Сильнейшие

Небольшие каблучки звонко стучали по каменному полу, легко и быстро отсчитывая каждый ее шаг. Цок-цок — раз-два, цок-цок — три-четыре. Она не любила это здание и не любила эти коридоры, но именно здесь было приятнее всего вслушиваться в шаги. Свои звучали громко, а чужие еще громче. Неведомый архитектор сделал все, чтобы прошлые короли могли услышать приближающуюся опасность. Любой звук многократно усиливался, отдавался от стен и зависал в воздухе. В таком месте легко можно стать параноиком. Но Хистории нравилось — зачастую она не хотела видеть кого-либо, и потому, когда была возможность, могла вовремя избежать встречи. Любого она слышала заранее. Но не его. Он всегда появлялся неожиданно, ходил тихо, словно кот, и услышать его было практически невозможно. Не было еще случая, чтобы она заметила его раньше, чем он сам пожелал быть замеченным. Это было что-то вроде игры, занятной попытки услышать раньше, чем увидишь, повторяющейся из раза в раз. Для нее, по крайней мере. Он же вряд ли даже отдавал себе отчет в своем умении бесшумно передвигаться. Хотя сказать точно было нельзя — Хистория никогда его не понимала. Нечеткий, пугающий образ, легкий налет загадочности — так она обычно его воспринимала. Но случалось, что наблюдая за ним, за тем, как он думает, сидя в совете или за тем, как он пьет свой дурацкий чай, да даже просто, смотря на его лицо, когда он расслаблен, она думала: на самом деле он очень простой. Простой и понятный. Обычный. И лишь только кажется непобедимым, устрашающим героем. Но потом он смотрел ей в глаза, и она снова чувствовала угрозу. Хистория не знала, правда ли он на самом деле злой и опасный или же это лишь ее фантазия. Другие абсолютно точно уважали его, но навряд ли боялись так, как она. Да и если подумать, единственное, что заставляет ее так бояться — это его сила, которую он, правда, держит под контролем. Его руки никогда не делали больно, не оставляли синяков на коже Хистории и не заставляли трепетать от страха. Никогда. Кроме одного раза. Но ведь так было нужно тогда. Так было нужно. Эту фразу она повторяет теперь всякий раз, когда в груди становится нечем дышать от страха перед ним. Но тело хранит воспоминание о его стальной хватке. Это глупо, так глупо бояться его, она ведь многократно убеждалась, что все не так, как ей кажется, не так, как рисует ей ее глупое подсознание, но… — Ваше Величество. Голос тих и спокоен, как обычно. Ему незачем говорить громко. Будь Хистория сейчас пугливой пташкой Кристой, она, наверное, вздрогнула бы, испугалась очередного его неожиданного появления. Но сейчас она Хистория. А потому лишь стук каблуков прекратился — она остановилась. — Капитан, — стандартное приветствие, своеобразная традиция. Он отделился от стены, возле которой ждал ее появления. Ничего в нем со временем не меняется. Его черные аккуратно стриженые волосы, столь же аккуратная, опрятная форма разведкорпуса и эти усталые серо-голубые глаза. Все в точности такое же, как тогда, когда она впервые его увидела. Но тогда ей не было до него особого дела. А сейчас… — Вы долго на этот раз. И от вас не было никаких вестей. Что-то случилось? Он сложил руки в карманы форменного плаща. Дурацкий жест, а у него еще много таких, и почти все касаются рук. Постоянно он их куда-то прячет. — Ханджи доложит на совете. — Я не требую доклада, — она подошла почти вплотную к нему и посмотрела снизу вверх, прямо в его внимательные серо-голубые глаза, — я спрашиваю у тебя. Вместо ответа он беззвучно выдохнул и посмотрел куда-то в окно. — Леви? Он сделал шаг назад, снова возвращая на место привычную дистанцию. Хистория почувствовала небольшое напряжение исходящее от него, и ей опять стало не по себе в его обществе. Но сегодня им обязательно нужно поговорить. — Идемте, Ваше Величество, почти все уже собрались. «К черту всех, плевать я на них хотела!», — чуть не закричала Хистория. Не закричала. Он хочет, чтобы сейчас она была королевой. Что ж, она будет. Но только сейчас, если уж так надо. Но после, им во что бы то ни стало нужно поговорить. Обсудить куда более важное дело, чем оскомину уже набивших Добровольцев или Эрена. Стук каблучков по полу возобновился. Пройти мимо, не поворачивая головы, не обращая внимания. Она королева, а он всего лишь солдат. Но легкий шепот все равно повиснет в воздухе, с тихим шелестом оседая на землю: — Сегодня. Как всегда. Леви замрет на мгновение, затем склонит голову в легком кивке. Он услышал. Слава богиням, он услышал.

