да… устал я… «Байкер! — подумал Гарри. — Это же тот самый байкер с картинки!» — Привет! — шагнул он вперед, на всякий случай заслоняя Дадли и Вернона с Петуньей. — Я тебя помню! Точнее, ну… бороду твою. Я за нее держался! А ты снова на летающем мотоцикле, да? — ГАРРИ! — завопил великан, так, что все в комнате, не исключая Гарри, оглохли. — ТЫ МЕНЯ ПОМНИШЬ?! — Ну да, — сказал мальчик, засунув в ухо мизинец и тряся головой, — не то, чтобы сильно хорошо, но… — Ну да это-то понятно, — улыбнулся великан. — Я ж тебя в-о-о-т таким всего видел-т! А сейчас вон как вырос — и вылитый отец, ну один в один просто. А глаза материны. Дядя Вернон издал какой-то странный звук, похожий на скрип, и шагнул вперед. — Я требую, чтобы вы немедленно покинули этот дом, сэр! — заявил он. — Вы взломали дверь и вторглись в чужие владения! — Да заткнись ты, Дурсль! — великан протянул руку и, выдернув ружье из рук дяди Вернона, с легкостью завязал его в узел, словно оно было резиновое, а потом швырнул его в угол. — Зря Вы так, — сказал Гарри, — хорошая вещь. Пригодилась бы еще. Дядя Вернон пискнул, как мышь, которой наступили на хвост. Он с ужасом переводил взгляд с великана на Гарри и обратно. — Да и Мордред с ней, с бабахалкой этой, — махнул рукой великан, — таких-т пистолей в замке штук десять лежит. Кремневая небось? Заряжать замучаешься, арбалет куда как лучше! — А у Вас свой замок есть? — удивился Гарри. — Настоящий? — Ну, не то чтоб у меня, и не то чтобы свой, — улыбнулся великан, — но есть. А, ты ж имени моего не помнишь, наверное, да и откуда. Я Рубеус Хагрид, но ты меня просто Хагридом зови. Я, ну, Лесничий и Хранитель Ключей в Хогвартсе. — А что такое Хогвартс? — быстро спросил Гарри; ведь, по идее, он должен был ничего не знать и даже ни о чем не догадываться. — Так ты что — вообще не знаешь ничего, что ли?! — вздернул бровь Хагрид. — Ну дела… Говорил мне Дамблдор, что трудно будет, но такого я и правда не ждал. — Ну, мне никто ничего не рассказывал! — опустил глаза Гарри, про мистера Локхарта и мистера Розье, да и про самого Дамблдора с Аластором на полянке он, разумеется, решил не упоминать. — Дела… — задумчиво произнес Хагрид и обернулся к дяде Вернону. — ДУРСЛЬ! Ты что, вообще ничего ему не рассказал? И про него, и про его родителей? — Эээ… Про родителей мне тетя рассказывала. Ну, что они безработные были и погибли в автокатастрофе, — сказал Гарри, чуть отступая назад. — БЕЗРАБОТНЫЕ?! АВТОКАТАСТРОФА?! — заревел великан. — Да что… да как так… Это же… Чтобы Джеймс да Лили Поттеры безработными были… Да они были лучшими выпускниками Хогвартса, во! Хогвартс — это школа, — пояснил он Гарри, — самая лучшая школа волшебства во всей Британии! И ты в нее с рождения записан. Дядя Вернон внезапно обрел дар речи. — Прекратите! — скомандовал он. — Прекратите немедленно, сэр! Я запрещаю вам что-либо рассказывать мальчику! Хагрид посмотрел на него с такой яростью, что даже куда более храбрый человек, чем дядя Вернон, сжался бы под этим взглядом. А когда Хагрид заговорил, то казалось, что он делает ударение на каждом слоге. — Вы что, никогда ему ничего не говорили, да? Даже что в том письме было, которое Дамблдор написал? Я ж сам там был, у дома вашего, этими вот глазами видел, как Дамблдор письмо в одеяло положил! А вы, выходит, столько лет прятали все от него, да? И даже не сказали ему, что его родители, да и он сам — волшебники?! — ПРЕКРАТИТЕ! Я ВАМ ЗАПРЕЩАЮ! — нервно заверещал дядя Вернон. Хагрид продолжал буравить его тяжелым взглядом, но Дурсль не сдавался. — Когда мы взяли его в свой дом, мы поклялись, что положим конец всей этой ерунде, — упрямо продолжил дядя Вернон, — что мы вытравим и выбьем из него всю эту чушь! Тоже мне волшебник! — Я — волшебник?! И вы это знали? — так