Я

Этот вечер был особенно пасмурным. Осень в этом году бушевала не на шутку. Целыми днями лили дожди, и когда они на минуту затихали, поселок охватывала оглушительная тишина. Тучное небо висело так низко, цепляло туманными клочками антенны пятиэтажек. Поднимался ветер, он сдирал с чернеющих деревьев яркие листья, и они кружились, ярко выделяясь на синем фоне. Потом ветер утихал, а дождь становился моросящим водным полотном. Темнели с минутами мрачные улицы, непонятно откуда просачивался едкий туман, освещенный стройным фонарем, растекался, искрился, и вспыхивали в нем лампочки струящегося дождя. Мелькнула темная тень, развевая медовый туман подолом длинного черного плаща. Высокий воротник прикрывал бледное от холода лицо. Вдруг в секунду -пара прямых попаданий света. Тень стала объемной фигурой, полыхнули мокрые красные локоны волос, разгоревшись ярким пламенем в сиянии рыжего света. Фигура скользнула за угол, спустилась по спуску бетонных ступеней, рука скользнула по мокрым перилам, обнажились голубые венки на белых кистях, костлявые длинные пальцы…паучьи. Словно предчувствуя, распахнулась маленькая дверь, в лицо ударила волна теплого света. -О! Андрюха, мы думали, тебя ветром унесло, — воскликнул невысокий белобрысый парнишка, учтиво уступая намокшему приятелю дорогу в подвал. -Будем откровенны, ветром бы унесло только тебя, — весело отозвался гость, почти ласково потрепав мальчишку, еле доходившего ему до плеча. Андрей прошел мимо своеобразной прихожей, в которой из всех атрибутов прихожей обывательской было только колотое зеркало, им он пренебрег. -Кто там пришел, Костик? — вырвался из-за угла звенящий женский голос. -А вы еще кого-то ждали? — улыбнулся с порога Андрей, опираясь локтем о входной проем. «О-о-о! Ну, наконец-то! Явился!»-послышались одобрительные голоса всех присутствующих. Андрей оглядел небольшую комнатку, старенькие зеленые обои, столик из крашеной фанеры, коробки вместо стульев, синтезатор без трех белых клавиш и дым. Вечно клубящийся дым. В центре, обычно, сидели его друзья и приятели, иногда попадались люди, которых он прежде никогда не видел, друзья друзей, друзья их друзей, через этот стол он знал лично сотни юных леди и парней. Люди приходили сюда годами, кто-то появлялся тут всего на пару раз, однако почти ни одно собрание не проходило без красноволосого пианиста-любителя. По стеклянным стаканам разливали все, что приходило на ум, все, что возможно было достать. Сегодня- пиво. Повода для более дорогого напитка не было. Андрей внимательно вглядывался в сегодняшних посетителей, щурясь от дыма. Светленькая девочка, достаточно крупно сложенная, с комичным «картофельным» носом, уже изрядно выпившая, но еще не упивающаяся своим величием- Катенька. Рядом сидел долговязый Кирпич, он все посматривал на Катеньку, в глазах его светилось истинное счастье гармоничного союза. Чуть поодаль, откинувшись на коробки разместился до изнеможения худой Гошик. Он смотрел совершенно трезвыми глазами из-под своих густых черных юровей, казался очень хмурым, а значит, все же, был пьян. К нему подсел Костик, тут же подлив Гошику пива. Поодаль сидели Витя, немного сутулый рыжеволосый парень с таким обилием веснушек, что казался, местами, совершенно рыжим, Коля- достаточно умный молодой человек, по непонятным причинам, остававшийся всегда в тени, Марат- обычный «скользкий тип», Вика и Стас. Они что-то бурно обсуждали и отвлеклись только на приход Андрея. -А где Оля? — гость пожал руки Кирпича и Гошика, который заметно напрягся при этом вопросе, кивнул ребятам и сел у синтезатора — свое законное место. -Родители не отпустили, тучку испугались, — усмехнулась Вика, поглаживая Стаса по голове и задумчиво глядя на инструмент. Она всегда поглаживала Стаса, потому что считала его своей собственностью, и всегда была немного грустна, потому что хотела считать своей собственностью Андрея. «Надо было встретить» подумал Андрей, но потом подумал, что Оля не очень любит сюда приходить, а если бы хотела, то пришла бы и в самый жуткий мороз. -А чего грустите? Сами заразились осенью? Это надо подлечить…-он подошел к фанерному столу и налил себе полстакана, выпил почти залпом. Будь здесь Оля или, хотя бы, Тоха, он бы близко не притронулся к алкоголю, но молодежь сегодня была не в лучшем своем составе. Да и играть так, чтоб пальцы летали, как мотыльки, он мог лишь под чем-то крепким. -Сыграй, что-нибудь, что-нибудь осеннее, что-нибудь душевное, ты же могешь? — улыбнулся Кирпич, все еще не отрывая глаз от своей музы. -Как пожелаешь, — Андрей скинул мокрый плащ прямо на пол. -Маэстро, маэстро! — зааплодировала Катенька. Ее поддержали Кирпич, и сидящий рядом, Костик. Ударил первый минорный аккорд, столь оглушительно, что все совершенно