***

Как и когда это началось, она не помнила. А может и помнила, да только не было смысла об этом думать. Но что она помнила с устрашающей отчетливостью, так это то, кто это начал. В те далекие времена, когда их странные отношения только зарождались, Леви был основным инициатором всего происходящего. Она, пожалуй, могла бы его понять, в конце концов, он же обычный человек, и у него тоже могут быть какие-то слабости, но потом приходило осознание, что это капитан Леви, который творит все это с ней. И тогда она отказывалась его понимать. Тогда приходила ненависть. Да, она действительно ненавидела его в то время. Он был тем, кто отнял у нее свободу, которую она с таким трудом приобрела, которой она не успела даже толком насладиться и которой так дорожила. Он заставил ее снова надеть маску. Ненавистную маску. А затем он пришел и забрал себе ее настоящую. Она не хотела отдавать ему Хисторию, но он был настойчив. За это она ненавидела его еще больше. Так было поначалу. Но потом она подумала об одной простой вещи. Делая так, заставляя ее быть Хисторией, он тем самым не давал ей окончательно кануть в лету. Хистория была жива благодаря тому, что была для кого-то Хисторией. Ведь с ребятами ей редко удавалось поговорить без каких-либо официальных ограничений, а в приюте она бывала не так уж и часто. Он стал для нее Имир. И поняв это, она перестала его ненавидеть. Это не значит, что вместе с ненавистью ушел и страх, вовсе нет, но теперь она смотрела на него, гладила его жесткие волосы, целовала его узкие губы без мысли о том, как здорово было бы его убить. Иногда ей казалось, что Леви прекрасно понимал, о чем она думает, но ничего не делал, просто потому что он сумел понять ее лучше, чем она сама. Он вообще хорошо разбирался в людях. И вот к чему все это привело. — Вот как, — печально и тихо проговорила она, еще сильнее укутываясь в одеяло, натягивая его до самого подбородка. Он промолчал, ничего не ответил, продолжая бесцельно теребить край ручки кресла, в котором сидел. Окно было у него за спиной, и тусклого рассветного света, едва проникавшего в комнату, было явно недостаточно, чтобы разглядеть его лицо и понять, о чем он думает, что чувствует. Разведкорпус покидал пределы стен. Опять. Они отправлялись на Прибрежную базу и вряд ли теперь скоро вернутся. Если вернутся. При жизни, которую вели эти люди, нельзя загадывать наперед. Все могло измениться в любой момент, с любыми вестями с континента. Как только Эрен достигнет своей цели, все пойдет наперекосяк. Правда, все и так уже идет не по плану. Они порушили все планы, но Леви еще об этом не знает. А Хистория не знает, как ему об этом рассказать. Она снова боится. Теперь он как никогда далек и, кажется, мысленно совсем не здесь и не с ней. Конечно, это не так, он всегда очень внимателен, даже к мелочам, но сейчас его заботят совсем другие вопросы. Должно быть, они на самом деле более важные. Должно быть, ее как королеву должны волновать все эти вещи. Но сейчас она не королева, а Хистория, и потому просто не может не поделиться самой важной для нее новостью, и все, что ее волнует — его реакция. — Леви, — негромко позвала девушка. Он чуть повернул голову, показывая, что слушает. — Звероподобный… Зик Йегер предоставил нам правдивую информацию? То есть… я хочу сказать, он действительно хочет нам помочь? И для этого я должна стать новым Звероподобным, не так ли? Леви чуть-чуть помедлил с ответом. — Именно так. Но почему ты спрашиваешь об этом сейчас? План ведь уже утвержден. — Когда Зик окажется на Парадизе, нам придется повременить с обращением меня в титана. Или искать другого носителя. Леви вопросительно приподнял бровь. Вздохнув поглубже, как перед прыжком в глубокий холодный омут, Хистория пояснила: — Насколько я знаю, во время беременности обращение в титана невозможно. Он не изменился в лице. А может и изменился. К сожалению, он сидел против света, и понять его реакцию было крайне затруднительно. Но она не стала и пытаться. Она отвернулась, пытаясь как можно больше спрятаться в одеяле и со страхом ожидая его дальнейших действий. «Тогда, беги», — эхом зазвучал его угрожающий голос у нее в голове. «Беги так далеко, как только сможешь», — повторял он снова и снова. Но она не могла убежать и она не стала бы прятаться. Но отчего же так страшно? Они вдвоем виноваты, а ей страшно, страшно. «Не нужно его бояться, он никогда не обидит», — говорил разум, «беги», — шептало все внутри. Я ведь все сломала, поняла Хистория и только теперь осознала весь масштаб созданных ею проблем. Теперь некоторые люди станут ее ненавидеть, как она и хотела когда-то, но сейчас-то она просто хочет жить и быть хоть кому-нибудь нужной. Все было сломано одной ее небольшой неосторожностью, и Леви… Вдруг кровать чуть просела под тяжестью еще одного тела, и Хистория испуганно повернулась. Благодаря разыгравшейся фантазии она уже не ожидала увидеть ничего хорошего, но лицо Леви было… обычным. Лишь слабая, едва заметная улыбка, как тогда, сразу после ее коронации, да взгляд сделался каким-то усталым и всепонимающим. Он не собирался ни в чем ее винить. И делать с ней тоже ничего не хотел. Точнее, может быть, и хотел, но точно не то, что она предполагала. — Значит обращения не произойдет, — сказал он, немного поправляя одеяло, в которое она так усердно куталась. — У нас есть еще запасные планы. Но, какого черта, ты волнуешься из-за них теперь? Действительно, зачем ей волноваться об этом? Уже незачем. Ничего уже не исправить, а Леви… Леви и вправду оказался простым и надежным, как ей раньше иногда казалось, его сильные, крепкие руки могли не только убивать, но и поддержать, за ним можно было спрятаться и не бояться, что тебе причинят вред, да и он сам, всегда живший вопреки, как и она, стал удивительно понятен. И страх исчез. И Хистория подалась вперед, одним движением выпутываясь из своего одеяльного кокона, прижалась к его голому торсу такому теплому и жесткому и стала лихорадочно покрывать поцелуями его шею, щеки, губы, нос и снова губы… Леви сначала был удивлен и не двигался, а потом запустил свою руку в ее распущенные волосы и мягко, но настойчиво отстранил от себя. Посмотрел прямо в глаза, без слов спрашивая. И получил немое решительное разрешение. Страх Хистории исчез. Они на равных. Нет никого сильнее их. Их троих.