недоверчиво, как только мог, спросил Гарри, обращаясь к тете Петунье. — Вы знали, что мама… и папа… и я… Что я волшебник? — Знали ли мы?! — внезапно взвизгнула тетя Петунья. — Знали ли мы? Да, конечно, знали! Как мы могли не знать, кем была моя чертова сестрица! О, она в свое время тоже получила такое письмо и исчезла, уехала в эту школу и каждое лето на каникулы приезжала домой, и ее карманы были полны лягушачьей икры, а сама она все время превращала чайные чашки в крыс. Я была единственной, кто знал ей цену, — она была чудовищем, настоящим чудовищем! Но не для наших родителей, они-то с ней сюсюкались — Лили то, Лили это! Они гордились, что в их семье есть своя ведьма! Она замолчала, чтобы перевести дыхание, и после глубокого вдоха разразилась не менее длинной и гневной тирадой. Казалось, что эти слова копились в ней много лет, и все эти годы она хотела их выкрикнуть, но сдерживалась и только теперь позволила себе выплеснуть их наружу. — А потом в школе она встретила этого Поттера, и они уехали вместе и поженились, и у них родился ты. И конечно же я знала, что ты будешь такой же, такой же странный, такой же… ненормальный! А потом ее, видите ли, убили, а тебя подсунули нам! — Значит, Вы врали мне и насчет автокатастрофы тоже, — сказал Гарри, — вы все знали и врали. Гарри скосил взгляд на Хагрида. Великан молчал, только лицо его, точнее, та его часть, что не была скрыта бородой, постепенно темнела. Дядя Вернон, наверное, все-таки был не очень умным, потому что оценил это молчание совершенно неправильно. — Послушай меня, мальчик, — прорычал он, обращаясь к Гарри, — я допускаю, что ты немного странный, хотя, возможно, хорошая порка вылечила бы тебя раз и навсегда. Твои родители действительно были колдунами, но, как мне кажется, без них мир стал спокойнее. Они сами напросились на то, что получили, только и общались что с этими волшебниками, этого следовало ожидать, я знал, что они плохо кончат. Гарри подумал, что, если бы двустволка не была завязана узлом, он убил бы Вернона прямо сейчас. И вот тогда мир стал если бы и не спокойнее, то, как минимум, чище. Он же привык к оскорблениям в свой адрес, но оскорбление его мертвых родителей, папы и мамы… Последствий он не очень боялся: если уж директор так вложился в спектакль в его честь, Дадли и Петунье кто-нибудь наверняка стер бы память, подумал он. А если нет, если бы волшебники захотели бы закрыть ему выход в обычный мир навсегда — майор Бутройд, наверное, раздобыл бы Гарри королевское помилование, раз уж ему не нужны только… машины для выполнения заданий. Вернон, разумеется, и не думал останавливаться. — И вот еще что, — надменно произнес он, видимо, ощутив себя хозяином положения, — я читал одно из этих проклятых писем. Для того, чтобы учиться этому твоему дурацкому колдовству в этом твоем дурацком Хогвартсе, тебе нужно много чего купить. А я не потрачу ни пенса, чтобы какой-то там старый выживший из ума дурак, будь он хоть трижды Бубльгум, учил тебя своим идиотским фокусам! Лицо Хагрида уже стало таким же темным, как и его грубая куртка. — НИКОГДА… НЕ ОСКОРБЛЯЙ… ПРИ МНЕ… АЛЬБУСА ДАМБЛДОРА! — крикнул он. В его руке появился смешной розовый зонтик, с конца которого с резким, напоминающим выстрел хлопком, сорвалась фиолетовая молния и ударила Вернона прямо в нос. Нос немедленно превратился в свиной пятачок. Тетя Петунья завизжала, и все семейство Дурслей с криками скрылось в соседней комнате. — Эх, не сдержался, — огорченно заметил Хагрид, направляя зонтик на захлопнувшуюся за Дурслями дверь, — совсем забыл, что мне-то колдовать запретили. Но тут уж ладно, чего уж. Ты ж меня не выдашь? — подмигнул он Гарри. «Ага, понятно. Теперь нас типа связывает общая тайна», — подумал Гарри и, улыбнувшись, кивнул.