замолкли, предоставив все немногое свободное место музыке. Легкая вуаль ярких, летящих звуков второй октавы оплела тройку новых минорных аккордов, а дальше клавиши лились огромными вкраплениями беспорядочных нажатий, в общей картине звучавших достаточно приятно. -Гошик, узнаешь? — спросил пианист, когда стала различима мелодия. -Неплохая аранжировка…-брюнет кивнул, как бы подтверждая свои слова, он уже понимал к чему идет дело. Он плавно начал двигать сначала пальцами, потом и всей расслабленно свисавшей с коробки кистью, в такт музыке. Вскоре музыка чуть утихла, напевая лишь мотив, чтобы все присутствующие отчетливо слышали глубокий, полный какой-то неоправданной грусти тембр. «Холодный ветер с дождем, Усилился стократно…»-запел Гошик, пел тихо, но не робко, а словно подготавливая публику. Он приподнялся, и сохраняя какую-то страшную тайну, глядя исподлобья, продолжил: «Все говорит об одном,       Что нет пути обратно.» — На устах Гоши показалась едва заметная улыбка, следующие строчки смешили его, и, как бы он не хотел казаться устрашающе, не смог сдержать легкий смешок.       «Что ты не мой Лопушок,        А я не твой Андрейка,        Что у любви у нашей села –батарейка!»-Гошик становился горько-веселым, строчки эти были наполнены внутренней сатирой, под маской добродушной улыбки. На волне его открытого, мелодичного, сильного голоса народ разом подхватил:       «О-о-о-о-о-о-о, батарейка!» раздался смех, не то от гула резонирующих восклицаний, не то оттого, как Кирпич неумело тянул ноту, не то оттого, что все вдруг почувствовали ту самую радость единства, которую все так отчаянно здесь искали.        Вечера проходили быстро, бойко и шумно. Играли все, что знали, от дворовых романсов, до классики рока, исключая, установленную строгим запретом «новую музыку».       По какой-то причине Андрей злобно о ней отзывался, не слушал и уж тем более не играл, пусть никто и не мог объяснить почему «Батарейка» была лучше новой композиции звезд, современного звучания…       -Бездушную музыку в три ноты я играть не буду, — отпирался пианист.- Она не вызывает у меня внутреннего огня, не заставляет грустить и радоваться, смеяться и плакать, мне не над чем задуматься и нечем дышать, хотите знать, да, она душит меня! — активно спорил Андрей, запивая свои аргументы алкоголем и разгораясь еще больше, -Я же не против, слушай, но не при мне, не в моем подвале!       Спорить с ним было бесполезно, потому он либо окончательно ругался с оппонентом, либо оппонент смирно слушал лекцию о важности сохранения души в музыке и умолкал, если не навсегда, то надолго.       Больше всех с ним спорил Гошик. Нужно сказать, что у Гошика и Андрея был одинаковый музыкальный вкус, но Гошику было принципиально важно доказать равноправие всей музыки своему другу, оттого, обладая некоторым иммунитетом, Гоша не боялся оказаться «в дураках», изображая из себя мессию.       С каждой новой песней, к сердцу подступало назойливое чувство завершения, выпивка закончилась, дым растворился, а музыка была все тише и назойливей, и каждый, нехотя, осознавал, что этот вечер близится к завершению. Раздавался смех от усталых глупых шуток, лихие оскорбления, просто для того, чтобы развлечь пьяную голову, кривые мордочки и безобразный смех. Все, чтобы минута расставания не постучалась в дверь. Потому что каждый, только погаснет свет в подвале, окажется на улице, под дождем в грубом одиночестве. Они пойдут домой рядом, но не вместе. Будут повторять локальные шутки, как молитву, и каждый, кто попадет сюда впервые, подумает, что все эти едкие замечания и шутки лишь часть огромного мира, который он захочет изучить, и его так же затянет в подвал, как когда-то затянуло Костика или Стаса, к примеру.       Об этом думал и Андрей, стоя под навесом какого-то подъезда, закуривая сигарету. Он намеренно пошел домой окольными путями, чтобы отдохнуть от общества, осмыслить сегодняшний вечер. Однако, этот путь был в два раза дольше, а непогода только усиливалась, он вздрагивал, когда ветер поднимал плащ, трезвея с каждой минутой.       Вдруг сигарета выпала из его руки. Он отпрянул чуть назад, охваченный не то страхом, не то удивлением. Его начинало клонить в бок от сильного потока ветра, и он неосознанно вспомнил шутку Кости. Прямо перед ним, посреди двора накренилось огромное дерево.       Андрей судорожно схватился за ручку двери, чтобы спрятаться в подъезде, но он оказался заперт. Дождь с невозможной силой ударил по крышам. Еле укрываясь плащом, Андрей впился в дверь, только бы не улететь вместе с ручкой. От рева и шума он не сразу понял что произошло. Огромное дерево рухнуло на землю, сломившись и хрустнув с силой грома.       Словно добившись цели, погода так же резко начала утихать.